Пролетарии всех стран - разговляйтесь
А я сегодня один, я человек невидимка, я сажусь в уголок (эпиграф)
Серебристой разлюли-малиной плывёт колокольный звон над ненавидимым прокуратором городом. Толпы страждущих, хрустя наддреснутыми рёбрами, подобно недоброй памяти давками в очерядях подле питейных магазинов, отошедших в историю перестроечных времён, влекомы медленным и неуправляемым течением толпы ко дверям "Храма гроба", как оптимистично именуется, пожалуй, главная святыня православного мира. Потоки разделены на племенные сегменты, испуганно жмущиеся поближе к своим собратьям. Вот - группа в фесках с нейтральными выражениями лиц. Вот - суровые набыченные лица моих прежних соотечественников, готовых в любой момент дать возмущённый отпор любому вражьему супостату, вдруг посмеющему ляпнуть хоть одно неуважительное слово за матушку русь. Возглавляет группу некто - условно женского пола в платке, с лошадиным лицом настолько, что хочется немедля предложить лицу овса с руки и ощутить мякоть лошадиных губ. Вглядевшись пристальней, в лице этом узнаю чиновницу посольского приказа, непрестанно мелькающую в российском зомбоящике и памятную мне весьма нехудой иммитацией еврейского говора не упомню уж в связи с чем.
Вот, с весёлым гиканьем, танцами, сидением друг у друга на плечах, прихлопыванием и притоптыванием движется ко Храму гроба чернявая, крепкого телосложения группа, внешностью своей определённо принадлежащая к коренным жителям нашего Средиземья. Таки да, понимаю я, пристальней вглядевшись в их лица. Это - арабы-христиане, причем - лучшая по моему мнению их часть, отказавшаяся от своего вечного джихада и мифических ожиданий семидесяти двух девственниц в раю. Это те - достойные всяческого моего уважения, кто крепко подумав понял, что лучше девственниц поиметь на земле, чем будучи разорванным в месиво поясом шахида, начинённым динамитом, ибо каким местом иметь этих самых девственниц в таком сомнительном физическом состоянии.
Племена тянутся за племенами, напоминая мне тем самым прохождение команд различных стран по стадиону в преддверие Олимпийских игр.
Наконец, потрескивание рёбер и суставов заполняет всё пространство Храма-гроба. Неуправляемая толпа, крути-не крути, сдерживается так нелюбимыми православной церковью фарисеями в лице их миштары (полиции) Но, делать нечего, родного и близкого российскому сердцу ОМОНа тут нет, да и кто бы его сюда пустил.
Наконец, фарисеи, с трудом расчистистив дорогу для главного иерусалимского звездочёта, впускают его в узкий проход гробницы (я там был не раз и знаю не понаслышке, что пробраться туда можно только согнувшись впополам) и в зале меркнет свет. Что уж происходит за пределами партера в оркестровой яме, я судить не берусь. Конечно, можно было бы шутить про безупречный механизм зажигалки "Зиппо", но должно же быть место Чуду в нашей такой безнадежной жизни.
Звездочёт появляется из узкого пространства и в руке его мерцает слабый огонёк, который постепенно разливается по всему партеру, передаваемый из рук в руки и, надо признать, это действительно красиво. Яркий луч солнечного света бьёт в узкое окно Храма-гроба, длясь до самого пола и вынуждая признать мастерство телеоператора.
Всё мной описанное я видел находясь на расстоянии десятка-другого вёрст от ненавидимого прокуратором города в сорока минутах езды, сидя перед телевизором, - там, где положено продолжать есть мацу, которую я сдобрил по старой памяти разговения свиной рулькой , запивая дешёвым квасным пойлом, именуемым "виски".