память
Женька.
В начале девяностых отцу выдали квартиру в новом районе, на Балтийской. Была середина зимы, кажеться, Новогодние каникулы, и стояли такие морозы - что шуба заворачивалась. Помню, как поехал туда в первый раз: на гремящем, промерзшем насквозь ЛиАЗе под номером 20 - единственном на тот момент маршруте, который ходил на Силикатный.
На тот момент это была самая окраина города. За полузанесенной снегом остановкой из снежной целины торчали коричнивые десятиэтажки, в одной из которых мне предстояло прожить свои лучшие, а в последствии и худшие годы. По деревянным доскам, внахлест лежащим поверх сугробов и строительного мусора брели сгорбленные фигуры людей, по-лебединому изгибая шеи и пряча лица в поднятых от пронизывающего ветра воротниках шуб и пальто. За снежными бурунами метели угадывались очертания недостроенной школы, а еще дальше, на горизонте - столбы трамвайной линии и сосны Ленточного Бора. Этот постапокалиптичный пейзаж навсегда врезался мне в память.
Квартиру нам дали в первом подъезде, на третьем этаже. Помню, как мама долго возилась с ключем и не могла открыть белую фанерную входную дверь. Две комнаты, кухня, ванная, туалет. Дешевые желтоватые обои, тяп-ляп наклеенные строителями. Пар изо рта - в квартире был дубак, почти как на улице. Вещи в картонных коробках, разобранный спальный гарнитур. Круглая тарелка обогревателя с багровой спиралью. Первые дни, пока квартира не прогрелась, мы втроем спали в одной кровати, под несколькими одеялами, впридачу накрывшись белым армейским полушубком.
Прямо под нами квартиру получил папин сослуживец - дядя Вова Адлер. Во второй, или третий вечер мы пошли к ним отмечать новоселье, и я познакомился с его сыном - Женькой. Он был на год младше меня, но мы с ним быстро нашли общий язык. Из кухни слышался смех и разгоряченные водкой голоса родителей, а мы сидели перед обогревателем и возились с машинками катая их по свернутому в рулон паласу. У Женьки оставались какие-то обломки игрушек, привезенных из Германии, и я ему очень завидовал - свои я давным-давно растерял, или разломал.
Делать было решительно нечего: антенна в доме еще не была подключена. Видика у нашей семьи тогда небыло, а Женькины родители еще не распаковали. Поэтому мы днями напролет играли в машинки - в коммерческом киоске продавались дешевые китайские автомобильчики размером со спичечный коробок, вот ими то мы и развлекались. Потом мы нашли новое занятие: раздолбав дешевые китайские световые пистолеты или пластиковые машинки мы извлекали лампочки, микросхемы и провода, и мастерили самодельные фонарики - помещали все это хозяйство и батарейки в пластиковые яйца от киндер-сюрпризов. Замкнув провода лампочки изадавали тусклый свет, который в общем-то ничего не освещал, но нам хватало и этого уютного огонька в руках. Освещая себе путь этими самодельными фонариками мы исследовали подъезд - поднимались аж до десятого этажа! Дело это было жуткое - ведь на весь подъезд заселилось лишь пять-шесть квартир, и поминутно хватая друг друга за рукава, вздрагивая от завываний ветра мы шаг за шагом взбирались по лестничным пролетам утопающим во тьме, а добравшись до десятого этажа - с грохотом неслись вниз.
В доме, тем временем, начали появляться новые жильцы, а вместе с ними мальчишки. Небольшой компанией мы бродили по колодцу который образовали наш и соседние дома. Тут и там из-под снега выглядывала черная земля, ветер гонял строительный мусор: доски, банки с краской. В дальнем углу двора торчал остов полусгоревшей бытовки, которую мы использовали для своих нехитрых игр.
Но все же с дворовыми мы общались мало. С Женькой мы стали лучшими друзьями, и проводили целые дни за рисованием улиц, машин, срисовывали картинки из книжек и комиксов, играли в машинки и “Денди”, смотрели “Утиные истории” и “Чип и Дейл” на родительском видике: - я был Дейлом а Женька - Чипом, а тетя Нина - его мама, жарила нам картошку фри.
Потом было увлечение “Лего” - мы часами валялись на паласе в окружении ярких деталек. Мы собирали машины и отправлялись в путешествие, где неприменно, посреди жаркой пустыни или ледяной тундры, наши герои попадали в аварию, и долго, кропотливо чинили свои транспортные средства.
Посмотрев эпичный по тем временам фильм “Mortal Combat” мы в шутку дрались в зале: больше всего времени мы уделяли стойкам - я был Саб Зиро, а Женька - Скорпионом. Потом мы сходились в рукопашной, но наносили удары по скорее по воздуху чем по тушке оппонента. Впрочем, однажды наш спарринг перешел в горячую стадию, Женька пропустил несколько болезненных ударов в корпус и взвыл, прибежала тетя Нина, а я, обозвав Женьку “козлом” и гневно хлопнув дверью, ушел домой.
Еще вдруг у Женьки появлися маленький китайский однокассетник, имевший чудесную (и необъяснимую) функцию записи без микрофона - нужно было лишь максимально приблизить лицо к колонке и вуаля - можно было записать свой голос на кассету. Мы в то время убивались по мультсериалу “Вечно зеленый лес” про енотов и какого-то голого розового злодейского сруля который им пакостил. Поэтому когда мы решили создать радиостанцию, над названием долго не думали - наша “волна” носила гордое и немного романтическое название одноименного мультсериала.
Целыми днями мы просиживали на кухне, распивая фанту и поедая китайские Choco Pie. Часами мы несли чепуху, выдумывая находу радиопостановки про зомби, перепевая песни знаменитых на тот поп-исполнителей, как, например”Оранжевый подсолнух”, воспевали рекламные оды “чоко паю”, смаковали газировку ,читали короткие рассказы и подражали голосам радиоведущих “С вами частота 109.9 FM, станция “Вечно зеленый лес”. У Женьки долго потом пылились в коробке из-под обуви советские кассеты с кривыми надписями шариковой ручкой: “Вечно зеленый лес III, эфир от …,…,1995 года.”
Общались мы и с женькиными соседками: Оксанкой Кухленко, ее двоюродной сестрой, к сожалению запамятовал как ее зовут, и хором были влюблены в Оксанкину старшую сестру - Катьку. Катьке было то-ли 15, то ли 16 лет, она была смугла, карие глазища пробирали до мурашек, а ямочки на щеках когда она улыбалась вызывали на макушке необъяснимое ощущение холодка. Когда она присоединялась к нашей компании и играла с нами в Денди - расстреливала ковбоев, или закусив нижнюю губу пыталась спасти принцессу в супер-марио, мы с Женькой млели от восторга, и как все восторженные школьники вели себя как полные придурки. Прыгали, бесились, дурачились. Мы думали что эти брачные танцы африканских обезьян могут разбудить в Катьке любопытство. Украдкой я смотрел на Катькины коленки когда она терзала джойстик подложив под себя ноги. Впрочем, я в то время был настолько невинным школотроном, что засыпая и думая о ней, представлял себе лишь как спасаю ее от лап инопланетных захватчиков, что посыпались вдруг с неба на родную Балтийскую, или что-то в таком духе. Катька в памяти останется стройной, длинноволосой девушкой, в чей профиль, на фоне падающего сквозь белую тюль дневного света, я вглядывался, сидя на диване с какой-то необъяснимой тревогой и сосущим чувством с левой стороны груди. Именно такой, а не той неопрятной, толстой девкой в розовых леггинсах и бейсболке, из под которой торчали обрезанные, крашеные под блондинку патлы, которую мы с моим другом случайно встретили на Павловском тракте у “24го” магазина несколько лет спустя…
Когда девчонки уходили, мы включали картридж с “Robo Cop 3″ и, дождавшись главной музыкальной темы заставки, начинали рубиться, в избытке чувств заламывая air гитары. Прыгали, как оголтелые на диван, по комнате, а потом сидели, и чиркая фломастерами по бумаге, думали каждый о своем. Впрочем, догадываюсь что об одном и том же.
Потом мы начали взрослеть. Машинки и Лего уступили место компьютерным залам. Все больше времени мы стали проводить на улице. Я принялся кататься на велосипеде, который мне подарил дед. У Женьки велосипеда небыло, поэтому я все больше проводил время с ребятами у которых были такие же сверкающие лаком “Камы”. Примерно в это же время поссорились наши мамы, и семейные посиделки, праздники и совместные походы на шашлыки отошли в небытие.
Со временем, как-то незаметно, и наши пути разошлись. Мы не ругались, совсем нет. Несколько лет подряд мы по старой памяти заглядыали друг к другу в гости. Болтали о том о сем. Играли в компьютер. Но это уже было совсем не то. Женька всерьез увлекся бальными танцами. Я днями и ночами играл с закадычными друзьями в “квадрат” и “контру”. А потом пришли старшие классы. Подростковые страдания, неразделенная влюбленность и прочее, прочее…
Женька, я вот наткнулся на эту самую заставку, под которую мы заламывали невидимые гриффы несуществующих электрогитар, и у меня все-все встало перед глазами. И узоры на паласе по которым мы возюкали машинки, и запах красок которыми мы рисовали несуществующие “немецкие” пейзажи, и истории которые мы друг другу травили под одеялом когда ночевали. Ты был, есть и будешь моим близким другом.