Грэм Грин "Доблесть нелояльных"
Оригинал взят у rita_vasilieva в Грэм Грин "Доблесть нелояльных"
...
Отравлять психологические колодцы, поощрять освистывание, ограничивать человеческое сочувствие - в этом всегда было заинтересовано государство. Править легче, когда люди кричат: “Галилеянин”, “Папист”, “Фашист”, “Коммунист”. Не задача ли писателя выступать адвокатом дьявола, взывать к сочувственному пониманию тех, на кого не распространяется государственное одобрение? Призвание склоняет его быть протестантом в католическом обществе, католиком - в протестантском; в коммунистической стране видеть достоинства капиталиста, в капиталистическом государстве - коммуниста. Томас Пейн писал: “Даже врагов мы должны защищать от несправедливости”.
Если бы писатели могли сохранять эту добродетель нелояльности - более важную для них, чем милосердие, - не запятнанной миром...Почет, даже премии, покровительство государства, успех, похвалы коллег - все это подтачивает нелояльность. Дом в Стратфорде нельзя подвергать опасности. Если они не преданны церкви или стране, то склонны исповедовать какую-то свою изобретенную идеологию, и их будут хвалить за постоянство, хотя писатель должен быть всегда готов перейти на другую сторону по первому же сигналу. Он на стороне жертв. А жертвы меняются. Лояльность привязывает вас к общепринятым мнениям: лояльность не позволяет сочувственно понимать инакомыслящих; а нелояльность поддерживает в странствиях по сознанию любого человека: она дает романисту другой объем понимания.
Я не защищаю никакую пропаганду. Пропаганда имеет целью добиться сочувствия к одной стороне, к той, где для пропагандиста - добро. Он тоже отравляет колодцы. Задача же романиста - найти свое подобие в любом человеческом существе, и виновном, и невинном... Вот я опять за свое, прости, Господи.
...
В худшие дни нашей жизни перед этим выбором между послушанием и неблагонадежностью встал великий немецкий теолог. “Христиане в Германии, - писал он, - встанут перед ужасным выбором: либо желать поражения своей стране, чтобы уцелела христианская цивилизация, либо желать победы своей стране и тем самым - уничтожения цивилизации. Я знаю, какую из этих альтернатив я должен выбрать”.
Дитрих Бонхёффер выбрал виселицу, как наш английский поэт Саутвелл. Для писателя он бóльший герой, чем Шекспир. Может быть, самая глубокая трагедия в жизни Шекспира - его собственная. Закрыть глаза ради герба, придержать язык ради придворной дружбы и большого дома в Стратфорде.
...
Отравлять психологические колодцы, поощрять освистывание, ограничивать человеческое сочувствие - в этом всегда было заинтересовано государство. Править легче, когда люди кричат: “Галилеянин”, “Папист”, “Фашист”, “Коммунист”. Не задача ли писателя выступать адвокатом дьявола, взывать к сочувственному пониманию тех, на кого не распространяется государственное одобрение? Призвание склоняет его быть протестантом в католическом обществе, католиком - в протестантском; в коммунистической стране видеть достоинства капиталиста, в капиталистическом государстве - коммуниста. Томас Пейн писал: “Даже врагов мы должны защищать от несправедливости”.
Если бы писатели могли сохранять эту добродетель нелояльности - более важную для них, чем милосердие, - не запятнанной миром...Почет, даже премии, покровительство государства, успех, похвалы коллег - все это подтачивает нелояльность. Дом в Стратфорде нельзя подвергать опасности. Если они не преданны церкви или стране, то склонны исповедовать какую-то свою изобретенную идеологию, и их будут хвалить за постоянство, хотя писатель должен быть всегда готов перейти на другую сторону по первому же сигналу. Он на стороне жертв. А жертвы меняются. Лояльность привязывает вас к общепринятым мнениям: лояльность не позволяет сочувственно понимать инакомыслящих; а нелояльность поддерживает в странствиях по сознанию любого человека: она дает романисту другой объем понимания.
Я не защищаю никакую пропаганду. Пропаганда имеет целью добиться сочувствия к одной стороне, к той, где для пропагандиста - добро. Он тоже отравляет колодцы. Задача же романиста - найти свое подобие в любом человеческом существе, и виновном, и невинном... Вот я опять за свое, прости, Господи.
...
В худшие дни нашей жизни перед этим выбором между послушанием и неблагонадежностью встал великий немецкий теолог. “Христиане в Германии, - писал он, - встанут перед ужасным выбором: либо желать поражения своей стране, чтобы уцелела христианская цивилизация, либо желать победы своей стране и тем самым - уничтожения цивилизации. Я знаю, какую из этих альтернатив я должен выбрать”.
Дитрих Бонхёффер выбрал виселицу, как наш английский поэт Саутвелл. Для писателя он бóльший герой, чем Шекспир. Может быть, самая глубокая трагедия в жизни Шекспира - его собственная. Закрыть глаза ради герба, придержать язык ради придворной дружбы и большого дома в Стратфорде.