Прт. Александр Шмеман (Дневники)(Мiр и Церковь)
* Страстной понедельник, 20 апреля 1981
Службы Лазаревой субботы и Вербного воскресенья прошли как-то особенно радостно. В Вербное до Литургии крестили маленького Эндрю Дрил-лока. И этот "Апостол всех Апостолов": "Радуйтесь... и паки реку, радуйтесь..." Действительно - Царство Божие "среди нас", "внутри нас"... Но почему - помимо минутной радости - все это не действует! Сколько кругом, совсем близко - злобы, взаимного мучения, обид, сколько - можно без преувеличения сказать - скрытой violence. Чего человек хочет, жаждет - больше всего, чего не получая - превращается в "злого" и - получая это - оказывается ненасытным? Признания, то есть "славы друг от друга". Быть для другого, для других - чем-то: авторитетом, властью, объектом зависти, то есть именно - признания, вот, мне кажется, главный источник и сущность гордыни. И именно эта гордыня превращает "ближних" - во "врагов", именно она убивает ту радость, к которой призывает нас вчерашний Апостол.
В Церкви - потому что она "микрокосм" и, главное, потому что она призвана являть в "мире сем" новую жизнь, то есть жизнь, источник, сущность которой не гордыня, а любовь (к "врагам"), - все это особенно очевидно. Вне Церкви, в "мире сем", гордыня, как и смерть, как и власть, как и "похоть" - узаконены и для них, так сказать, найдены формы, их как бы "сублимирующие", превращающие в phaenomenon bene fundatum [35]. Отсюда в наши дни, например, эта возня с "правами" и с "демократией". Главная движущая сила этой возни совсем не "свобода", как это принято думать, а уравнение. Это - страстное отрицание иерархичности жизни, защита совсем не права каждого быть "самим собой", а подсознательное утверждение, что, в сущности, все - то же самое и, значит, нет на самом деле "первых", нет незаменимых, единственных, "призванных". Американские писатели и поэты, например, подрабатывают тем, что преподают в университетах "creative writing" [36]. Тут поразительна - до смешного - сама идея, что любого человека можно научить быть Шекспиром, достаточно только научиться у "эксперта".
И все же в падшем мире, "во зле лежащем", и права эти, и демократия оказываются относительным добром, относительной регуляцией той вражды всех против всех, что является, на глубине, законом мира сего. Зло они только в ту меру, в какую исчезает понимание их "относительности" и они обожествляются. Добро они, иными словами, только по отношению к тому злу, которое они регулируют и, так сказать, "ограничивают" в его всесилии. Так, они - добро в тоталитарном государстве или расовом, но они сами превращаются в зло там, где они побеждают и становятся "самоцелью", то есть идолом. А становятся они идолом всякий раз, что, переставая быть защитой слабых, становятся орудием уравнения и тем самым - духовного расчеловечивания, в конечном итоге "гордыни"...
В том-то и все дело, однако, что к Церкви все это абсолютно неприменимо. Ибо она не знает никакого иного "закона", кроме закона любви или, лучше сказать, кроме самой любви - отрицанием, оскудением которой, отпадом от которой и является гордыня ("похоть плоти, похоть очей и гордость житейская..." ). Любви как Божественной жизни. А в этой Божественной жизни нет гордыни. Отец есть всегда Отец, но все отдает Сыну, Сын "не претендует" на "право" быть Отцом и есть вечно Сын, а Дух Святой - сама Жизнь, сама Свобода ("дышит где хочет..." [38]) - есть Сама Любовь Отца к Сыну, Сына к Отцу, сама Божественная самоотдача и послушание. Эту любовь дарует, ей приобщает Бог человека, и это приобщение есть Церковь. И потому в ней нет никаких "прав" и с ними связанного уравнения. Нет уравнения, и потому нет "сравнения" - этого главного источника гордыни. Призыв к совершенству, обращенный к каждому человеку, есть призыв найти самого себя, но найти не "по сравнению" и не по "самоанализу" (в чем мой potential) - а в Боге. Отсюда парадокс: найти себя можно только потеряв себя, и это значит - отождествить себя до конца с "призванием", с замыслом Бога о себе, но раскрываемом не в "себе", а в Боге...
* Любить Божьей любовью. И себя, и других... Как нужно было бы - в наш век почти полного непонимания любви - поглубже вникнуть в радикальную "особенность" Божьей любви. Мне иногда кажется, что ее первая особенность - это жестокость. Это значит - отсутствие в ней той "сентиментальности", с которой уже давно отождествил ее (и потому - само христианство) "мир сей". В любви Божьей нет обещания "земного счастья", нет и заботы о нем. Или, лучше сказать, оно целиком подчинено обещанию и заботе о Царстве Божьем, то есть о том абсолютном счастье, для которого создал, к которому призвал человека Бог. Отсюда первый, основной конфликт между любовью Божьей и падшей любовью человеческой. Отсечь руку, вырвать глаз, оставить жену и детей, идти узким путем и т.д. - все это так очевидно несовместимо с "житейским счастьем". Именно от всего этого в ужасе отшатнулся "мир сей", этого не захотел, это возненавидел. Но - и это самое важное - отшатнулся тогда, когда в самой Церкви что-то переменилось, что-то "отшатнулось". Что? В этом весь вопрос. Но об этом, как говорят в таких случаях, - в другой раз... Надо идти в церковь, "включаться" в Страстную неделю...
[35] обоснованное явление (лат.).
[36] "писательство" (англ.).
Службы Лазаревой субботы и Вербного воскресенья прошли как-то особенно радостно. В Вербное до Литургии крестили маленького Эндрю Дрил-лока. И этот "Апостол всех Апостолов": "Радуйтесь... и паки реку, радуйтесь..." Действительно - Царство Божие "среди нас", "внутри нас"... Но почему - помимо минутной радости - все это не действует! Сколько кругом, совсем близко - злобы, взаимного мучения, обид, сколько - можно без преувеличения сказать - скрытой violence. Чего человек хочет, жаждет - больше всего, чего не получая - превращается в "злого" и - получая это - оказывается ненасытным? Признания, то есть "славы друг от друга". Быть для другого, для других - чем-то: авторитетом, властью, объектом зависти, то есть именно - признания, вот, мне кажется, главный источник и сущность гордыни. И именно эта гордыня превращает "ближних" - во "врагов", именно она убивает ту радость, к которой призывает нас вчерашний Апостол.
В Церкви - потому что она "микрокосм" и, главное, потому что она призвана являть в "мире сем" новую жизнь, то есть жизнь, источник, сущность которой не гордыня, а любовь (к "врагам"), - все это особенно очевидно. Вне Церкви, в "мире сем", гордыня, как и смерть, как и власть, как и "похоть" - узаконены и для них, так сказать, найдены формы, их как бы "сублимирующие", превращающие в phaenomenon bene fundatum [35]. Отсюда в наши дни, например, эта возня с "правами" и с "демократией". Главная движущая сила этой возни совсем не "свобода", как это принято думать, а уравнение. Это - страстное отрицание иерархичности жизни, защита совсем не права каждого быть "самим собой", а подсознательное утверждение, что, в сущности, все - то же самое и, значит, нет на самом деле "первых", нет незаменимых, единственных, "призванных". Американские писатели и поэты, например, подрабатывают тем, что преподают в университетах "creative writing" [36]. Тут поразительна - до смешного - сама идея, что любого человека можно научить быть Шекспиром, достаточно только научиться у "эксперта".
И все же в падшем мире, "во зле лежащем", и права эти, и демократия оказываются относительным добром, относительной регуляцией той вражды всех против всех, что является, на глубине, законом мира сего. Зло они только в ту меру, в какую исчезает понимание их "относительности" и они обожествляются. Добро они, иными словами, только по отношению к тому злу, которое они регулируют и, так сказать, "ограничивают" в его всесилии. Так, они - добро в тоталитарном государстве или расовом, но они сами превращаются в зло там, где они побеждают и становятся "самоцелью", то есть идолом. А становятся они идолом всякий раз, что, переставая быть защитой слабых, становятся орудием уравнения и тем самым - духовного расчеловечивания, в конечном итоге "гордыни"...
В том-то и все дело, однако, что к Церкви все это абсолютно неприменимо. Ибо она не знает никакого иного "закона", кроме закона любви или, лучше сказать, кроме самой любви - отрицанием, оскудением которой, отпадом от которой и является гордыня ("похоть плоти, похоть очей и гордость житейская..." ). Любви как Божественной жизни. А в этой Божественной жизни нет гордыни. Отец есть всегда Отец, но все отдает Сыну, Сын "не претендует" на "право" быть Отцом и есть вечно Сын, а Дух Святой - сама Жизнь, сама Свобода ("дышит где хочет..." [38]) - есть Сама Любовь Отца к Сыну, Сына к Отцу, сама Божественная самоотдача и послушание. Эту любовь дарует, ей приобщает Бог человека, и это приобщение есть Церковь. И потому в ней нет никаких "прав" и с ними связанного уравнения. Нет уравнения, и потому нет "сравнения" - этого главного источника гордыни. Призыв к совершенству, обращенный к каждому человеку, есть призыв найти самого себя, но найти не "по сравнению" и не по "самоанализу" (в чем мой potential) - а в Боге. Отсюда парадокс: найти себя можно только потеряв себя, и это значит - отождествить себя до конца с "призванием", с замыслом Бога о себе, но раскрываемом не в "себе", а в Боге...
* Любить Божьей любовью. И себя, и других... Как нужно было бы - в наш век почти полного непонимания любви - поглубже вникнуть в радикальную "особенность" Божьей любви. Мне иногда кажется, что ее первая особенность - это жестокость. Это значит - отсутствие в ней той "сентиментальности", с которой уже давно отождествил ее (и потому - само христианство) "мир сей". В любви Божьей нет обещания "земного счастья", нет и заботы о нем. Или, лучше сказать, оно целиком подчинено обещанию и заботе о Царстве Божьем, то есть о том абсолютном счастье, для которого создал, к которому призвал человека Бог. Отсюда первый, основной конфликт между любовью Божьей и падшей любовью человеческой. Отсечь руку, вырвать глаз, оставить жену и детей, идти узким путем и т.д. - все это так очевидно несовместимо с "житейским счастьем". Именно от всего этого в ужасе отшатнулся "мир сей", этого не захотел, это возненавидел. Но - и это самое важное - отшатнулся тогда, когда в самой Церкви что-то переменилось, что-то "отшатнулось". Что? В этом весь вопрос. Но об этом, как говорят в таких случаях, - в другой раз... Надо идти в церковь, "включаться" в Страстную неделю...
[35] обоснованное явление (лат.).
[36] "писательство" (англ.).