Жизнь в СССР. Служба в Советской армии. Часть 2.
Начало в части 1:
https://lifefinder.livejournal.com/32643.html
Продолжение в части 3:
https://lifefinder.livejournal.com/34381.html
Как я объяснял в предыдущий раз, я решил запечатлеть некоторые истории из жизни в СССР, начав с тех, которые вызывают наибольшее недоверие у людей, которые Советскую власть не застали, либо застали в несознательном возрасте. Время уходит, я уже сам потихоньку кое-что начинаю забывать, а какие-то наиболее яркие события советского прошлого кажутся несоветским людям совершенно невероятными. Они думают, что я так шучу или эпатирую или еще что. Те же, кто Советский Союз застал, знают, что там еще и не такое бывало, и вообще в этой стране чудес многое было возможным.
Прошлый раз я рассказывал о самом, пожалуй, эмоционально заряженном для молодежи явлении, в существование которого ей, как я понял, меньше всего хочется верить - об изнасилованиях солдат в Советской армии в период 1989 - 1990 гг. Теперь поговорим о состоянии политработы, политработников и политической идеологии в той же армии в то же время.
2. Кто такие замполиты (Роль политработы и политработников в Советской армии).
Сразу скажу, что, будучи молодым солдатом в замполитах я разбирался очень слабо, причем в то время это был не минус, а несомненный плюс, поскольку хорошо в замполитах мог разбираться только стукач, а стукачом в армии тогда было быть опасно - за это можно было поплатиться не только здоровьем, но и жизнью. Для меня замполитом был тот человек, которого все называли замполитом - то есть замполит батальона. Но был ли он замполитом? По прибытии в нашу учебную часть каждый без исключения, насколько мне известно, молодой солдат был вызван к замполиту батальона на приватную беседу, в которой: во-первых, у бойца было испрошено, как дается ему служба, ничего ли его не тяготит, не нарушаются ли его права военнослужащего и нет ли у него каких-либо жалоб и предложений; а во-вторых ему было разъяснено, что в случае появления таковых он может и должен в любое время обращаться к товарищу замполиту за помощью, которая будет ему незамедлительно оказана и бояться или стесняться этого не надо. После этого боец выходил от замполита и больше, если служба складывалась хорошо, никогда его не видел, кроме как на плацу при общем построении батальона. А если служба складывалась плохо - то видел, и это означало, что у него серьезные проблемы.
Вскоре после прохождения всего личного состава через кабинет замполита, сержанты - командиры отделений (комоды) и заместители командиров взводов (замкомвзводы) разъясняли своим взводам, что если кто-нибудь из молодых солдат будет замечен в пределах непосредственной видимости или на расстоянии броска ручной гранаты от кабинета замполита - то лучше ему сразу же на месте писать рапорт о переводе в другую часть, если конечно успеет, хотя и это его вряд ли спасет, потому что ни в одной части Советской армии такому человеку не будут рады. Из чего можно было заключить, что под политработой в этой армии понимают исключительно агентурно-вербовочную деятельность, а точнее - работу с информаторами. То есть, функционал скорее особиста, нежели замполита.
Ни в каких других формах политической подготовки замполит батальона мной замечен не был. В петлицах он носил отличительные знаки войск связи (так называемые «мандавошки»), хотя все отлично знали, что никакой он не связист и заканчивал учебное заведение совсем другого профиля. В роте проводились политзанятия, политинформации, просмотры военно-патриотических фильмов и телепередачи «Служу Советскому Союзу!» - но этим занимались сержанты, иногда - командиры взводов. В ротах были ленинские комнаты, там находились газеты «Красная звезда», которую читали на политзанятиях, и журнал «Советский воин», похожий по содержанию, но с цветными фотографиями плохого, как и вся цветная фотография и полиграфия в СССР, качества. Содержание газеты было совершенно непригодно для самостоятельного, вне политико-воспитательной работы, чтения, а журнала - малопригодно.
Политзанятия обычно проходили в форме юмористических шоу - для этого сержантами были избраны несколько бойцов, обладавших комическими данными или забавной внешностью. И на всех политзанятиях, несмотря на их обреченно-вялые протесты к доске вызывались только они. Одним из таких обреченных был худой и долговязый деревенский парень откуда-то из Башкирии, ростом выше почти нас всех, работавший на гражданке сельским пастухом. Ему сенокосилкой во сне перебило обе ноги в районе щиколоток, и в результате игнорирования им требований поселковой медицины, вроде костылей, покоя и гипса (который он снял слишком быстро), ноги срослись неправильно, из-за чего он сильно косолапил и прихрамывал. Тем не менее, его все равно забрали в армию, как он объяснил, по причине того, что в сельской местности осталось мало молодежи и забирать больше некого. Это был хороший, умный и вполне сообразительный малый, но совершено неграмотный - настолько, что не мог полностью написать даже собственную фамилию, знал от нее только первых три буквы. В школе он не учился совсем, происходил из неполной семьи, мать его была доярка или что-то такое, и он с самого детства работал. Вот его выступление и было коронным номером на всех политзанятиях - ему предлагалось взять указку и подойти к географической карте. Номер назывался «Найти Америку». Америк он находил сначала одну, потом, после замечания сержанта - вторую, затем, после дальнейших уточнений - и третью, потом все больше и больше, и наконец, Америк становилось уже неприлично много. Потом он искал столицу Африки и тому подобное. На менее значительные объекты его обычно не бросали. Обычно он пристально вглядывался в названия географических объектов, нерешительно поднимая и снова опуская указку, но читать-то он все равно не умел, поэтому в конце концов просто тыкал наугад в пятно покрупнее. Все это сопровождалось дружным гоготом взвода, а потом, вдоволь натешившись позором первооткрывателя Америк, его, красного от смущения, наконец, отпускали. Разумеется, никто и не пытался заставить его овладеть недостающими знаниями, поскольку тогда он лишился бы своей уникальной ценности. Да ему это было и не нужно, как он сам обычно досадливо комментировал. После армии его ждал колхозный труд, и забивать себе голову бесполезной чепухой он считал лишним.
Второй завсегдатай доски и указки никакими талантами не блистал, но обладал настолько примечательной внешностью, что любое сказанное им с трибуны слово, сопровождаемое комментариями сержанта, вызывало гомерический хохот. Выглядел он как, как будто был не живым человеком, а мультипликационным героем - сержанты так к нему и обращались: то ли Кржемелик, то ли Вахмурка, то ли то так то эдак. При этом он был очень маленького роста. Однажды он сцепился в роте с другим солдатом сходной комплекции и замкомвзвод, который на гражданке был членом юношеской сборной Уфы или всей Башкирии по хоккею, взяв за шиворот и подняв в воздух одного одной рукой, а другого - другой, назвал их конфликт «Битвой Титанов».
Тут, наверное, уместно будет сказать пару слово о роли религии в жизни советских военнослужащих. Мне бы никогда это не пришло в голову, если бы не совершенно фантастический взлет популярности этой темы в последнее время, в том числе в связи с военной и армейской тематикой. Так вот: религия занимала в Советской армии ноль 0,0 (ноль целых ноль десятых) места. Никто никогда не спрашивал о религиозной принадлежности солдат в нашей роте, либо еще где-то, о чем бы я знал, и никогда никому не пришло бы в голову вносить какие-либо коррективы в жизнь подразделения в связи с этим. Но тема религии присутствовала в армейском фольклоре, как некий комический персонаж и служила для сдабривания речи начальствующего состава смешными выражениями. Например, если солдат был плохо побрит, то перед строем говорили о его окладистой бороде, и о том, что он, видимо, перепутал службу - зашел по ошибке в часть вместо церкви. Если солдат во время строевой подготовки чрезмерно махал рукой или вихлял автоматом, - говорили, что он, наверное, решил, что у него в руках кадило. Если солдату сильно был велик китель, то его называли «рясой». Если солдат неумело обращался со шваброй - ее сравнивали с «хоругвью». Не забывали, при этом и про не христианские культы, например, барабан, в который били на плацу, называли обычно «шаманским бубном».
Правда, у нас были так называемые «релейщики». Это была последняя по счету рота, укомплектованная одними выходцами из азиатских республик. Их задачей было в случае войны нести в руках, на спинах и разматывать огромные катушки с проводом, откуда, собственно, взялось и название. Но об этих людях мы практически ничего не знали, кроме того, что они существуют, и видели их только во время общего построения батальона. Все сержанты в этой роли тоже были азиатами, знавшими их язык, но огромных размеров. Наподобие борцов сумо среди орд пигмеев возвышались они над взводами своих низкорослых и щуплых соплеменников. В этой роте были жестокие нравы, например сержанты любили после отбоя биться друг с другом живыми солдатами: сходясь на арене они ударяли противника своим солдатом, держа его за китель на спине, и прикрывались им от вражеских ударов, как щитом. Иногда в пылу битвы боец бросал своего солдата в противника, как тяжелую палицу. Рота эта напоминала о своем присутствии в основном тем, что отбивалась она всегда позже нашей на час-два. И слышно это было по глухим ударам за стенкой: когда мы уже засыпали, сквозь сон всегда слышали эти удары о стену каких-то тел и было совершенно очевидно, что это тела людей - их то ли бросали об стену, толи били об нее. Или, может быть, они падали с высоты двухъярусных кроватей, сильно ударяясь о доски пола? Что конкретно там происходит, тем более по ночам, нам знать по понятным причинам совсем не хотелось. Даже проходить мимо ворот в этот ад, то есть в расположение их роты, мы старались как можно быстрее, чтобы нас не затащили туда его обитатели, укусив и превратив в одного из них. И старались всеми способами избегать поручений, связанных с походом туда.
Так вот: все эти солдаты, судя по их внешнему виду, были родом из мусульманских регионов. Однако, я никогда не видел и не слышал ничего об отправлении ими каких-либо религиозных обрядов, которые стали так популярны в последнее время. Да и когда они стали бы их отправлять? Судя по доносившимся из расположения их роты пугающим звукам, времени на такую роскошь у них просто не было и не могло быть.
Почти половину нашей роты составляли татары из Поволжья, также много было солдат из Башкирии, Мордовии, Мари-Эл, Чувашии, Удмуртии и т.д. - в целом, доминировало Поволжье. Такие солдаты считались у нас белыми европейцами, не совсем русскими, но не азиатами точно.
Татары, вроде бы, могли бы быть мусульманами, и действительно, у некоторых из них на груди висели такие кожаные и матерчатые мешочки с молитвой внутри, какие носят мусульмане. Но никаких других признаков религиозности, типа молитв или чего-нибудь такого, я у них никогда не замечал. Сами они говорили, что этими мешочками их снабдили родственники, чтобы с ними ничего плохого не случилось. Впрочем, некоторые солдаты не ели свинину, но было ли это связано с религией? Дело в том, что свинина в нашей части была представлена исключительно в виде вареного или жареного, в том числе и в сухарях, свиного сала, из которого торчали волосы. Никакой «свинины» в общепринятом у нормальных людей понимании нам, солдатам, никогда не давали. А есть свинину, состоящую из жареного или вареного волосатого сала - не такое уж и простое дело. Тут нужна привычка, иначе может и вырвать, как незадачливого путешественника 19 века на званом ужине у каких-нибудь полинезийских дикарей. Впрочем, через некоторое время после начала службы я обратил внимание, что многие солдаты овладели искусством поедать такую пищу, в том числе и те, у которых были такие мусульманские мешочки. Потому что чувство голода, конечно, не покидало нас никогда. Я и сам, что уж греха таить, мог иногда отведать такого сальца, особенно если оно было хорошо прожарено и посыпано сухарями. Хотя, среди солдат это, конечно, не приветствовалось. То есть, это было не западло, конечно, но являлось мишенью для тонкого солдатского юмора. А вот есть чужие куски сала, от которых с отвращением отвернулись другие солдаты - вот это было уже западло.
В общем, религия не была в моде в то время ни в нашей части, ни в других, где мне пришлось побывать.
Но мы, однако, совсем забыли о замполитах. Кем они были в то предпереломное для всей страны время? Их любили не все. И если солдаты относились к ним, в общем-то, равнодушно, то у офицеров и сержантов, видимо, были причины испытывать к ним более сильные эмоции.
Поскольку личный состав роты постоянно находился или в нарядах или в караулах, кто-то из командиров взводов всегда был занят. И поэтому другим комвзвода приходилось опекать все время два взвода - за себя и за своего находящегося в карауле товарища. В связи с этим, мы не воспринимали командира другого взвода нашей роты, как чужого. Командиром первого взвода был лейтенант, который происходил то ли из Западной Белоруссии, то ли из Западной Украины, то ли вообще откуда-то из Прибалтики - но совершенно точно откуда-то с Запада. И фамилия его заканчивалась на -кевич, а внешне он больше всего напоминал долговязого и сутуловатого рыжеватого веснушчатого немецкого солдата из советских фильмов про фашистов. Впрочем, волосы его были скорее пшеничными, а глаза - голубыми или серыми.
Несмотря на то, что мы принадлежали к славной когорте 2-го взвода, нам он был как родной.
И почему-то он очень сильно не любил замполитов.
Поэтому, он имел привычку, построив в расположении роты наш взвод, некоторое время вышагивать перед ним взад-вперед своими страусиными ногами в по- фашистскому узких блестящих офицерских сапогах, меряя нас исподлобья уничтожающим взглядом своих фашистских глаз и выдерживая драматическую вагнеровскую паузу. А потом голосом Левитана, сообщающего о Советскому Народу о Великой Победе над фашизмом, он посылал в вибрирующую атмосферу казармы обращенный к нам как бы философский и как бы гамлетовский вопрос как бы о смысле жизни:
- Кто такие замполиты, второй взвод?
И второй взвод по правилам этой, придуманной -кевичем игры, должен был ответствовать:
- Пидарасы!
Но первый раз получалось, конечно, плохо. Мыча, как недоенные коровы и переминаясь с ноги на ногу, как стоящие перед барином бородатые крестьяне, второй взвод представлял из себя жалкое зрелище, не соответствующее величественности момента.
Тогда -кевич снова закидывал невод:
- Кто такие замполиты, второй взвод?
И вновь приходил невод с тиною морскою.
Потемнели его ясны очи. Снова выкликает -кевич:
- Так, я не понял, кто такие замполиты, второй взвод?
И в третий раз получается уже лучше, но, конечно, пока еще не золотая рыбка.
Пуще прежнего -кевич сердится. Во очах его черная буря. Брови волнами белыми ходят. Глас ужасен, как грома раскаты:
- Второй взвод - накажу!
И только тогда уже второй взвод орет из всех своих глоток и звук выходит чистый и звонкий, как из трубы архангела Гавриила:
- Пидарасы!
А надо сказать, что все это происходило не сразу. А когда мы уже отслужили некоторое количество времени и наступила весна. А значит, окна в расположении роты днем уже были открыты. А наш учебный батальон был расположен прямо посреди города и вокруг него стояли жилые дома. А в этих домах жили в основном военные и их семьи. В том числе и семьи офицеров нашего батальона. А кричали мы, конечно, очень громко и очень слаженно, так что снаружи, было, конечно слышно. И уж конечно было отлично слышно под окнами, на самой территории нашей части.
Как-то раз -кевич заставил нас проделать все это, когда в роту зашел сам замполит. Они зашли вместе, -кевич быстро скомандовал - Второй взвод! - и мы построились.
- Кто такие замполиты, второй взвод? - начал свое представление -кевич.
После пары повторов и угроз -кевича нам пришлось хором ответить, кто такие замполиты. Замполит шел по «взлетке» красный как рак, смущенно улыбаясь и переругиваясь с счастливым сияющим -кевичем. Нам был очень стыдно.
Но дело в том, что это был не настоящий замполит. Это был бывший командир третьего взвода, однокашник и приятель -кевича, из одного с ним выпуска. Командование части почему-то назначило его замполитом роты, раньше он, кажется, был каким-то комсоргом. До него у нас, кажется, не было никакого замполита роты. А настоящего замполита, то есть замполита батальона, я никогда не видел в расположении нашей роты. Его кабинет был в штабном крыле.
Однажды, караульная часть нашего взвода заступала в караул с -кевичем в качестве начкара. А караул находился на другом конце за городом - на территории военных складов. И мы ехали через весь наш огромный город по широкому главному проспекту в открытом кузове грузовой машины, и был месяц май или начало июня, погода была отличная, солнце мягко грело кожу, и теплый ветер ласково гладил волосы.
И -кевич, глядя на караул отражавшими бездонное небо глазами, вопросил нас:
- Кто такие замполиты, второй взвод?
И над широким центральным проспектом города, рядами машин, автобусов и троллейбусов, тротуарами с идущими и гуляющими в разные стороны горожанами, отражаясь от домов и залетая в открытые окна, несся наш громовой ответ:
- Пидарасы!
Что было потом, вы спросите меня? Потом мы шли по асфальтовой дорожке, солдаты, облитые золотом летнего солнца - смена постов, шли мимо маленького болотца, в котором аистом стоял -кевич, осторожно переставляя босые, в засученных по колено штанинах наглаженных брюк парадной формы, белые, как стоящее рядом с ним белое эмалированное ведро, ноги, и высматривая в буро-зеленой глубине таких же буро-зеленых, как он сам, раков. Солнце было еще высоко, и впереди было теплое, прекрасное лето.
Я уже знаю, что теперь есть люди, которые не верят, что такое было возможно. «Слишком уж красочное описание» - упрекнул меня один из маловеров. Что, мол, я не мог столько лет помнить все в таких подробностях. Но разве я мог такое забыть? И разве я мог такое придумать? Разве я мог бы?
19.03.2020