Глядя из Лимпоповска. Заметки российского бродяги.
Кстати, вдогонку о Париже. Известное дело, что я, в основной-то части, - певец подворотен и отхожих мест. Конечно, блистательный Париж выбил меня из колеи, низверг в бездну несвойственного мне катарсиса и эта неожиданная слабость ничуть не постыдна для меня. Однако, затридевятиземелье вновь вернуло меня к реальности и трезвой оценке пережитого.
Итак, подворотен в Париже я не нашёл. Точнее, видимо они надёжно сокрыты и путь в этот мир известен только знатокам. В подъезды, кроме того, которым проходили мы в наше жильё мне тоже попасть не удалось - всё заперто как и в Питере. Однако, в преддверие одного мне всё же удалось проникнуть пока там таскали какую-то мебель. Прозрачная шахта лифта обвитая как плющом винтовой лестницей, уходящая вверх. Подниматься по лестнице я уж не стал может быть из-за привычной зашуганности советского человека, а может быть и из-за косых взглядов носящих мебель жильцов.
Ничего не могу сказать плохого и про общественные нужники. Округлое строение, напоминающее капсулу межпланетного корабля на одного человека с автоматически закрывающейся дверью. По выходе оттуда клиента, дверь закрывается, внутри происходит какое-то дьявольское шуршание - автоматическая уборка, как выяснилось - и открывается вновь, встречая посвежевшим помещением следующего клиента, что лиший раз убеждает меня в объективности оценки окружающей действительности по состоянию её сортиров.
Но! На набережной Сены, где мы в сгустившихся сумерках по пермской традиции присели побухать на прибрежных досках, освещаемые огнями моей любимой прекрасной Эйфелевой башни, рядами и колоннами, выскакивая из разных щелей, шароборились крысы. Да, упитанные французские крысы. То же самое было и у подножия башни, где мы присели выпить шампанского по поводу, пожалуй, эпохальнейшего события в моей жизни. Но! Даже и они были полны французской галантности. Нет. Негде мне привычно развернуться с говнищем и негативом, вспоминая этот город. О, Пари...