Мудрая женщина
РАЗГОВОРЫ ЗАПРОСТО
Из бесед Натальи Леонидовны Трауберг в храме и по радио
(1999-2000). Подготовил Владимир Камский
Сейчас я, как махровый такой мракобес, вам скажу!..
(Вместо эпиграфа)
Родственники говорят обо мне, что моя главная специальность - потворство злу. Но я не могу проявлять насилие: во мне эта способность была начисто выжжена ещё в детстве.
Когда Анна Ахматова встретилась с Исайей Берлиным, свободным европейским человеком, для неё это было потрясение. Это же такой контраст - советский задавленный мир и - свободный. Даже Литва, по сравнению с нами, - это так прекрасно! Когда я приехала в Литву, как только увидела литовцев - сразу же выскочила замуж за одного из них.
Фарисеи - это же не гады какие-то, они хорошие набожные люди. Правда, Бога убили, а в остальном - очень хорошие.
Бывают среди верующих такие жёсткие люди - они бы всех приговорили к высшей мере суровой доброты.
...В то время [в молодости] я неофитов слушала и буквально пар пускала от удовольствия.
Мой путь в науку был перекрыт, тем более что в то время сама наука (мидиевистика) исчезла начисто.
Один верующий сказал мне насчёт Холокоста:
- Вы что же, не признаёте судов Божиих?
И когда я заорала благим матом: "Как!", этот крутой юноша заметил:
- Вы какая-то Львица Толстая...
При встрече было предложено столько сладостей, что последовавший панкреатит был вполне искупительным.
Жить в том пространстве, где Отец. А не свой кумир.
Мы так мало помогаем Богу! Ведь это ужас как мало!..
Коллектив имеет два свойства:
1) отторжение "чужих";
2) требование радостности (псевдо-радости) от своих членов.
Вот эти два - грязно-чёрный и грязно-розовый - резко отличают его от семьи. Любовь искажается начисто.
Община - семья, маленькая церковная семья, и в ней те же проблемы, что и в обычной семье. А у нас это обычно - коллектив, советско-крещёный.
Надо не сюсюкать, а честно говорить: "Да, у нас любви нет. Нам жить вместе страшновато, будет ай-яй-яй..."
Ну, этот известный спор Сциллы с Харибдой - он нескончаем. Вечно качаемся, думая, что одна слопает другую. А она не слопает её, подругу, она нас с другого бока объест.
<И каяться надо уметь>
Ой, как же я впала, думаю, в такую демонскую твердыню! - Начинаешь каяться днём и ночью, перестаёшь заниматься чем бы то ни было, чего от тебя ждёт Бедный Бог.
Всё - сеть, сплетающаяся из индивидуальностей. Через каждого проходят судьбы мира - и всё в Божиих руках, всё через Него и Им.
Бывает самохвальство кокетливое: "Я - такой ничтожный, я - ничего...", но всё равно одеяло тянет на себя. Есть такой фальшивоватый соус, от которого моментально дохнешь в некоторых обществах.
В институте профессора хвалили нас за всё, что можно, чтобы поддержать. Когда меня похвалил Жирмунский, я от радости прискакала домой, как кенгуру, кинулась к бабушке. Она строго заметила:
- Наташа, об этом не рассказывают.
И я несколько дней горевала.
Учить других не жаловаться на жизнь, потому что это нехорошо, а самому жаловаться всем денно и нощно - эта черта узнаваема, не так ли?
Обычная мама в каждой второй семье - более-менее Сталин, только у неё нет таких средств принуждения.
Ничего жёсткое не истинно, оно нереалистично. Истина свободна, Истина - Кто, а не что.
...Поскольку я к тому времени наелась восхищения хиппарями выше головы, то прониклась к книге живейшим отвращением.
Христос милует свыше всякой меры, но чётко ненавидит грех, круче пророка Михея.
Надо различать: есть священный человек - и есть зло.
Вот сейчас она объясняла, что греха нет, но только задело её - "надо в глаз давать!" А у христиан проблема: грех не любить, а в глаз не давать.
Упражнение, которое рекомендовали священники в 60-х годах: читать послание ап. Павла к галатам и подставлять в обличения вместо ветхого Израиля - себя.
Есть замечательный, сотни раз проверенный закон: если человека защищает авторитет собора, церкви, то - железно - следующая речь, которую он произнесёт, будет совершенно противоположная.
Была женщина, которая говорила, что положения католичества, утвержденные Соборами, - вот незыблемый авторитет. Но когда начался Второй Ватиканский Собор, она "выла" на крыльце костёла св. Людовика, потому что католичество без костров ей ужасно не нравилось.
<обсуждалась книга мемуаров>
Вот что мне не нравится, так это... сейчас, найду карточку с записью... Мне бы очень не хотелось ругать автора, и будет просто замечательно, если эту карточку я потеряла... Да, ангел не дремал, какая красота - прямо на глазах у зрителя! Ну, ангелы, мои любимые друзья, вы смотрите, что сделали! (радостно смеётся)
<О Пастернаке, который провозглашал тосты>
Грузины бы ему позавидовали: все мужчины были у него гении, а женщина - не просто "красота спасёт мир", а вот конкретно эта тётя. Мы пытались, из скромности, не принимать его слова всерьёз, но было трудно.
<О мемуарах>
1) Берут какой-то срез и устраивают человеку маленький страшненький суд. Но ведь мы не знаем, как его видит Бог - единственный, у Кого правильное зрение.
2) В мемуарах бывают две стороны: с одной - "какой же он гад", а с другой - "какой же я хороший".
3) Есть очень простой критерий при написании мемуаров о ком-то: если прочитать ему текст, и он не схватится за сердце и, как ребёнок, не заплачет, тогда писать можно.
4) А представь, что это написали о тебе и опубликовали?
Общалась я с одной крутой верующей и страдала от неё так, что на стенках висела, потому что она была чёрно-белая, т.е. либо-либо. Она была очень добрая - всё раздавала, но добрая не в смысле прощения.
Я написала коротенькое эссе и уже устала получать то одному уху, то по другому. Одни возмущаются: "Как вы можете хвалить и защищать этого!.." Другие в претензии: "Ну, этого хвалите, а того (ещё заумнее и модернистее) - нет?!"
Как желает мирской человек? К другому - истина, а ко мне - милость, притом побольше. А наоборот?
<Неофитский "занос">
Во-первых, некоторая преувеличенность и жёсткость.
Во-вторых, заблуждаются, считая, что после обращения всё плохое, вся самость сгорела.
И ещё - знаменитое неофитское высказывание: "У меня самолюбия нет!" (значит, есть).
- Дайте мне какие-нибудь аскетические упражнения, - попросила о. Александра Меня одна прихожанка.
- Зачем аскетические упражнения? Жизнь - вот сплошное упражнение.
Страдая, надо вспоминать, как блудный сын, что ты прощён. Это состояние вручённости. Как на картине Рембрандта: сын припал к отцу, ослепшему от горя, которое этот сын ему и причинил. Сын не может говорить, у него такая поза, что какие там слова!.. А отец склонил голову...
Вообще, притча о блудном сыне - это Евангелие в Евангелии. Это про всех нас без исключения, только не все ещё поняли и не все припали.
В разговоре, когда возразят, только попробуй сказать: "Вы меня неправильно поняли". Услышишь (елейным голосом): "А оправдываться нельзя-я!" - это когда ей [собеседнице] удобно, чтобы ты не оправдался. А сама-то она будет оправдываться будь здоров.
"В тебе мало любви!" - говорит жёсткий и нетерпимый человек. Другой подумает, в крайнем случае: "Господи, как мы не умеем любить, как это трудно". Но лучше: "Это я не люблю!.." И не надо стараться входить в сокрушённое состояние - оно, при таком осознании, получится само собой, и вот тогда Бог действует.
Боже, сколько раз я выслушивала: "Конечно, вы занимаетесь кем угодно, но для меня у вас времени не находится".
Эквипробабилиизм - даже доклад об этом делала, но что такое - до сих пор не понимаю, слишком тонкие вещи, какие-то паутинки.
Христос с нами - как с учениками. Он их спросит, они ответят чёрное-белое, оказывается - не так. Ему приходится всё распарывать и начинать заново.
В большинстве споров предполагается, что перед тобой сидит не человек, имеющий образ, убеждения и т.п., а дырка, которую надо спасать.
<Про какую-то кампанию, шедевр женской логики>
...Я их очень любила, но не выносила, потому что вынести такое ни один человек на свете не может!
Пока не лопается пузырь самоутверждения, человек не может подружиться с Богом, придти к Нему. Но я столько раз видела, как он лопается! Например, в больнице - и человек превращается в младенца или бурно кается. Самоутверждение - это от недостатка любви к Нему.
Я пришла к пастору и говорю: "Я - православная, "Добротолюбие" читаю..." Он сказал: "Ты подумай и в следующий раз ответь: ты добрая, и если да, то почему и как?" И я, конечно, осела.
Оказывается, у них всё проработано насчёт искривлений натуры, и такие надо сразу сокрушать тараном, - мягким, "плазменным", но тараном.
Крест: по вертикали - любовь к Богу, по горизонтали - любовь к ближнему, а в точке, где планки пересекаются - ты, там и надо быть.
То, что христиане жгли христиан - это чудовищно. Бог терпел, терпел - ну сколько можно! И гуманисты отменили казни за убеждения.
Эпоха просвещения - как облучение при опухоли: иммунитет снижается, мы слабеем, но хотя бы опухоль исчезает (сравнение о. А. Меня).
Когда мы видим другого верующего человека - не фарисея, а настоящего - мы отдыхаем!..
Одна женщина объясняла, почему она не может посидеть какой-то день с ребёнком: "Мы, верующие, каждый день в этот час бываем в костёле", - как будто там каждый день бывать надо, а с ребёнком помочь не надо.
Христос предлагает взять Его иго, которое заменит всё. Вот попробуйте... Но тогда мы всецело друг с другом.
Блудные сыны хороши не тем, что они блудные, а тем, что они сейчас кинутся к отцу.
Что мы делаем? Берём самое худшее в нашей или американской культуре и говорим: "Ага-а! Какой ужас, какая мерзость! Запретить!!" Она и в самом деле противная. Я, со своим мракобесием, - не могу передать, как я страдаю от капелюшечки пошлости! Но это - плата за свободу. Хватит, в XX веке пожили при тоталитаризме. И никто не заставляет нас это читать или смотреть. Может быть, и надо было запрещать на каких-то ранних стадиях развития общества, но сейчас это не метод.
Если я зайду в ресторан, думаю, меня оттуда выкинут, даже если я буду шуршать стодолларовыми бумажками: у них какой-то антибомжовый нюх, такой настрой, что они половину из нас за бомжей считают.
Всё время говорят: "Вам хорошо-о, вы - барыня, можете сидеть, развлекаться, а вы ПОДУМАЛИ о малых сих? Вы думаете о Нагорной проповеди, а им разве это нужно? А добрые дела?" - Как великий инквизитор. Когда я не разговариваю с кошками, я только это и слышу.
Почему трудно войти в Царство? Это тайна трусости: мы не решаемся "пойти по воде" к Отцу, который нас принимает как блудного сына - не когда-то потом, а прямо здесь, сейчас. Решился ли твёрдо встать на ноги или нет? Это про выбор, поворот воли.
<По поводу идеала чести в дворянской среде>
У христианина есть что-то повыше чести, но он не должен опускаться ниже.
Один католический священник дико истосковался по семье и стал подумывать: а не бросить ли всё это, жениться, завести детей? Он рассказывал: сел на скамейку и подумал: "А у Христа это было? - Не было. Ну и ладно".
Мало ли какие биоритмы, гормоны, эгоизм любимый. Но ведь есть духовный выбор. Когда мы спрашиваем Бога, Он помогает его сделать.
- Чем привлекателен постмодернизм, в котором вы обнаружили столько минусов?
- А это - свобода. Очень привлекает богатый, разнообразный подход ко всему. Если есть "кочерыжка" - христианская основа - это хорошо. Как свобода и порядок, движение и покой - неслиянно и нераздельно. Но сам по себе, как способ жизни, как мирочувствие - это грустное явление. Тогда не будет того замечательного, что знает христианин: отношения к Богу любимого и дорогого ребёнка. Иначе - как сироты: сироты могут быть какие угодно - и замечательные, и гениальные, но они не могут быть счастливы, как счастлив сынок, не могут обращаться к Богу "папочка".
Христиане - очень странная, химическая служба: быть в мире закваской, солью. Средства негодные, поражений тысячи, но - при абсолютной поддержке Бога.
Когда мир мало преследует христиан - это подозрительно: христиане ли они или настолько притёрлись, что не конфликтуют с духом века всего? Если по одному уху дают - это ещё ничего не значит, а вот если по обоим - уже кое-что. Потому что у христиан узкий путь, и как только отклонишься в одну сторону - по одному уху дают, отклонишься в другую - по другому.
Евангелие нельзя прочитать: оно рассыпается на куски, логически противоречащие друг другу. Евангелие можно понять, только если это происходит с тобой.
"Отвергнись себя". Как это узнать? Как влюблённость, которую ни с чем не спутаешь. Это не переживание, не вознесение во всякие мистически-философские туманы, это experience (опыт). Это не в сфере чувств, хотя может проявляться и в чувствах.
Если человек не придёт ко Христу как блудный сын, то все его духовные грехи (не плотские) только усилятся, и самое лучшее станет самым худшим.
Церкви набиты фарисейками. Какой главный грех женщины? Известно: "Mammy knows better". Женщины легко перемножают ощущение "первой ученицы" на "а теперь-то я принадлежу к церкви, я-то знаю!" Получаются "правдоматочницы": она должна сказать гадость соседке ("горькую правду в назидание"), а когда та опупеет немножко, добавить: "Надо терпЕ-еть, это для Вашего же блага!" Это дикая, закалённая гордыня с пышными цветами эгоизма, жестокости и фальши, ослеплённая религиозной самоуверенностью.
...А бывают ещё эзотерические мистички: "Ах, церковь - это я, Бог - во мне, я так ощущаю!.." Господи, что у тебя? Кроме мешка с грехами и Божией любви - ничего. Маленький запасик добрых качеств, который просаживается за четыре минуты, свободная воля и - помощь Божия.
Самая большая беда - семья. Церковь - тоже семья, и вот выкручиваются каким-то особенным образом, чтобы показать, что "любят" друг друга. Какое там любят?! Ненавидят просто, и всё, только в сахарном сиропе. Это ещё один вид фарисейства, а Христос жить не мог от фарисейства!
Властная мать - это такое горе! Как жизнь при советской власти - каждоминутное горе: никакого снисхождения, каждая ошибка ставится в строку.
Несвободный человек - очень властный. Если на властнейшую женщину находится раз в жизни "хозяин", она превращается в преданнейшую рабыню. Переход очень резкий, потому что властный человек обычно не умеет властвовать над собой.
В советские времена женщинам приходилось быть тягловой лошадью, и в семье, где над ними не было начальника и они сами за всё отвечали, они легко превращались в деспотинь. Давили бедных беззащитных детей. Ведь дети беззащитны; из-за нажима они могут начать грубо хамить, могут вырубаться, хотя на наркотики денег надо, а в советские времена их было просто не достать. Я так страдала, что была бы кандидаткой в наркоманы №1...
Чем мужчина лучше? У него нет катастрофической серьёзности, незыблемой веры в себя, он может посмеяться над собой, поэтому ему ближе до блудного сына.
Если ты думаешь, что имеешь терпение, смирение и любовь, то нечего в церковь ходить, - ты уже в чине ангела и живи там, где ангелы. Им не нужна литургия: они на литургии где-то там летают вокруг, а припадать ко Христу им не нужно.
"Хорошему человеку я ничего не пожалею, а плохому - увольте". - Здесь всё христианство сметается, как хвостом, с евангельскими "солнце светит на добрых и злых", притчей о самаритянине. Получается, что говорящий, как Бог, знает, кто добр и кто зол, и умеет (Иисус не умел!) всех одарить.
Как бы самому не мнить себя добрым, ведь в эту ловушку можно свалиться каждую минуту.
В ответ на духовный вывих "я добрый" надо подтверждать: "Да, ты добрый", - как укол обезболивающего. Если сказать правду, он, если и услышит (обычно не слышат), может не перенести - не готов. Это очень тяжело - столкнуться с правдой о себе.
Как только мы решим, что мы вправе исправлять такие вывихи, мы не будем от них отличаться, - от тех, кто сам всё время исправляет и поучает.
Властная женщина - это ведьма, только не в смысле, что она погибнет: Бог так же любит её и плачет над ней, как и над всеми. Женщины более открыты мистически, чем мужчины, вокруг них всегда крутится что-то эдакое... душевные существа. И если женщина властна - качество, составляющее сущность люциферианства, - то можно представить, что вокруг неё крутится.
Я увидела властную женщину в церкви впервые в 33 года и пришла в ужас. Меня успокаивали: нельзя уходить из церкви, где "глаголы вечной жизни". Но лучше всех меня утешил Симон Маркиш: "Избаловалась ты, матушка, в катакомбах".
Соборность есть, её не надо выдумывать и строить, достаточно увидеть. Это как кровеносные сосуды, которые всюду. Но вот опереться на ближнего нельзя, всё рухнет - человек так устроен. Опираться можно исключительно на Бога.
- А брак?
- Брак - это чудо, от которого целостный человек рождается. Это взаимная крестная жертва, когда оба опираются друг на друга, сознавая слабость другого. Это ведь недаром таинство, не для удобства, чтобы не ездить к подруге, а всё дома...
"С детьми я прекрасно лажу!" - Хм! С детьми прекрасно поладить может только херувим: дети - немыслимо трудные существа; на них управы нет, кроме молитвы. У них свои интересы, они меньше всего думают, чтобы с ними кто-то оставался, и бабушка со своей сладкой улыбкой "нужна им всё время" в последнюю очередь.
В христианстве очень важно смириться, но нельзя заставить смириться, например, дать по уху для научения смирению. Злом не приводят к добру.
Пьянство, наркомания, распутство - окна в большие низы.
Мирская точка зрения: "Если зло - дай в рыло!",
а христианская: "Зло, а в рыло не давай".
В миру ничего не получается, но если не чувствовать себя правым перед Богом, то всё будет удаваться Его чудом, - посмотрите, как удобно! Только тогда можно ходить по водам, когда Он действует, а иначе мы будет постоянно проваливаться.
Бог говорит: "Предоставьте дело Мне! Вы же не умеете, вы напортачите, и будет больно!.."
Христианин - химическое вещество; спасаются и нехристиане, а христианин служит вместе с Богом. В Раю мы встретим таких людей, что остолбенеем - мытарей и блудниц. Они здесь не жили по законам Царства, а мы можем, мы - помощники Христовы.
Бог нам попустил повторить Тайную Вечерю! Как мы после этого выживаем - непонятно, такое чудо! Мы никогда не будем достойны...
Когда человек не выдерживает никакой правды, его надо гладить и утешать.
Отец Александр Мень говаривал:
- Люди бывают больные и очень больные.
- А какая разница?
- Больные понимают, что они больны, а "очень" - нет.
Вот притча из жизни. Захожу в вагон метро, усталая, но все места заняты. Гляжу, девушка сидит, увлечённо читает. Что читает? Присмотрелась - "Добротолюбие". Про то, что надо старушкам иногда место уступать, там не написано...
Пока человек молод, он живёт массой интересов, крепостью тела. Но с возрастом интересы блёкнут, здоровье слабеет, и если до 40, ну до 50-ти лет он не сумеет опереться на Бога, он становится жалким. Если не научиться к этому времени ходить по водам, а это получается исключительно помощью Божией, то начинают тонуть, цепляться за то, что он вроде ещё ничего, за успех - и всё обламывается, как лёд в проруби. Ветхий человек отваливается кусками, это видно, и что остаётся?..
Католические священники, разговаривая с человеком, прощупывают, на чём он взовьётся. Соглашается, соглашается - сама кротость, а потом - "Ну уж нет!". Вот там-то и надо работать.
<Грустный вздох после очередного перечисления мелкой бытовой ерунды>
"...Ну это же всё мирские, земные штуки. Ведь мы друзья Христовы, Он нас так назвал. Ну, можем мы сделать хоть что-нибудь, о чём он просил?!"
Трудность в том, чтобы в этом мире жить по законам Царства.
Да, это почти невозможно, но - бывает, я много раз видела. И тогда что-то будет получаться. Всё прочее рушится рано или поздно - дом на песке.
Человек нуждается в любви. Но он никак не поверит, что его любят слабого, а не за силу.
Мне кажется, что психотехники часто обращают человека к себе, а надо - к Богу.
Данное мне настолько больше того, что заслужил! Существуешь ведь только благодаря Божией любви. Трудно представить, что было бы с самыми брыкающимися и упирающимися, если бы не она.
Христианство - это далеко не вседозволенность. Это - милость к другим, чтобы взамен нести их крест.
Влюблённость - гораздо лучше, чем полное свинство или железно-махровый эгоизм, но это немыслимо опасная вещь, расплатиться за которую можно только строгим единобрачием.
Смирение - это не пришибленность, оно совместимо со смехом, рассуждением, потому что оно не от мира сего, а из другой оперы: это жизнь на коленях перед Богом.
В отличие от любви, которая есть вершина всего, смирение - основание всего. Оно имеет бурый цвет, как почва. Это - отсутствие гирь на ногах, механика хождения по воде. Оно несовместимо с механикой твёрдых религиозных тел типа "моя религиозная жизнь", "я - то-то", "я возьму!".
Отца Александра (Меня) попросили дать почитать что-то о мистическом опыте. Он рекомендовал: "Читайте главы 40-55 из Второисайи, вот вам и вся мистика". Там звучат чудесные новозаветные мотивы: как справляться со злом, бросаясь в ямки милости Божией.
<Во времена молодости> Сначала я впала в народничество, потом выпала с какими-то судорогами...
А теперь начнётся стервозная часть моего рассказа...
В 60-80-ч годах людям была оставлена единственная лазейка, чтобы выжить: умей крутиться, отношения типа "ты - мне, я - тебе". Было бы странно, если бы люди не воспользовались ей, так что это стало образом жизни. Например, редко-редко человек удерживался от эдакой заискивающей манеры подхода к продавцу. Чтобы не жить так, надо было вцепиться в Бога, как Томасина, кот висела на чёрной трубе на когтях. Тех, кто так делал, Бог не оставлял, а других - как они хотели. И как люди жили? Пили, крутили "романы" друг с другом, занимались блатёрством, некоторые делали жалчайшую карьеру. Когда они приходили к вере, они были в более трудном положении, чем блудный сын. Тот, душечка, хотя бы о себе никакого хорошего мнения не держит. А те думают, что они кое-что имеют (хотя на самом деле не имеют, но им так кажется), и как им пройти по узкому перешеечку в Царство, отбросить мешающую самость?!
<Комплекс "творчество"> Мир чётко делится на тех, кто плачет от восторга, и прочих, которые завидуют и даже травят автора. Прямо как помешательство.
Пока тот человек рассуждал, что христиане - это мура, а вот они - соль земли (потом он прошёл много стадий и сам стал христианином), я плакала в кашу. Варила кашу на кирпичах и туда плакала...
Одна женщина побывав на выставке византийской мозаики и наглядевшись на суровые и пристальные лики, воскликнула: "Жизни нет от этих пантократоров!"
Отец Александр говорил:
- Если есть "букет", то ничего не выйдет.
Мы, как кенгурицы, вскочили:
- Что такое "букет"?
- "Букет" - это самолюбие, обидчивость, зависть, чувство недоданности, досадливость. Он постепенно устраняется, если этого хотят.
Самые трудные грехи прозрачны для их носителя: он их не замечает. Так и получаются фарисеи: он считает себя правильным, даже делая что-то нехорошее. Почему невидимо? Потому что это не проблема совести. Тут специфический запах самоправедности. Это растёт вокруг великих вещей, чаще всего около религии.
Пока человек кается, он не хулит Духа Святого, - как здорово!
Когда сам не видишь в себе греха, спроси другого - и он сразу скажет. Я спросила. Мне ответили:
Мама: "Ты всё время думаешь".
Папа: "Чувство исключительности".
о. Станислав (Добровольскис): "Ну и думай о себе как об исключительном человеке. Так о себе каждый и думает: мол, всё через него проходит. Но при этом все мы - сетка в руке Божией".
О. Станислав писал о. Александру (читать с умилительным сильным литовским акцентом): "О, как тяжек Ваш пастораций в Великом Бабилоне".
Еще из слов о. Станислава.
"Приезжаю я к Лариса. Стройнонога миниюбка!"
Совет моей дочери: "Со всеми считайся, туфельки ставь ровно".
"И он говорит и говорит: "Я - в Духе!" Ах, святые не сказали: "Я в Духе"".
Был пост. Мы устали, еды не было, кроме мерзкого "супа с наполнителем" (из пакетика), с каким-то комбижиром, что ли. Делать нечего, сварили, наглотались. А один молодой человек отошёл в сторонку и принялся печь картошку. О. Станислав по этому поводу стал рассуждать: "Гордыня воздержных, о, гордыня воздержных! Что я скажу? Господь может наказать падением. Это жалко. Господь может наказать болезнью. Это тоже жалко Что же Он сделает?"
И мы всё гадали, что же Он сделает? Но не додумались. А вскоре этот юноша вышел из священства и женился.
Была тётка, которая говорила, что жгли не людей, а еретиков. Я рассказала о. Станиславу. Он прыгал и кричал: "Откуда вы в России таких берёте?"
<О поэте трагической судьбы Франсисе Томасе> Он избавился от болезни, но всё равно ухитрился умереть в довольно-таки тяжёлых условиях.
… Вот недавно я выступала в беседе в совершенно отвратительной роли каркающего пессимиста.
… А вера, надежда, любовь - это теологические добродетели: их нельзя выработать самим, они даются свыше… или не даются. Почему? - тайна из тайн, кто бы мне сказал.
Вот сегодня, пока я кого-то ждала, один молодой человек начал меня учить говорить "нет": "Вот вы всё терпите, всех слушаете. А если скажут - кошку убить, так тоже послушаете?"
Ну что за рассуждения! Сказать "нет" надо там, где есть образ греха, а не там, где надо терпеть, а не затевать скандал, потому что терпеть не хочешь.
Томас Мёртон вначале не мог читать Терезу малую - ему худо становилось от слащавости. И Честертон не мог. Там есть такие обороты на устаревшем французском - "О Господи, Любовь моя! О, мой единственный Друг!" Тереза не виновата: в ней не было ни капли слащавости, она, бедная, писала на том языке, на котором умела. А потом из неё сделали сахариновую куклу, старались - будь здоров! И сейчас стараются. Из каждого святого, более-менее, делают такую сахариновую куклу. Вот из о. Александра Меня тоже … какого-то не такого делают, каков он был.
Одно из сокровищ ребёнка - жалость к вещи как к существу. Его довольно быстро теряют, начинают проявлять жестокость к этому беззащитному созданию.
Надо отвергнуть дурную взрослость, некую запутанность в сложности. Просто принять, что Христос - агнец. Сделаться как ребёнок - не в смысле детской капризности и безответственности, а в смысле полнейшей зависимости: у детей от взрослых, а у нас от Христа.
Богемную расхлябанность часто принимают за детскость. Это опасно. Хорошенький ребёнок! Это больной человек. Добрый-то он добрый, да только долго таким добрым не останешься.
Стать как дитя - не значит уподобиться Питеру Пену. Тот лишил себя ответственности, он стал самым дурным, что есть в богеме и что принимать не надо, ибо там грех радостно делает своё дело. (В самой богеме есть капелька золотого запаса - освобождение от мещанства; кстати, в мещанстве тоже есть капелька золотого запаса - домашний уют и всё такое).
Но нельзя идеализировать в детях то, что опасно. Увы, есть в душе ребёнка свинское (пусть простят меня свиньи и лорд Эмсворт), то есть тронутое первородным грехом. Да, они заново открывают мир, это чудесно, но Христос говорил не об этом: быть как ребёнок - значит умалиться.
Всякий человек травмирован грехом. Жан Ванье говорил, что мы только за одного человека можем поручиться - за богочеловека, потому что Его мать не имела греха. Самый простой способ "исправиться" - это самоутвердиться, вообще сделаться первым. Не лучше себя, а лучше других. Наше образование очень этому способствует. Несчастному существу дают эти возможности: с помощью соревнования (порождает чувство нелюбви) и ещё его захваливают - "Ах, как он рисует!!" (вместо любви дают яд самолюбования). Рисовать пусть рисует, а быть победителем плохо. Детские таланты обычно (простите) мнимые, они существуют только в глазах матери, хотя, конечно, их надо развивать. Но обычно вместо совершенства стремятся превзойти других. Это - мирская идея соревнования, в которой выходит на первый план "Я" и всё забивает: Я, Я, Я, Моё, Моё, Моё. Дикая обида, если кого-то похвалили. Недолюбленное существо, капризное. Чем позже ребёнок сядет на свой эгоизм, тем лучше. Но всё время сползают на то, что они - центр мироздания. Особенно в творчестве, где главным становится обратить на себя внимание.
У ребёнка великий дар: беспомощность в мире. Немногие взрослые умалили себя сознательно.
Вечная проблема "белил" ! Всё время не доходит, что не надо разбавлять краску. "Так что, всерьёз уподобиться ребёнку? Чтобы Бог поднял на лифте ? А как же без <того-сего>? А как же справедливость?"
Справедливость - хорошая вещь, но она не входит прямо в договор между Богом и нами, который заключается на других основаниях. Главное - предоставьте место Богу, предоставьте место Богу.
Дальше начинаются рассуждения: а как же поступать тогда-то? Ничего не могу сказать. Я часто поддавалась, поддакивала, но потом оказывалось, что тогда ничегошеньки не выходит, ну ни-че-го. Почему? Наверно, потому, что мы толком не знаем здесь, как правильно действовать. Знает только Бог - и мы, если мы с Ним. Только не как с авоськой, мол, пусть будет, пригодится, а как с Отцом.
Мы всё привыкли покупать лёгкой ценой, а в Евангелии всё покупается предельной ценой. Зато и ценности другие!
Одна женщина хорошо сказала: "Я и верить - не верю, и не верить - не верю". Это и называется - скепсис.
Советское - это было крайнее сгущение мирского, а кроме того, был лак марки "ради блага народа". Этот лак быстро облетал, потому что нельзя отдавать свою жизнь ради фантазмов абстрактных идей. Есть только две ценности: Бог и человек, а всё остальное - прибавления. Не надо прибавлять, достаточно первых двух. Как только прибавляем, вроде сакрального измерения, так получается подмена.
Надо честно признать: мы сами ничего не можем. Силы не имеем. Наподобие того, как шкурка какая-то валяется. И есть небольшая свобода выбора. Вот у Христа есть свобода воли, а у нас она по уши забита грехом.
Человек - жалчайший бледненький набросок, как еле-еле нарисованный водой. Но у него есть одна особенность: его невероятно любит Бог. Поэтому к этому наброску прикладывается сила, причём сила эта никакого отношения к данному лицу не имеет, в смысле - она нелицеприятна.
Мы худо-бедно стараемся вести себя так, как вёл бы себя святой, - очень худо и очень бедно. Но при этой немощи Бог даёт благодать. Это Его сила совершается, совершает всё - в нашей немощи. Это называется подвигом.
Льюис говорил, что у нас будут в Раю только те книги, которые у нас зачитали. Ну, тогда у меня будет библиотека.
Слова в Евангелии звучат в полную силу, а когда мы их часто произносим, да ещё со сладенькой улыбочкой, они блёкнут. Получается та самая соль, потерявшая силу.
Делание космоса из хаоса входит в наш малый путь. В том числе и домашняя уборка.
У Лескова в рассказе "Шаромур" (???) главный герой - приживал - всем докучает тем, что ничего не делает, а только ест, зато за троих. Однажды кто-то не выдерживает и начинает его бранить, - и есть за что, потому что ну сколько же можно! А няня - не знаю, будут ли когда ещё такие ангелы домов (вот у меня в детстве такая была) - говорит: "Грех ругать его, потому что у него необычайно сильный ангел, - чтобы такого тащить. Поэтому ругать его - значит обижать его ангела".
Я не знаю, какой нужен дзен, если есть такая удивительная красота в христианстве.
У меня подозрение, что мы так много говорим про дзен потому, что нам кажется, что там полегче. Скорее всего, это не так, там тоже трудно. Мы ведь не знаем этого пути изнутри.
Мы же отпугиваем многих. Обступят идущего к Богу какие-то ханжи, и хорошо, если он спасётся бегством. (Или Бог его спасёт?..)
Действительно, по какому признаку узнавать нас, если мы христиане? Не по крестику же на шее?
Если бы мы поступали так, как хочет Бог… Он хочет иногда очень странных вещей, но если действовать по-своему, от мирского разумения, то ни-че-го не получится. А если целиком предаться Ему, то получится…
Вместо эпилога.
"Вроде бы я слишком разговорилась, но я могла бы добавить куда больше" (Тереза Авильская. Внутренний замок, М.:2000, гл.2 п.9. Пер. под редакцией Н.Л. Трауберг. :)
P.S.
Из разговора по телефону:
- Наталья Леонидовна, Вы не возражаете против того, чтобы опубликовать присланные записки?
-
- Нет, пожалуйста, они же такие смешные.
Из бесед Натальи Леонидовны Трауберг в храме и по радио
(1999-2000). Подготовил Владимир Камский
Сейчас я, как махровый такой мракобес, вам скажу!..
(Вместо эпиграфа)
Родственники говорят обо мне, что моя главная специальность - потворство злу. Но я не могу проявлять насилие: во мне эта способность была начисто выжжена ещё в детстве.
Когда Анна Ахматова встретилась с Исайей Берлиным, свободным европейским человеком, для неё это было потрясение. Это же такой контраст - советский задавленный мир и - свободный. Даже Литва, по сравнению с нами, - это так прекрасно! Когда я приехала в Литву, как только увидела литовцев - сразу же выскочила замуж за одного из них.
Фарисеи - это же не гады какие-то, они хорошие набожные люди. Правда, Бога убили, а в остальном - очень хорошие.
Бывают среди верующих такие жёсткие люди - они бы всех приговорили к высшей мере суровой доброты.
...В то время [в молодости] я неофитов слушала и буквально пар пускала от удовольствия.
Мой путь в науку был перекрыт, тем более что в то время сама наука (мидиевистика) исчезла начисто.
Один верующий сказал мне насчёт Холокоста:
- Вы что же, не признаёте судов Божиих?
И когда я заорала благим матом: "Как!", этот крутой юноша заметил:
- Вы какая-то Львица Толстая...
При встрече было предложено столько сладостей, что последовавший панкреатит был вполне искупительным.
Жить в том пространстве, где Отец. А не свой кумир.
Мы так мало помогаем Богу! Ведь это ужас как мало!..
Коллектив имеет два свойства:
1) отторжение "чужих";
2) требование радостности (псевдо-радости) от своих членов.
Вот эти два - грязно-чёрный и грязно-розовый - резко отличают его от семьи. Любовь искажается начисто.
Община - семья, маленькая церковная семья, и в ней те же проблемы, что и в обычной семье. А у нас это обычно - коллектив, советско-крещёный.
Надо не сюсюкать, а честно говорить: "Да, у нас любви нет. Нам жить вместе страшновато, будет ай-яй-яй..."
Ну, этот известный спор Сциллы с Харибдой - он нескончаем. Вечно качаемся, думая, что одна слопает другую. А она не слопает её, подругу, она нас с другого бока объест.
<И каяться надо уметь>
Ой, как же я впала, думаю, в такую демонскую твердыню! - Начинаешь каяться днём и ночью, перестаёшь заниматься чем бы то ни было, чего от тебя ждёт Бедный Бог.
Всё - сеть, сплетающаяся из индивидуальностей. Через каждого проходят судьбы мира - и всё в Божиих руках, всё через Него и Им.
Бывает самохвальство кокетливое: "Я - такой ничтожный, я - ничего...", но всё равно одеяло тянет на себя. Есть такой фальшивоватый соус, от которого моментально дохнешь в некоторых обществах.
В институте профессора хвалили нас за всё, что можно, чтобы поддержать. Когда меня похвалил Жирмунский, я от радости прискакала домой, как кенгуру, кинулась к бабушке. Она строго заметила:
- Наташа, об этом не рассказывают.
И я несколько дней горевала.
Учить других не жаловаться на жизнь, потому что это нехорошо, а самому жаловаться всем денно и нощно - эта черта узнаваема, не так ли?
Обычная мама в каждой второй семье - более-менее Сталин, только у неё нет таких средств принуждения.
Ничего жёсткое не истинно, оно нереалистично. Истина свободна, Истина - Кто, а не что.
...Поскольку я к тому времени наелась восхищения хиппарями выше головы, то прониклась к книге живейшим отвращением.
Христос милует свыше всякой меры, но чётко ненавидит грех, круче пророка Михея.
Надо различать: есть священный человек - и есть зло.
Вот сейчас она объясняла, что греха нет, но только задело её - "надо в глаз давать!" А у христиан проблема: грех не любить, а в глаз не давать.
Упражнение, которое рекомендовали священники в 60-х годах: читать послание ап. Павла к галатам и подставлять в обличения вместо ветхого Израиля - себя.
Есть замечательный, сотни раз проверенный закон: если человека защищает авторитет собора, церкви, то - железно - следующая речь, которую он произнесёт, будет совершенно противоположная.
Была женщина, которая говорила, что положения католичества, утвержденные Соборами, - вот незыблемый авторитет. Но когда начался Второй Ватиканский Собор, она "выла" на крыльце костёла св. Людовика, потому что католичество без костров ей ужасно не нравилось.
<обсуждалась книга мемуаров>
Вот что мне не нравится, так это... сейчас, найду карточку с записью... Мне бы очень не хотелось ругать автора, и будет просто замечательно, если эту карточку я потеряла... Да, ангел не дремал, какая красота - прямо на глазах у зрителя! Ну, ангелы, мои любимые друзья, вы смотрите, что сделали! (радостно смеётся)
<О Пастернаке, который провозглашал тосты>
Грузины бы ему позавидовали: все мужчины были у него гении, а женщина - не просто "красота спасёт мир", а вот конкретно эта тётя. Мы пытались, из скромности, не принимать его слова всерьёз, но было трудно.
<О мемуарах>
1) Берут какой-то срез и устраивают человеку маленький страшненький суд. Но ведь мы не знаем, как его видит Бог - единственный, у Кого правильное зрение.
2) В мемуарах бывают две стороны: с одной - "какой же он гад", а с другой - "какой же я хороший".
3) Есть очень простой критерий при написании мемуаров о ком-то: если прочитать ему текст, и он не схватится за сердце и, как ребёнок, не заплачет, тогда писать можно.
4) А представь, что это написали о тебе и опубликовали?
Общалась я с одной крутой верующей и страдала от неё так, что на стенках висела, потому что она была чёрно-белая, т.е. либо-либо. Она была очень добрая - всё раздавала, но добрая не в смысле прощения.
Я написала коротенькое эссе и уже устала получать то одному уху, то по другому. Одни возмущаются: "Как вы можете хвалить и защищать этого!.." Другие в претензии: "Ну, этого хвалите, а того (ещё заумнее и модернистее) - нет?!"
Как желает мирской человек? К другому - истина, а ко мне - милость, притом побольше. А наоборот?
<Неофитский "занос">
Во-первых, некоторая преувеличенность и жёсткость.
Во-вторых, заблуждаются, считая, что после обращения всё плохое, вся самость сгорела.
И ещё - знаменитое неофитское высказывание: "У меня самолюбия нет!" (значит, есть).
- Дайте мне какие-нибудь аскетические упражнения, - попросила о. Александра Меня одна прихожанка.
- Зачем аскетические упражнения? Жизнь - вот сплошное упражнение.
Страдая, надо вспоминать, как блудный сын, что ты прощён. Это состояние вручённости. Как на картине Рембрандта: сын припал к отцу, ослепшему от горя, которое этот сын ему и причинил. Сын не может говорить, у него такая поза, что какие там слова!.. А отец склонил голову...
Вообще, притча о блудном сыне - это Евангелие в Евангелии. Это про всех нас без исключения, только не все ещё поняли и не все припали.
В разговоре, когда возразят, только попробуй сказать: "Вы меня неправильно поняли". Услышишь (елейным голосом): "А оправдываться нельзя-я!" - это когда ей [собеседнице] удобно, чтобы ты не оправдался. А сама-то она будет оправдываться будь здоров.
"В тебе мало любви!" - говорит жёсткий и нетерпимый человек. Другой подумает, в крайнем случае: "Господи, как мы не умеем любить, как это трудно". Но лучше: "Это я не люблю!.." И не надо стараться входить в сокрушённое состояние - оно, при таком осознании, получится само собой, и вот тогда Бог действует.
Боже, сколько раз я выслушивала: "Конечно, вы занимаетесь кем угодно, но для меня у вас времени не находится".
Эквипробабилиизм - даже доклад об этом делала, но что такое - до сих пор не понимаю, слишком тонкие вещи, какие-то паутинки.
Христос с нами - как с учениками. Он их спросит, они ответят чёрное-белое, оказывается - не так. Ему приходится всё распарывать и начинать заново.
В большинстве споров предполагается, что перед тобой сидит не человек, имеющий образ, убеждения и т.п., а дырка, которую надо спасать.
<Про какую-то кампанию, шедевр женской логики>
...Я их очень любила, но не выносила, потому что вынести такое ни один человек на свете не может!
Пока не лопается пузырь самоутверждения, человек не может подружиться с Богом, придти к Нему. Но я столько раз видела, как он лопается! Например, в больнице - и человек превращается в младенца или бурно кается. Самоутверждение - это от недостатка любви к Нему.
Я пришла к пастору и говорю: "Я - православная, "Добротолюбие" читаю..." Он сказал: "Ты подумай и в следующий раз ответь: ты добрая, и если да, то почему и как?" И я, конечно, осела.
Оказывается, у них всё проработано насчёт искривлений натуры, и такие надо сразу сокрушать тараном, - мягким, "плазменным", но тараном.
Крест: по вертикали - любовь к Богу, по горизонтали - любовь к ближнему, а в точке, где планки пересекаются - ты, там и надо быть.
То, что христиане жгли христиан - это чудовищно. Бог терпел, терпел - ну сколько можно! И гуманисты отменили казни за убеждения.
Эпоха просвещения - как облучение при опухоли: иммунитет снижается, мы слабеем, но хотя бы опухоль исчезает (сравнение о. А. Меня).
Когда мы видим другого верующего человека - не фарисея, а настоящего - мы отдыхаем!..
Одна женщина объясняла, почему она не может посидеть какой-то день с ребёнком: "Мы, верующие, каждый день в этот час бываем в костёле", - как будто там каждый день бывать надо, а с ребёнком помочь не надо.
Христос предлагает взять Его иго, которое заменит всё. Вот попробуйте... Но тогда мы всецело друг с другом.
Блудные сыны хороши не тем, что они блудные, а тем, что они сейчас кинутся к отцу.
Что мы делаем? Берём самое худшее в нашей или американской культуре и говорим: "Ага-а! Какой ужас, какая мерзость! Запретить!!" Она и в самом деле противная. Я, со своим мракобесием, - не могу передать, как я страдаю от капелюшечки пошлости! Но это - плата за свободу. Хватит, в XX веке пожили при тоталитаризме. И никто не заставляет нас это читать или смотреть. Может быть, и надо было запрещать на каких-то ранних стадиях развития общества, но сейчас это не метод.
Если я зайду в ресторан, думаю, меня оттуда выкинут, даже если я буду шуршать стодолларовыми бумажками: у них какой-то антибомжовый нюх, такой настрой, что они половину из нас за бомжей считают.
Всё время говорят: "Вам хорошо-о, вы - барыня, можете сидеть, развлекаться, а вы ПОДУМАЛИ о малых сих? Вы думаете о Нагорной проповеди, а им разве это нужно? А добрые дела?" - Как великий инквизитор. Когда я не разговариваю с кошками, я только это и слышу.
Почему трудно войти в Царство? Это тайна трусости: мы не решаемся "пойти по воде" к Отцу, который нас принимает как блудного сына - не когда-то потом, а прямо здесь, сейчас. Решился ли твёрдо встать на ноги или нет? Это про выбор, поворот воли.
<По поводу идеала чести в дворянской среде>
У христианина есть что-то повыше чести, но он не должен опускаться ниже.
Один католический священник дико истосковался по семье и стал подумывать: а не бросить ли всё это, жениться, завести детей? Он рассказывал: сел на скамейку и подумал: "А у Христа это было? - Не было. Ну и ладно".
Мало ли какие биоритмы, гормоны, эгоизм любимый. Но ведь есть духовный выбор. Когда мы спрашиваем Бога, Он помогает его сделать.
- Чем привлекателен постмодернизм, в котором вы обнаружили столько минусов?
- А это - свобода. Очень привлекает богатый, разнообразный подход ко всему. Если есть "кочерыжка" - христианская основа - это хорошо. Как свобода и порядок, движение и покой - неслиянно и нераздельно. Но сам по себе, как способ жизни, как мирочувствие - это грустное явление. Тогда не будет того замечательного, что знает христианин: отношения к Богу любимого и дорогого ребёнка. Иначе - как сироты: сироты могут быть какие угодно - и замечательные, и гениальные, но они не могут быть счастливы, как счастлив сынок, не могут обращаться к Богу "папочка".
Христиане - очень странная, химическая служба: быть в мире закваской, солью. Средства негодные, поражений тысячи, но - при абсолютной поддержке Бога.
Когда мир мало преследует христиан - это подозрительно: христиане ли они или настолько притёрлись, что не конфликтуют с духом века всего? Если по одному уху дают - это ещё ничего не значит, а вот если по обоим - уже кое-что. Потому что у христиан узкий путь, и как только отклонишься в одну сторону - по одному уху дают, отклонишься в другую - по другому.
Евангелие нельзя прочитать: оно рассыпается на куски, логически противоречащие друг другу. Евангелие можно понять, только если это происходит с тобой.
"Отвергнись себя". Как это узнать? Как влюблённость, которую ни с чем не спутаешь. Это не переживание, не вознесение во всякие мистически-философские туманы, это experience (опыт). Это не в сфере чувств, хотя может проявляться и в чувствах.
Если человек не придёт ко Христу как блудный сын, то все его духовные грехи (не плотские) только усилятся, и самое лучшее станет самым худшим.
Церкви набиты фарисейками. Какой главный грех женщины? Известно: "Mammy knows better". Женщины легко перемножают ощущение "первой ученицы" на "а теперь-то я принадлежу к церкви, я-то знаю!" Получаются "правдоматочницы": она должна сказать гадость соседке ("горькую правду в назидание"), а когда та опупеет немножко, добавить: "Надо терпЕ-еть, это для Вашего же блага!" Это дикая, закалённая гордыня с пышными цветами эгоизма, жестокости и фальши, ослеплённая религиозной самоуверенностью.
...А бывают ещё эзотерические мистички: "Ах, церковь - это я, Бог - во мне, я так ощущаю!.." Господи, что у тебя? Кроме мешка с грехами и Божией любви - ничего. Маленький запасик добрых качеств, который просаживается за четыре минуты, свободная воля и - помощь Божия.
Самая большая беда - семья. Церковь - тоже семья, и вот выкручиваются каким-то особенным образом, чтобы показать, что "любят" друг друга. Какое там любят?! Ненавидят просто, и всё, только в сахарном сиропе. Это ещё один вид фарисейства, а Христос жить не мог от фарисейства!
Властная мать - это такое горе! Как жизнь при советской власти - каждоминутное горе: никакого снисхождения, каждая ошибка ставится в строку.
Несвободный человек - очень властный. Если на властнейшую женщину находится раз в жизни "хозяин", она превращается в преданнейшую рабыню. Переход очень резкий, потому что властный человек обычно не умеет властвовать над собой.
В советские времена женщинам приходилось быть тягловой лошадью, и в семье, где над ними не было начальника и они сами за всё отвечали, они легко превращались в деспотинь. Давили бедных беззащитных детей. Ведь дети беззащитны; из-за нажима они могут начать грубо хамить, могут вырубаться, хотя на наркотики денег надо, а в советские времена их было просто не достать. Я так страдала, что была бы кандидаткой в наркоманы №1...
Чем мужчина лучше? У него нет катастрофической серьёзности, незыблемой веры в себя, он может посмеяться над собой, поэтому ему ближе до блудного сына.
Если ты думаешь, что имеешь терпение, смирение и любовь, то нечего в церковь ходить, - ты уже в чине ангела и живи там, где ангелы. Им не нужна литургия: они на литургии где-то там летают вокруг, а припадать ко Христу им не нужно.
"Хорошему человеку я ничего не пожалею, а плохому - увольте". - Здесь всё христианство сметается, как хвостом, с евангельскими "солнце светит на добрых и злых", притчей о самаритянине. Получается, что говорящий, как Бог, знает, кто добр и кто зол, и умеет (Иисус не умел!) всех одарить.
Как бы самому не мнить себя добрым, ведь в эту ловушку можно свалиться каждую минуту.
В ответ на духовный вывих "я добрый" надо подтверждать: "Да, ты добрый", - как укол обезболивающего. Если сказать правду, он, если и услышит (обычно не слышат), может не перенести - не готов. Это очень тяжело - столкнуться с правдой о себе.
Как только мы решим, что мы вправе исправлять такие вывихи, мы не будем от них отличаться, - от тех, кто сам всё время исправляет и поучает.
Властная женщина - это ведьма, только не в смысле, что она погибнет: Бог так же любит её и плачет над ней, как и над всеми. Женщины более открыты мистически, чем мужчины, вокруг них всегда крутится что-то эдакое... душевные существа. И если женщина властна - качество, составляющее сущность люциферианства, - то можно представить, что вокруг неё крутится.
Я увидела властную женщину в церкви впервые в 33 года и пришла в ужас. Меня успокаивали: нельзя уходить из церкви, где "глаголы вечной жизни". Но лучше всех меня утешил Симон Маркиш: "Избаловалась ты, матушка, в катакомбах".
Соборность есть, её не надо выдумывать и строить, достаточно увидеть. Это как кровеносные сосуды, которые всюду. Но вот опереться на ближнего нельзя, всё рухнет - человек так устроен. Опираться можно исключительно на Бога.
- А брак?
- Брак - это чудо, от которого целостный человек рождается. Это взаимная крестная жертва, когда оба опираются друг на друга, сознавая слабость другого. Это ведь недаром таинство, не для удобства, чтобы не ездить к подруге, а всё дома...
"С детьми я прекрасно лажу!" - Хм! С детьми прекрасно поладить может только херувим: дети - немыслимо трудные существа; на них управы нет, кроме молитвы. У них свои интересы, они меньше всего думают, чтобы с ними кто-то оставался, и бабушка со своей сладкой улыбкой "нужна им всё время" в последнюю очередь.
В христианстве очень важно смириться, но нельзя заставить смириться, например, дать по уху для научения смирению. Злом не приводят к добру.
Пьянство, наркомания, распутство - окна в большие низы.
Мирская точка зрения: "Если зло - дай в рыло!",
а христианская: "Зло, а в рыло не давай".
В миру ничего не получается, но если не чувствовать себя правым перед Богом, то всё будет удаваться Его чудом, - посмотрите, как удобно! Только тогда можно ходить по водам, когда Он действует, а иначе мы будет постоянно проваливаться.
Бог говорит: "Предоставьте дело Мне! Вы же не умеете, вы напортачите, и будет больно!.."
Христианин - химическое вещество; спасаются и нехристиане, а христианин служит вместе с Богом. В Раю мы встретим таких людей, что остолбенеем - мытарей и блудниц. Они здесь не жили по законам Царства, а мы можем, мы - помощники Христовы.
Бог нам попустил повторить Тайную Вечерю! Как мы после этого выживаем - непонятно, такое чудо! Мы никогда не будем достойны...
Когда человек не выдерживает никакой правды, его надо гладить и утешать.
Отец Александр Мень говаривал:
- Люди бывают больные и очень больные.
- А какая разница?
- Больные понимают, что они больны, а "очень" - нет.
Вот притча из жизни. Захожу в вагон метро, усталая, но все места заняты. Гляжу, девушка сидит, увлечённо читает. Что читает? Присмотрелась - "Добротолюбие". Про то, что надо старушкам иногда место уступать, там не написано...
Пока человек молод, он живёт массой интересов, крепостью тела. Но с возрастом интересы блёкнут, здоровье слабеет, и если до 40, ну до 50-ти лет он не сумеет опереться на Бога, он становится жалким. Если не научиться к этому времени ходить по водам, а это получается исключительно помощью Божией, то начинают тонуть, цепляться за то, что он вроде ещё ничего, за успех - и всё обламывается, как лёд в проруби. Ветхий человек отваливается кусками, это видно, и что остаётся?..
Католические священники, разговаривая с человеком, прощупывают, на чём он взовьётся. Соглашается, соглашается - сама кротость, а потом - "Ну уж нет!". Вот там-то и надо работать.
<Грустный вздох после очередного перечисления мелкой бытовой ерунды>
"...Ну это же всё мирские, земные штуки. Ведь мы друзья Христовы, Он нас так назвал. Ну, можем мы сделать хоть что-нибудь, о чём он просил?!"
Трудность в том, чтобы в этом мире жить по законам Царства.
Да, это почти невозможно, но - бывает, я много раз видела. И тогда что-то будет получаться. Всё прочее рушится рано или поздно - дом на песке.
Человек нуждается в любви. Но он никак не поверит, что его любят слабого, а не за силу.
Мне кажется, что психотехники часто обращают человека к себе, а надо - к Богу.
Данное мне настолько больше того, что заслужил! Существуешь ведь только благодаря Божией любви. Трудно представить, что было бы с самыми брыкающимися и упирающимися, если бы не она.
Христианство - это далеко не вседозволенность. Это - милость к другим, чтобы взамен нести их крест.
Влюблённость - гораздо лучше, чем полное свинство или железно-махровый эгоизм, но это немыслимо опасная вещь, расплатиться за которую можно только строгим единобрачием.
Смирение - это не пришибленность, оно совместимо со смехом, рассуждением, потому что оно не от мира сего, а из другой оперы: это жизнь на коленях перед Богом.
В отличие от любви, которая есть вершина всего, смирение - основание всего. Оно имеет бурый цвет, как почва. Это - отсутствие гирь на ногах, механика хождения по воде. Оно несовместимо с механикой твёрдых религиозных тел типа "моя религиозная жизнь", "я - то-то", "я возьму!".
Отца Александра (Меня) попросили дать почитать что-то о мистическом опыте. Он рекомендовал: "Читайте главы 40-55 из Второисайи, вот вам и вся мистика". Там звучат чудесные новозаветные мотивы: как справляться со злом, бросаясь в ямки милости Божией.
<Во времена молодости> Сначала я впала в народничество, потом выпала с какими-то судорогами...
А теперь начнётся стервозная часть моего рассказа...
В 60-80-ч годах людям была оставлена единственная лазейка, чтобы выжить: умей крутиться, отношения типа "ты - мне, я - тебе". Было бы странно, если бы люди не воспользовались ей, так что это стало образом жизни. Например, редко-редко человек удерживался от эдакой заискивающей манеры подхода к продавцу. Чтобы не жить так, надо было вцепиться в Бога, как Томасина, кот висела на чёрной трубе на когтях. Тех, кто так делал, Бог не оставлял, а других - как они хотели. И как люди жили? Пили, крутили "романы" друг с другом, занимались блатёрством, некоторые делали жалчайшую карьеру. Когда они приходили к вере, они были в более трудном положении, чем блудный сын. Тот, душечка, хотя бы о себе никакого хорошего мнения не держит. А те думают, что они кое-что имеют (хотя на самом деле не имеют, но им так кажется), и как им пройти по узкому перешеечку в Царство, отбросить мешающую самость?!
<Комплекс "творчество"> Мир чётко делится на тех, кто плачет от восторга, и прочих, которые завидуют и даже травят автора. Прямо как помешательство.
Пока тот человек рассуждал, что христиане - это мура, а вот они - соль земли (потом он прошёл много стадий и сам стал христианином), я плакала в кашу. Варила кашу на кирпичах и туда плакала...
Одна женщина побывав на выставке византийской мозаики и наглядевшись на суровые и пристальные лики, воскликнула: "Жизни нет от этих пантократоров!"
Отец Александр говорил:
- Если есть "букет", то ничего не выйдет.
Мы, как кенгурицы, вскочили:
- Что такое "букет"?
- "Букет" - это самолюбие, обидчивость, зависть, чувство недоданности, досадливость. Он постепенно устраняется, если этого хотят.
Самые трудные грехи прозрачны для их носителя: он их не замечает. Так и получаются фарисеи: он считает себя правильным, даже делая что-то нехорошее. Почему невидимо? Потому что это не проблема совести. Тут специфический запах самоправедности. Это растёт вокруг великих вещей, чаще всего около религии.
Пока человек кается, он не хулит Духа Святого, - как здорово!
Когда сам не видишь в себе греха, спроси другого - и он сразу скажет. Я спросила. Мне ответили:
Мама: "Ты всё время думаешь".
Папа: "Чувство исключительности".
о. Станислав (Добровольскис): "Ну и думай о себе как об исключительном человеке. Так о себе каждый и думает: мол, всё через него проходит. Но при этом все мы - сетка в руке Божией".
О. Станислав писал о. Александру (читать с умилительным сильным литовским акцентом): "О, как тяжек Ваш пастораций в Великом Бабилоне".
Еще из слов о. Станислава.
"Приезжаю я к Лариса. Стройнонога миниюбка!"
Совет моей дочери: "Со всеми считайся, туфельки ставь ровно".
"И он говорит и говорит: "Я - в Духе!" Ах, святые не сказали: "Я в Духе"".
Был пост. Мы устали, еды не было, кроме мерзкого "супа с наполнителем" (из пакетика), с каким-то комбижиром, что ли. Делать нечего, сварили, наглотались. А один молодой человек отошёл в сторонку и принялся печь картошку. О. Станислав по этому поводу стал рассуждать: "Гордыня воздержных, о, гордыня воздержных! Что я скажу? Господь может наказать падением. Это жалко. Господь может наказать болезнью. Это тоже жалко Что же Он сделает?"
И мы всё гадали, что же Он сделает? Но не додумались. А вскоре этот юноша вышел из священства и женился.
Была тётка, которая говорила, что жгли не людей, а еретиков. Я рассказала о. Станиславу. Он прыгал и кричал: "Откуда вы в России таких берёте?"
<О поэте трагической судьбы Франсисе Томасе> Он избавился от болезни, но всё равно ухитрился умереть в довольно-таки тяжёлых условиях.
… Вот недавно я выступала в беседе в совершенно отвратительной роли каркающего пессимиста.
… А вера, надежда, любовь - это теологические добродетели: их нельзя выработать самим, они даются свыше… или не даются. Почему? - тайна из тайн, кто бы мне сказал.
Вот сегодня, пока я кого-то ждала, один молодой человек начал меня учить говорить "нет": "Вот вы всё терпите, всех слушаете. А если скажут - кошку убить, так тоже послушаете?"
Ну что за рассуждения! Сказать "нет" надо там, где есть образ греха, а не там, где надо терпеть, а не затевать скандал, потому что терпеть не хочешь.
Томас Мёртон вначале не мог читать Терезу малую - ему худо становилось от слащавости. И Честертон не мог. Там есть такие обороты на устаревшем французском - "О Господи, Любовь моя! О, мой единственный Друг!" Тереза не виновата: в ней не было ни капли слащавости, она, бедная, писала на том языке, на котором умела. А потом из неё сделали сахариновую куклу, старались - будь здоров! И сейчас стараются. Из каждого святого, более-менее, делают такую сахариновую куклу. Вот из о. Александра Меня тоже … какого-то не такого делают, каков он был.
Одно из сокровищ ребёнка - жалость к вещи как к существу. Его довольно быстро теряют, начинают проявлять жестокость к этому беззащитному созданию.
Надо отвергнуть дурную взрослость, некую запутанность в сложности. Просто принять, что Христос - агнец. Сделаться как ребёнок - не в смысле детской капризности и безответственности, а в смысле полнейшей зависимости: у детей от взрослых, а у нас от Христа.
Богемную расхлябанность часто принимают за детскость. Это опасно. Хорошенький ребёнок! Это больной человек. Добрый-то он добрый, да только долго таким добрым не останешься.
Стать как дитя - не значит уподобиться Питеру Пену. Тот лишил себя ответственности, он стал самым дурным, что есть в богеме и что принимать не надо, ибо там грех радостно делает своё дело. (В самой богеме есть капелька золотого запаса - освобождение от мещанства; кстати, в мещанстве тоже есть капелька золотого запаса - домашний уют и всё такое).
Но нельзя идеализировать в детях то, что опасно. Увы, есть в душе ребёнка свинское (пусть простят меня свиньи и лорд Эмсворт), то есть тронутое первородным грехом. Да, они заново открывают мир, это чудесно, но Христос говорил не об этом: быть как ребёнок - значит умалиться.
Всякий человек травмирован грехом. Жан Ванье говорил, что мы только за одного человека можем поручиться - за богочеловека, потому что Его мать не имела греха. Самый простой способ "исправиться" - это самоутвердиться, вообще сделаться первым. Не лучше себя, а лучше других. Наше образование очень этому способствует. Несчастному существу дают эти возможности: с помощью соревнования (порождает чувство нелюбви) и ещё его захваливают - "Ах, как он рисует!!" (вместо любви дают яд самолюбования). Рисовать пусть рисует, а быть победителем плохо. Детские таланты обычно (простите) мнимые, они существуют только в глазах матери, хотя, конечно, их надо развивать. Но обычно вместо совершенства стремятся превзойти других. Это - мирская идея соревнования, в которой выходит на первый план "Я" и всё забивает: Я, Я, Я, Моё, Моё, Моё. Дикая обида, если кого-то похвалили. Недолюбленное существо, капризное. Чем позже ребёнок сядет на свой эгоизм, тем лучше. Но всё время сползают на то, что они - центр мироздания. Особенно в творчестве, где главным становится обратить на себя внимание.
У ребёнка великий дар: беспомощность в мире. Немногие взрослые умалили себя сознательно.
Вечная проблема "белил" ! Всё время не доходит, что не надо разбавлять краску. "Так что, всерьёз уподобиться ребёнку? Чтобы Бог поднял на лифте ? А как же без <того-сего>? А как же справедливость?"
Справедливость - хорошая вещь, но она не входит прямо в договор между Богом и нами, который заключается на других основаниях. Главное - предоставьте место Богу, предоставьте место Богу.
Дальше начинаются рассуждения: а как же поступать тогда-то? Ничего не могу сказать. Я часто поддавалась, поддакивала, но потом оказывалось, что тогда ничегошеньки не выходит, ну ни-че-го. Почему? Наверно, потому, что мы толком не знаем здесь, как правильно действовать. Знает только Бог - и мы, если мы с Ним. Только не как с авоськой, мол, пусть будет, пригодится, а как с Отцом.
Мы всё привыкли покупать лёгкой ценой, а в Евангелии всё покупается предельной ценой. Зато и ценности другие!
Одна женщина хорошо сказала: "Я и верить - не верю, и не верить - не верю". Это и называется - скепсис.
Советское - это было крайнее сгущение мирского, а кроме того, был лак марки "ради блага народа". Этот лак быстро облетал, потому что нельзя отдавать свою жизнь ради фантазмов абстрактных идей. Есть только две ценности: Бог и человек, а всё остальное - прибавления. Не надо прибавлять, достаточно первых двух. Как только прибавляем, вроде сакрального измерения, так получается подмена.
Надо честно признать: мы сами ничего не можем. Силы не имеем. Наподобие того, как шкурка какая-то валяется. И есть небольшая свобода выбора. Вот у Христа есть свобода воли, а у нас она по уши забита грехом.
Человек - жалчайший бледненький набросок, как еле-еле нарисованный водой. Но у него есть одна особенность: его невероятно любит Бог. Поэтому к этому наброску прикладывается сила, причём сила эта никакого отношения к данному лицу не имеет, в смысле - она нелицеприятна.
Мы худо-бедно стараемся вести себя так, как вёл бы себя святой, - очень худо и очень бедно. Но при этой немощи Бог даёт благодать. Это Его сила совершается, совершает всё - в нашей немощи. Это называется подвигом.
Льюис говорил, что у нас будут в Раю только те книги, которые у нас зачитали. Ну, тогда у меня будет библиотека.
Слова в Евангелии звучат в полную силу, а когда мы их часто произносим, да ещё со сладенькой улыбочкой, они блёкнут. Получается та самая соль, потерявшая силу.
Делание космоса из хаоса входит в наш малый путь. В том числе и домашняя уборка.
У Лескова в рассказе "Шаромур" (???) главный герой - приживал - всем докучает тем, что ничего не делает, а только ест, зато за троих. Однажды кто-то не выдерживает и начинает его бранить, - и есть за что, потому что ну сколько же можно! А няня - не знаю, будут ли когда ещё такие ангелы домов (вот у меня в детстве такая была) - говорит: "Грех ругать его, потому что у него необычайно сильный ангел, - чтобы такого тащить. Поэтому ругать его - значит обижать его ангела".
Я не знаю, какой нужен дзен, если есть такая удивительная красота в христианстве.
У меня подозрение, что мы так много говорим про дзен потому, что нам кажется, что там полегче. Скорее всего, это не так, там тоже трудно. Мы ведь не знаем этого пути изнутри.
Мы же отпугиваем многих. Обступят идущего к Богу какие-то ханжи, и хорошо, если он спасётся бегством. (Или Бог его спасёт?..)
Действительно, по какому признаку узнавать нас, если мы христиане? Не по крестику же на шее?
Если бы мы поступали так, как хочет Бог… Он хочет иногда очень странных вещей, но если действовать по-своему, от мирского разумения, то ни-че-го не получится. А если целиком предаться Ему, то получится…
Вместо эпилога.
"Вроде бы я слишком разговорилась, но я могла бы добавить куда больше" (Тереза Авильская. Внутренний замок, М.:2000, гл.2 п.9. Пер. под редакцией Н.Л. Трауберг. :)
P.S.
Из разговора по телефону:
- Наталья Леонидовна, Вы не возражаете против того, чтобы опубликовать присланные записки?
-
- Нет, пожалуйста, они же такие смешные.