рассказ
Перечитал с утра - и теперь кажется, я зря потратил два дня. Но раз уж заикнулся, придется выложить.
Права человека
1.
- Зачем это ты понаписал тут всякой шелухи? - Госсекретарь ещё сильнее, чем обычно, выпучила глаза, и подчеркнула весь первый абзац в лежавшем перед ней тексте доклада. - Какие Беррелльские острова? Какая Мьянма? Какой Кот-д-Ивуар? Кажется, я просила подготовить доклад по Ирану - права человека, ядерная программа, поддержка терроризма, все как обычно. К чему эти лишние детали?
- Простите, госпожа Госсекретарь, - виновато, но вместе с тем уверенно ответил помощник, - мне кажется, так будет логичнее. Сначала сказать, что права человека нарушаются во многих странах и что США будет жестко и неотвратимо разбираться с каждым из этих случаев, а потом уже переключиться на Иран как на главную угрозу современному миру. Мы должны показать, что нас беспокоит ситуация с правами человека в целом. Так будет меньше вопросов.
- Хорошо, - Госсекретарь отложила ручку. - А в этих странах, которые ты тут перечислил, действительно нарушают права человека?
- Насколько я знаю, да.
- А какие у нас отношения с тамошними властями? Они не обидятся?
- Нет, что вы. Те, которые могли бы обидеться, я не стал включать в список. Нам нельзя терять союзников.
- То есть, последствий, как я понимаю, не будет? Ненужных истерик, реакций, угроз?
- Конечно, нет. Кто нам будет угрожать? Мьянма? Беррелльские острова? Это смешно.
2.
Кристиантаун встретил новый день лениво и очень спокойно - так, как обычно и встречают новые дни все города на отшибе мира. Солнце и океан были такими же, как вчера, ветер благоприятствовал хорошей рыбалке, а потому все жители знали, что день будет не хуже и не лучше предыдущих - а значит, можно было никуда не торопиться.
Единственным местом в городе, где в то утро царила хоть какая-то неразбериха, был Дворец Президента Беррелльских островов. Когда-то это серо-желтое здание претендовало на величественность и помпезность, о чем свидетельствовали три колонны, украшавшие фасад, но со временем несостоятельность этих претензий становилась все более очевидной, и последним, что продолжало намекать на исключительный статус здания, было его расположение - в самом центре Кристиантауна. Президент давно вынашивал планы построить себе новый дворец, но денег на это все время не хватало - как и во всяком крошечном государстве, на Беррелльских островах часто случались те или иные чрезвычайные ситуации, влекущие за собой непредвиденные бюджетные расходы. Так, в прошлом году налетел ураган и разрушил часть кораблей, стоявших у главной пристани. Уничтоженной оказалась и личная президентская яхта - так что деньги, заложенные на строительство Дворца, пришлось пустить на покупку двух новых яхт, одна из которых стала запасной на случай нового урагана.
Впрочем, внутри убогость Дворца не так бросалась в глаза: почти в каждом кабинете можно было найти дорогие занавески, затянутые красными коврами мраморные полы и даже компьютеры на столах наиболее ответственных работников, а все стены украшали два портрета в позолоченных рамах: на одном был нарисован худой человек с взъерошенными волосами и растрепанной бородой, но одетый при этом в аккуратную форму адмирала, а на втором - задумчивый пожилой толстяк в сером костюме и сползших на нос очках. Прочитав надписи под портретами, можно было узнать, что первый изображал основателя республики адмирала Кристиано Беррелли, а второй - нынешнего президента Джонатана Папáльгу, непосредственного хозяина Дворца.
Собственно говоря, Президент Папальга и был причиной той суматохи, в которую с утра погрузилась вся администрация республики. Ни свет ни заря он обзвонил всех министров, приказав им явиться на совещание, посвященное обострению внешнеполитической обстановки - а министры, в свою очередь, подняли на уши своих подчиненных.
В десять утра все восемь министров Правительства собрались в первом главном кабинете Президента. На лице каждого из них можно было легко прочитать недовольство и даже возмущение необходимостью что-то делать в такую рань. Раздраженный вопрос «Неужели нельзя было собраться хотя бы в двенадцать?» прозвучал в кабинете ровно восемь раз, и это было редкое для данного состава Правительства единодушие. Министры люто ненавидели друг друга, но считали при этом, что умеют тщательно скрывать свою ненависть - хотя Президент, конечно, обо всем догадывался. Они и сам ненавидел своих министров, но других кандидатов в Правительство у него не было и, надо сказать, даже не намечалось.
Так что Президент вошел в свой кабинет и сел за стол с очень тяжелым чувством. Он собирался говорить с неприятными людьми о неприятных вещах.
- У нас большие проблемы с Америкой, - начал он без предисловий. - Это самая серьезная угроза нашей безопасности со времен японской агрессии в ходе Второй Мировой войны.
Под японской агрессией он подразумевал случай в 1944 году, когда в десяти километрах от столицы приземлился подбитый японский самолет. Страна, уже четыре года готовившаяся вступить в войну, встретила это событие невиданной паникой, на полтора дня парализовавшей жизнь островов. Для отпора агрессорам было собрано народное ополчение. Две сотни крестьян были отправлены в на поиски высадившихся японцев - и поиски эти в конце концов увенчались успехом, хотя не обошлось и без потерь: трое ополченцев пропали без вести, и о них с тех пор никто не слышал. Несчастных изголодавших японцев вывели на главную площадь Кристиантауна и расстреляли, после чего был устроен торжественный парад. Военное положение после этого на всякий случай сразу отменять не стали - а сделали это только в 1991 году, когда стало известно о распаде Советского Союза, которого Президент боялся не меньше, чем японцев.
Но вот удара в спину от США он никак не ожидал.
- Цитирую. «Сегодня права человека поставлены под угрозу во многих государствах мира: в Иране, на Беррельских островах, в Мьянме и в Кот-д-Ивуаре. Уверяю вас, что США будет жестко и неотвратимо разбираться с каждым из этих случаев, но нет никаких сомнений, что именно из Ирана исходит сегодня главная опасность для свободы и демократии». И это говорит Госсекретарь США! Вы хоть понимаете, что это значит? Мы в их списке стоим сразу после Ирана! Мы их мишень номер два! И у меня есть сомнения, что мы сможем справиться с американской агрессией. Как нам реагировать? Какие будут предложения?
Сидящие в кабинете инстинктивно повернулись в сторону Министра иностранных дел, хотя, конечно, знали, что ему совершенно нечего сказать. Дело в том, что Министр Томпсон хоть и занимал свой пост последние двадцать лет, так никогда и не удосужился побывать за границей - он панически боялся летать на самолете, а отправлять его в зарубежные командировки на яхте никто не собирался, несмотря на то, что против этого он как раз не возражал. Министром же он стал исключительно потому, что кроме английского владел ещё испанским и французским языками, вследствие чего мог лично проводить экскурсии для самых важных туристов и гостей. Министр с ужасом думал о том моменте, когда в стране появится человек, знающий сразу четыре языка - но, к счастью, этого никак не происходило, а значит, он пока что мог не волноваться за свою карьеру.
Он и не волновался. Поэтому, не дождавшись от Министра Томпсона никакого ответа, Президент предложил высказаться другим членам Правительства. Слово взял министр обороны генерал Бахуаро - суровый человек, которого так и хотелось назвать старым воякой, если бы не тот факт, что он не только не воевал, но и не служил никогда в армии. Когда-то он был известным мебельщиком, наладил торговлю столами и стульями с соседними государствами и как-то незаметно даже для самого себя стал торговать ещё и оружием, добившись в этом деле больших успехов. А из торговца оружием в министры обороны путь был прямой и очень короткий. Впрочем, заняв государственный пост, торговать оружием он не перестал, но отныне делал это с чувством патриотизма и ответственности за судьбу республики. Поэтому весть о возможной военной угрозе он принял особенно близко к сердцу.
- Готовиться к войне, - сказал он сухо. - Объявить мобилизацию. Закупить вооружение. Разобраться с пятой колонной, в том числе и в Правительстве. Вернуть военное положение. Расширить полномочия министерства обороны. Увеличить финансирование вооруженных сил. Только так.
В кабинете повисла тишина и мучительное ожидание. Каждый ждал, кто первым скажет фразу «Отличный план, генерал! Думаю, теперь можно и расходиться» - но вместо этого услышали нечто совершенно другое.
- Я не могу согласиться с вами, генерал. Это путь, ведущий нашу суверенную республику в политический тупик.
Даже если бы присутствующим завязали глаза, они без труда могли бы определить, кто сказал эту фразу - это был министр юстиции Соломон Джейкобсон: только он один из всех министров мог употребить слова «суверенная» «республика» и «политический» в одном предложении. Именно за эту вычурность речи его все и не любили - и, конечно, больше всех не любил его как раз генерал Бахуаро, в глубине души считавший Джейкобсона евреем и либералом, а потому мечтавший лично расстрелять его на главной площади Кристиантауна.
Джейкобсон действительно был евреем и либералом, хотя за долгие годы научился скрывать это, - и в силу своего тайного либерализма он относился к генералу значительно мягче: у него и в мыслях не было когда-нибудь расстрелять его. Всё, чего он хотел - это упечь Бахуаро за решетку лет на 15, но даже этой мечтой он ни с кем не делился - слишком уж она была либеральной.
- У меня есть альтернативное предложение, - сказал Джейкобсон. - Мы можем отвести угрозу, не тратя при этом дополнительных средств из бюджета. - Министр взял паузу, собрался с духом и решительно продолжил. - Надо начать соблюдать права человека. Тогда американцы не смогут к нам придраться.
Министры продолжили молчать, но это было уже молчание другого рода - в нем отчетливо чувствовалось присутствие шока. Первым не выдержал генерал.
- Это недопустимо! - закричал он. - Это развал страны! Хаос! Анархия! Предательство!
- Спокойно, генерал, - прервал его Президент, и, как ни странно, генерал действительно тут же успокоился. - Давайте дослушаем до конца. Соломон, какие именно права вы предлагаете соблюдать и как собираетесь это делать? Где вы вообще эти права возьмете?
- Дело в том, господин Президент, что эти права уже записаны в нашей Конституции, которую я, как министр юстиции, обязан был однажды прочитать. Надо сказать, там есть целая глава про права человека. Право на жизнь, на свободу слова, на митинги, на труд и отдых, на выборы, на неприкосновенность жилища, на судебную защиту…
Побагровевший от гнева генерал сломал зажатый в руке карандаш, потом ещё один, но так и не решился перебить речь Джейкобсона, чтобы не сердить лишний раз Президента. Джейкобсон тем временем продолжал:
- Так вот, чтобы американцы не имели ни малейшего повода на нас напасть, мы должны хотя бы на какое-то время эти права начать соблюдать. Ну или как минимум сделать вид, что мы их соблюдаем.
- А это звучит неплохо. Особенно про «сделать вид», - задумчиво сказал Президент. - Знаете что, Джейкобсон, подготовьте-ка мне к вечеру план по соблюдению прав человека. Посмотрим, вдруг это сработает. В конце концов, почему бы и нет?
3.
Со следующего дня в Кристиантауне, а потом и на всех Беррелльских островах началась новая жизнь. Главные газеты страны - а их было две: «Вечерний Кристиантаун» и «Утренний Кристиантаун» (издавались они одной и той же редакцией) - вышли с невиданными доселе заголовками и передовицами:
«Президент Папальга: «Я всегда был самым ярым сторонником идеи прав человека»
«Правам человека на Беррелльских островах по-прежнему ничего не угрожает»
и «Права человека: как ими пользоваться? Подробная инструкция в нашей газете».
Тиражи расходились мгновенно - тем более что их все равно был обязан покупать каждый платежеспособный гражданин страны, но теперь этот гражданин узнал, что получать информацию - это не только обязанность, которую он оплачивает из своего кармана, но и право, дарованное Богом, Конституцией и лично Президентом Папальгой. Кстати, через неделю во все библиотеки страны завезли и по нескольку сотен экземпляров Конституции, отпечатанных ещё сорок лет назад и все эти годы хранившихся в подвале государственного архива под грифом «Совершенно секретно».
Нельзя сказать, что права человека завладели умами простых беррелльцев сразу и мгновенно, но процесс, тем не менее, пошел. Вскоре в каждом втором кабаке уже начали обсуждать свободу слова. Правда, обсуждать её решались, только выпив сперва для храбрости по стакану рома, но даже и после этого разговор неизменно велся шепотом - чтобы соседние столики не услышали и не написали в полицию донос. Соседние столики, конечно, все слышали и, хотя и сами полчаса назад точно так же шептались на ту же тему, донос все-таки писали. Полное осознание наступившей свободы слова происходило позднее - когда готовые доносы относились в Центральное отделение полиции Кристиантауна. Окошко, в которое обычно подавали бумаги такого рода, было наглухо закрыто, а рядом с ним висело написанное от руки объявление: «Доносы временно не принимаются. Приносим свои извинения». Обескураженные доносчики возвращались в кабаки и шепотом рассказывали собутыльникам об увиденном, делая вывод о том, что перемены действительно пришли если и не надолго, то уж точно всерьез.
Следующей громкой новостью стало объявление о грядущих выборах в парламент. Надо сказать, что парламент в республике Беррелльские острова существовал и до этого, по Конституции он избирался каждые пять лет путем прямого, равного и тайного голосования. На деле из этих трех требований соблюдалось только последнее: выборы и вправду были тайными, в том смысле, что никто не знал, когда, кто и кого выбирает. Обычно в один из дней газеты просто писали о том, что к работе приступил новый состав парламента - и вопросов ни у кого не возникало, тем более что новый состав, как правило, не сильно отличался от предыдущего: главной причиной прекращения депутатских полномочий на Беррелльских островах уже много лет оставалась спокойная и естественная смерть от старости.
Теперь же обещали, что все будет по-другому. Указом Президента были образованы две политические партии: «Партия всеобщей свободы» и «Партия всеобщей справедливости». Для обеспечения честной и конкурентной борьбы председателем обеих партий стал сам Президент Папальга, хотя формально членом ни той, ни другой он не являлся. Фактическими же руководителями партий он назначил своих министров: генерал Бахуаро отвечал за «Партию всеобщей справедливости», а Соломон Джейкобсон - за «Партию всеобщей свободы». И оба начали с упоением готовиться к выборам.
Каждый из них отнесся к своей миссии очень серьезно и разрабатывал предвыборную стратегию в тайне от соперника. Джейкобсон делал основную ставку на непосредственное общение с избирателями. Он написал себе предвыборную речь, в которой призывал защищать демократию и новый порядок, напечатал тысячи листовок с аналогичным содержанием и, вооружившись ими, начал ходить по местам массового скопления людей - то есть, по тем же самым кабакам. Он забирался на стол, разбрасывал во все стороны листовки и произносил свою речь. Избиратели, никогда ранее не видевшие ничего подобного, были поражены и слушали его с раскрытыми ртами, хотя вряд ли понимали и половину произносимых им слов. Некоторые даже прекращали на время его выступления пить. Джейкобсон же вещал им про новую эру, про равноправие, свободу и толерантность. (Не обходилось, правда, и без конфузов: завсегдатай одного из баров решил, что «толерантность» - это новое американское ругательство и запустил в министра тарелкой с недоеденным завтраком, но, конечно же, не попал и в соответствии с духом новой эры был посажен в тюрьму всего на три года. Но такие происшествия были редкостью.) Обычно Джейкобсону удавалось довести речь до конца и завершить её своей главной гордостью, придуманным лично им предвыборным лозунгом своей партии: «За свободу! За президента Папальгу!» После чего он слезал со стола и шел в другой кабак.
Однако не успевала публика отойти от услышанного, как через полчаса в то же заведение приходил генерал Бахуаро в сопровождении взвода своих лучших солдат. Он точно так же забирался на стол, начинал разбрасывать листовки и произносить свою речь о необходимости сплотиться перед внешней угрозой, забыть о личном обогащении и отдать себя без остатка своей стране. Электорат, которому хотелось, чтобы ему дали, наконец, выпить с утра, воспринимал генерала уже не с таким воодушевлением, как его соперника. Генералу приходилось прерывать речь на середине, спешно выкрикивать рожденный в тяжелых творческих муках лозунг «За справедливость! За президента Папальгу!» - и идти в следующий кабак, где Джейкобсон, конечно, тоже уже побывал.
Неожиданно размеренный ход предвыборной кампании был нарушен актом из ряда вон выходящей политической дерзости, продемонстрированной неким Симпо Айрисом, директором одной из городских школ. Айрис считал себя интеллектуалом и в некотором роде совестью нации, хотя в особой любви к нации никогда замечен не был. К тому же он возглавлял местный «Кружок Любителей Славной Истории Беррелльских островов», в который так и не принял ни одного члена - поскольку ни славной истории, ни тем более её любителей у Беррелльских островов отродясь не бывало. Тем не менее, поняв, что момент настал, Симпо Айрис собрал в школе всеобщее родительское собрание, где рассказал все, что ему удалось узнать о прошлом и настоящем своей страны.
Он сказал, что основатель республики Кристиано Беррелли - вовсе никакой не адмирал, а обычный контрабандист, случайно высадившийся на острова после шторма, и что адмиральскую форму на портретах ему пририсовывают исключительно для солидности.
Он сказал, что Президент Папальга занял свой пост вовсе не на волне народной любви и обожания, как утверждала официальная пресса, а в результате подкупа и шантажа членов парламента.
Он сказал, что генерал Бахуаро является крупнейшим в мире специалистом по незаконному обороту оружия и что один из островов Беррелльского архипелага превращен генералом в перевалочный пункт для пиратов, контрабандистов и наркобаронов.
Конечно, никто ему не поверил - но при этом все сочли нужным рассказать друзьям и соседям услышанные от Айриса факты. Вскоре распространение этих сведений стало главной национальной забавой - и делалось это исключительно из научного интереса: очень уж хотелось узнать, через сколько дней Айриса арестуют. Но прошло сначала три дня, потом четыре, потом неделя - но Айриса так и не арестовывали. И только на десятый день Симпо Айрис бесследно исчез.
Версии о его исчезновении ходили самые разные, но все они сходились в том, что к этому так или иначе причастен генерал Бахуаро. Некоторые злые языки утверждали даже, что своими глазами видели, как генерал лично выбросил замотанного с ног до головы скотчем Айриса со своей лодки в открытый океан. Другие, правда, сомневались, что у генерала могло найтись такое количество скотча. Третьи же вообще говорили, что генерал тут не при чем, а Айрис сам сбежал с островов, пройдя при этом пешком по океанским волнам - потому что нет никаких сомнений, что он был святым.
Так или иначе, популярность «Партии всеобщей справедливости» стремительно падала, и выборы не обещали ей ничего хорошего. В связи с этим появились даже сомнения, что эти выборы вообще состоятся, - но сомнения были напрасными: выборы состоялись и прошли без происшествий. Все сто процентов избирателей пришли на участки и проголосовали так, как велело им сердце. После чего избирательные урны с бюллетенями были опечатаны, погружены в машины, свезены на свалку и сожжены там в присутствии минимального количества свидетелей. На результат выборов это, тем не менее, никак не повиляло, поскольку результат этот был утвержден Президентом Папальгой ещё за неделю до всенародного голосования. На следующий день газета «Утренний Кристиантаун» вышла с громогласным заголовком: «Великая мудрость беррелльского народа: голоса избирателей разделились поровну!»
Народ, однако, с таким исходом дела соглашаться не спешил: уже вечером к Президентскому Дворцу начали стекаться те, кто не голосовал за генерала и его партию - а таких, судя по всему, было процентов восемьдесят. Некоторые из них вооружились самодельными плакатами и транспарантами, а некоторые, по старинке, палками и камнями. И все требовали пересмотреть результаты голосования.
Обескураженный таким бунтовством Президент пошел на экстренные меры - собрал заседание Правительства в семь часов вечера, чего не случалось в истории республики никогда до этого. Некоторые министры даже были вынуждены прервать свой ужин, из чего стало понятно, что страна стоит на грани политического коллапса.
- Эта затея с правами человека зашла слишком далеко, - грозно произнес Президент. - Кто разрешил людям собираться около моего Дворца и кричать там о честных выборах?
- Но они имеют это право по Конституции, - тихо сказал министр Джейкобсон. - Они могут беспрепятственно собираться где угодно, вот и собираются.
В этот момент раздался звон бьющегося стекла, и в окно влетел один из камней, брошенный митингующими.
- К черту такие права, если из-за них мне придется менять во всем Дворце стекла! - закричал Президент. - Что я теперь должен делать с этой толпой?
- У меня есть антикризисный план, - сказал со своего места генерал Бахуаро. - Очень простой и эффективный. Разрешите доложить?
- Говори.
- Во-первых, разогнать митинг. Мои пулеметчики готовы это сделать за пять минут, нужен только ваш приказ. Во-вторых, расстрелять министра Джейкобсона как еврея, либерала и предателя. Если вы не против, я хотел бы сделать это собственноручно. В-третьих, запретить читать Конституцию и говорить о правах человека. Сами права при этом можно не отменять. Ну и наконец, в два раза увеличить финансирование вооруженных сил и возложить на них ответственность за правопорядок в стране. У меня всё.
- Но как же США? В этом случае они точно на нас нападут.
- Об этом я тоже подумал, господин Президент. Я предлагаю не сидеть сложа руки, а действовать решительно, как вы всегда это делали. В сложившейся ситуации просто нет другого выхода.
4.
- Итак, что у нас по основным направлениям внешней политики? - Госсекретарь приготовилась слушать то, о чем и так прекрасно знала
- Никаких серьезных перемен, - ответил помощник, заглядывая в раскрытую на столе папку. - Наш агент вышел на связь с подпольщиками в Иране, они готовят новое покушение на Ахмадинеджада. Правда, им полностью перекрыли доступ к оружию и взрывчатке, так что теперь они собираются тайно задушить его во время пятничной молитвы. Мы пообещали оказать им любую моральную поддержку. В Северной Корее начались секретные разработки по клонированию человека. Думаю, вы сами знаете, какого человека они собираются клонировать. Что еще… В России все по-прежнему: до тех пор, пока они сами не разобрались, кто из двух руководителей на самом деле является главой государства, нам можно ни о чем не волноваться. Ну и в Европе как обычно - нас там жутко ненавидят, но делают все, что мы скажем. Никаких поводов для беспокойства тут нет.
- Хорошо, значит, все спокойно, - Госсекретарь откинулась на спинку кресла, давая понять, что разговор кончен. Помощник, однако, не уходил, а сидел, потупив взгляд и барабаня пальцами по столу.
- Что-то ещё? - раздраженно спросила Госсекретарь.
- Да, вы знаете, есть одна небольшая проблема в Тихом океане. С Беррелльскими островами.
- А что с ними? - Госсекретарь начала вспоминать, в какой части карты мира ей, если что, придется искать эти острова - хотя, конечно, надеялась, что до этого все же не дойдет. Вспомнить никак не получалось.
Помощник попытался изобразить натянутую улыбку.
- Вы будете смеяться, но… Они объявили нам войну.
Права человека
1.
- Зачем это ты понаписал тут всякой шелухи? - Госсекретарь ещё сильнее, чем обычно, выпучила глаза, и подчеркнула весь первый абзац в лежавшем перед ней тексте доклада. - Какие Беррелльские острова? Какая Мьянма? Какой Кот-д-Ивуар? Кажется, я просила подготовить доклад по Ирану - права человека, ядерная программа, поддержка терроризма, все как обычно. К чему эти лишние детали?
- Простите, госпожа Госсекретарь, - виновато, но вместе с тем уверенно ответил помощник, - мне кажется, так будет логичнее. Сначала сказать, что права человека нарушаются во многих странах и что США будет жестко и неотвратимо разбираться с каждым из этих случаев, а потом уже переключиться на Иран как на главную угрозу современному миру. Мы должны показать, что нас беспокоит ситуация с правами человека в целом. Так будет меньше вопросов.
- Хорошо, - Госсекретарь отложила ручку. - А в этих странах, которые ты тут перечислил, действительно нарушают права человека?
- Насколько я знаю, да.
- А какие у нас отношения с тамошними властями? Они не обидятся?
- Нет, что вы. Те, которые могли бы обидеться, я не стал включать в список. Нам нельзя терять союзников.
- То есть, последствий, как я понимаю, не будет? Ненужных истерик, реакций, угроз?
- Конечно, нет. Кто нам будет угрожать? Мьянма? Беррелльские острова? Это смешно.
2.
Кристиантаун встретил новый день лениво и очень спокойно - так, как обычно и встречают новые дни все города на отшибе мира. Солнце и океан были такими же, как вчера, ветер благоприятствовал хорошей рыбалке, а потому все жители знали, что день будет не хуже и не лучше предыдущих - а значит, можно было никуда не торопиться.
Единственным местом в городе, где в то утро царила хоть какая-то неразбериха, был Дворец Президента Беррелльских островов. Когда-то это серо-желтое здание претендовало на величественность и помпезность, о чем свидетельствовали три колонны, украшавшие фасад, но со временем несостоятельность этих претензий становилась все более очевидной, и последним, что продолжало намекать на исключительный статус здания, было его расположение - в самом центре Кристиантауна. Президент давно вынашивал планы построить себе новый дворец, но денег на это все время не хватало - как и во всяком крошечном государстве, на Беррелльских островах часто случались те или иные чрезвычайные ситуации, влекущие за собой непредвиденные бюджетные расходы. Так, в прошлом году налетел ураган и разрушил часть кораблей, стоявших у главной пристани. Уничтоженной оказалась и личная президентская яхта - так что деньги, заложенные на строительство Дворца, пришлось пустить на покупку двух новых яхт, одна из которых стала запасной на случай нового урагана.
Впрочем, внутри убогость Дворца не так бросалась в глаза: почти в каждом кабинете можно было найти дорогие занавески, затянутые красными коврами мраморные полы и даже компьютеры на столах наиболее ответственных работников, а все стены украшали два портрета в позолоченных рамах: на одном был нарисован худой человек с взъерошенными волосами и растрепанной бородой, но одетый при этом в аккуратную форму адмирала, а на втором - задумчивый пожилой толстяк в сером костюме и сползших на нос очках. Прочитав надписи под портретами, можно было узнать, что первый изображал основателя республики адмирала Кристиано Беррелли, а второй - нынешнего президента Джонатана Папáльгу, непосредственного хозяина Дворца.
Собственно говоря, Президент Папальга и был причиной той суматохи, в которую с утра погрузилась вся администрация республики. Ни свет ни заря он обзвонил всех министров, приказав им явиться на совещание, посвященное обострению внешнеполитической обстановки - а министры, в свою очередь, подняли на уши своих подчиненных.
В десять утра все восемь министров Правительства собрались в первом главном кабинете Президента. На лице каждого из них можно было легко прочитать недовольство и даже возмущение необходимостью что-то делать в такую рань. Раздраженный вопрос «Неужели нельзя было собраться хотя бы в двенадцать?» прозвучал в кабинете ровно восемь раз, и это было редкое для данного состава Правительства единодушие. Министры люто ненавидели друг друга, но считали при этом, что умеют тщательно скрывать свою ненависть - хотя Президент, конечно, обо всем догадывался. Они и сам ненавидел своих министров, но других кандидатов в Правительство у него не было и, надо сказать, даже не намечалось.
Так что Президент вошел в свой кабинет и сел за стол с очень тяжелым чувством. Он собирался говорить с неприятными людьми о неприятных вещах.
- У нас большие проблемы с Америкой, - начал он без предисловий. - Это самая серьезная угроза нашей безопасности со времен японской агрессии в ходе Второй Мировой войны.
Под японской агрессией он подразумевал случай в 1944 году, когда в десяти километрах от столицы приземлился подбитый японский самолет. Страна, уже четыре года готовившаяся вступить в войну, встретила это событие невиданной паникой, на полтора дня парализовавшей жизнь островов. Для отпора агрессорам было собрано народное ополчение. Две сотни крестьян были отправлены в на поиски высадившихся японцев - и поиски эти в конце концов увенчались успехом, хотя не обошлось и без потерь: трое ополченцев пропали без вести, и о них с тех пор никто не слышал. Несчастных изголодавших японцев вывели на главную площадь Кристиантауна и расстреляли, после чего был устроен торжественный парад. Военное положение после этого на всякий случай сразу отменять не стали - а сделали это только в 1991 году, когда стало известно о распаде Советского Союза, которого Президент боялся не меньше, чем японцев.
Но вот удара в спину от США он никак не ожидал.
- Цитирую. «Сегодня права человека поставлены под угрозу во многих государствах мира: в Иране, на Беррельских островах, в Мьянме и в Кот-д-Ивуаре. Уверяю вас, что США будет жестко и неотвратимо разбираться с каждым из этих случаев, но нет никаких сомнений, что именно из Ирана исходит сегодня главная опасность для свободы и демократии». И это говорит Госсекретарь США! Вы хоть понимаете, что это значит? Мы в их списке стоим сразу после Ирана! Мы их мишень номер два! И у меня есть сомнения, что мы сможем справиться с американской агрессией. Как нам реагировать? Какие будут предложения?
Сидящие в кабинете инстинктивно повернулись в сторону Министра иностранных дел, хотя, конечно, знали, что ему совершенно нечего сказать. Дело в том, что Министр Томпсон хоть и занимал свой пост последние двадцать лет, так никогда и не удосужился побывать за границей - он панически боялся летать на самолете, а отправлять его в зарубежные командировки на яхте никто не собирался, несмотря на то, что против этого он как раз не возражал. Министром же он стал исключительно потому, что кроме английского владел ещё испанским и французским языками, вследствие чего мог лично проводить экскурсии для самых важных туристов и гостей. Министр с ужасом думал о том моменте, когда в стране появится человек, знающий сразу четыре языка - но, к счастью, этого никак не происходило, а значит, он пока что мог не волноваться за свою карьеру.
Он и не волновался. Поэтому, не дождавшись от Министра Томпсона никакого ответа, Президент предложил высказаться другим членам Правительства. Слово взял министр обороны генерал Бахуаро - суровый человек, которого так и хотелось назвать старым воякой, если бы не тот факт, что он не только не воевал, но и не служил никогда в армии. Когда-то он был известным мебельщиком, наладил торговлю столами и стульями с соседними государствами и как-то незаметно даже для самого себя стал торговать ещё и оружием, добившись в этом деле больших успехов. А из торговца оружием в министры обороны путь был прямой и очень короткий. Впрочем, заняв государственный пост, торговать оружием он не перестал, но отныне делал это с чувством патриотизма и ответственности за судьбу республики. Поэтому весть о возможной военной угрозе он принял особенно близко к сердцу.
- Готовиться к войне, - сказал он сухо. - Объявить мобилизацию. Закупить вооружение. Разобраться с пятой колонной, в том числе и в Правительстве. Вернуть военное положение. Расширить полномочия министерства обороны. Увеличить финансирование вооруженных сил. Только так.
В кабинете повисла тишина и мучительное ожидание. Каждый ждал, кто первым скажет фразу «Отличный план, генерал! Думаю, теперь можно и расходиться» - но вместо этого услышали нечто совершенно другое.
- Я не могу согласиться с вами, генерал. Это путь, ведущий нашу суверенную республику в политический тупик.
Даже если бы присутствующим завязали глаза, они без труда могли бы определить, кто сказал эту фразу - это был министр юстиции Соломон Джейкобсон: только он один из всех министров мог употребить слова «суверенная» «республика» и «политический» в одном предложении. Именно за эту вычурность речи его все и не любили - и, конечно, больше всех не любил его как раз генерал Бахуаро, в глубине души считавший Джейкобсона евреем и либералом, а потому мечтавший лично расстрелять его на главной площади Кристиантауна.
Джейкобсон действительно был евреем и либералом, хотя за долгие годы научился скрывать это, - и в силу своего тайного либерализма он относился к генералу значительно мягче: у него и в мыслях не было когда-нибудь расстрелять его. Всё, чего он хотел - это упечь Бахуаро за решетку лет на 15, но даже этой мечтой он ни с кем не делился - слишком уж она была либеральной.
- У меня есть альтернативное предложение, - сказал Джейкобсон. - Мы можем отвести угрозу, не тратя при этом дополнительных средств из бюджета. - Министр взял паузу, собрался с духом и решительно продолжил. - Надо начать соблюдать права человека. Тогда американцы не смогут к нам придраться.
Министры продолжили молчать, но это было уже молчание другого рода - в нем отчетливо чувствовалось присутствие шока. Первым не выдержал генерал.
- Это недопустимо! - закричал он. - Это развал страны! Хаос! Анархия! Предательство!
- Спокойно, генерал, - прервал его Президент, и, как ни странно, генерал действительно тут же успокоился. - Давайте дослушаем до конца. Соломон, какие именно права вы предлагаете соблюдать и как собираетесь это делать? Где вы вообще эти права возьмете?
- Дело в том, господин Президент, что эти права уже записаны в нашей Конституции, которую я, как министр юстиции, обязан был однажды прочитать. Надо сказать, там есть целая глава про права человека. Право на жизнь, на свободу слова, на митинги, на труд и отдых, на выборы, на неприкосновенность жилища, на судебную защиту…
Побагровевший от гнева генерал сломал зажатый в руке карандаш, потом ещё один, но так и не решился перебить речь Джейкобсона, чтобы не сердить лишний раз Президента. Джейкобсон тем временем продолжал:
- Так вот, чтобы американцы не имели ни малейшего повода на нас напасть, мы должны хотя бы на какое-то время эти права начать соблюдать. Ну или как минимум сделать вид, что мы их соблюдаем.
- А это звучит неплохо. Особенно про «сделать вид», - задумчиво сказал Президент. - Знаете что, Джейкобсон, подготовьте-ка мне к вечеру план по соблюдению прав человека. Посмотрим, вдруг это сработает. В конце концов, почему бы и нет?
3.
Со следующего дня в Кристиантауне, а потом и на всех Беррелльских островах началась новая жизнь. Главные газеты страны - а их было две: «Вечерний Кристиантаун» и «Утренний Кристиантаун» (издавались они одной и той же редакцией) - вышли с невиданными доселе заголовками и передовицами:
«Президент Папальга: «Я всегда был самым ярым сторонником идеи прав человека»
«Правам человека на Беррелльских островах по-прежнему ничего не угрожает»
и «Права человека: как ими пользоваться? Подробная инструкция в нашей газете».
Тиражи расходились мгновенно - тем более что их все равно был обязан покупать каждый платежеспособный гражданин страны, но теперь этот гражданин узнал, что получать информацию - это не только обязанность, которую он оплачивает из своего кармана, но и право, дарованное Богом, Конституцией и лично Президентом Папальгой. Кстати, через неделю во все библиотеки страны завезли и по нескольку сотен экземпляров Конституции, отпечатанных ещё сорок лет назад и все эти годы хранившихся в подвале государственного архива под грифом «Совершенно секретно».
Нельзя сказать, что права человека завладели умами простых беррелльцев сразу и мгновенно, но процесс, тем не менее, пошел. Вскоре в каждом втором кабаке уже начали обсуждать свободу слова. Правда, обсуждать её решались, только выпив сперва для храбрости по стакану рома, но даже и после этого разговор неизменно велся шепотом - чтобы соседние столики не услышали и не написали в полицию донос. Соседние столики, конечно, все слышали и, хотя и сами полчаса назад точно так же шептались на ту же тему, донос все-таки писали. Полное осознание наступившей свободы слова происходило позднее - когда готовые доносы относились в Центральное отделение полиции Кристиантауна. Окошко, в которое обычно подавали бумаги такого рода, было наглухо закрыто, а рядом с ним висело написанное от руки объявление: «Доносы временно не принимаются. Приносим свои извинения». Обескураженные доносчики возвращались в кабаки и шепотом рассказывали собутыльникам об увиденном, делая вывод о том, что перемены действительно пришли если и не надолго, то уж точно всерьез.
Следующей громкой новостью стало объявление о грядущих выборах в парламент. Надо сказать, что парламент в республике Беррелльские острова существовал и до этого, по Конституции он избирался каждые пять лет путем прямого, равного и тайного голосования. На деле из этих трех требований соблюдалось только последнее: выборы и вправду были тайными, в том смысле, что никто не знал, когда, кто и кого выбирает. Обычно в один из дней газеты просто писали о том, что к работе приступил новый состав парламента - и вопросов ни у кого не возникало, тем более что новый состав, как правило, не сильно отличался от предыдущего: главной причиной прекращения депутатских полномочий на Беррелльских островах уже много лет оставалась спокойная и естественная смерть от старости.
Теперь же обещали, что все будет по-другому. Указом Президента были образованы две политические партии: «Партия всеобщей свободы» и «Партия всеобщей справедливости». Для обеспечения честной и конкурентной борьбы председателем обеих партий стал сам Президент Папальга, хотя формально членом ни той, ни другой он не являлся. Фактическими же руководителями партий он назначил своих министров: генерал Бахуаро отвечал за «Партию всеобщей справедливости», а Соломон Джейкобсон - за «Партию всеобщей свободы». И оба начали с упоением готовиться к выборам.
Каждый из них отнесся к своей миссии очень серьезно и разрабатывал предвыборную стратегию в тайне от соперника. Джейкобсон делал основную ставку на непосредственное общение с избирателями. Он написал себе предвыборную речь, в которой призывал защищать демократию и новый порядок, напечатал тысячи листовок с аналогичным содержанием и, вооружившись ими, начал ходить по местам массового скопления людей - то есть, по тем же самым кабакам. Он забирался на стол, разбрасывал во все стороны листовки и произносил свою речь. Избиратели, никогда ранее не видевшие ничего подобного, были поражены и слушали его с раскрытыми ртами, хотя вряд ли понимали и половину произносимых им слов. Некоторые даже прекращали на время его выступления пить. Джейкобсон же вещал им про новую эру, про равноправие, свободу и толерантность. (Не обходилось, правда, и без конфузов: завсегдатай одного из баров решил, что «толерантность» - это новое американское ругательство и запустил в министра тарелкой с недоеденным завтраком, но, конечно же, не попал и в соответствии с духом новой эры был посажен в тюрьму всего на три года. Но такие происшествия были редкостью.) Обычно Джейкобсону удавалось довести речь до конца и завершить её своей главной гордостью, придуманным лично им предвыборным лозунгом своей партии: «За свободу! За президента Папальгу!» После чего он слезал со стола и шел в другой кабак.
Однако не успевала публика отойти от услышанного, как через полчаса в то же заведение приходил генерал Бахуаро в сопровождении взвода своих лучших солдат. Он точно так же забирался на стол, начинал разбрасывать листовки и произносить свою речь о необходимости сплотиться перед внешней угрозой, забыть о личном обогащении и отдать себя без остатка своей стране. Электорат, которому хотелось, чтобы ему дали, наконец, выпить с утра, воспринимал генерала уже не с таким воодушевлением, как его соперника. Генералу приходилось прерывать речь на середине, спешно выкрикивать рожденный в тяжелых творческих муках лозунг «За справедливость! За президента Папальгу!» - и идти в следующий кабак, где Джейкобсон, конечно, тоже уже побывал.
Неожиданно размеренный ход предвыборной кампании был нарушен актом из ряда вон выходящей политической дерзости, продемонстрированной неким Симпо Айрисом, директором одной из городских школ. Айрис считал себя интеллектуалом и в некотором роде совестью нации, хотя в особой любви к нации никогда замечен не был. К тому же он возглавлял местный «Кружок Любителей Славной Истории Беррелльских островов», в который так и не принял ни одного члена - поскольку ни славной истории, ни тем более её любителей у Беррелльских островов отродясь не бывало. Тем не менее, поняв, что момент настал, Симпо Айрис собрал в школе всеобщее родительское собрание, где рассказал все, что ему удалось узнать о прошлом и настоящем своей страны.
Он сказал, что основатель республики Кристиано Беррелли - вовсе никакой не адмирал, а обычный контрабандист, случайно высадившийся на острова после шторма, и что адмиральскую форму на портретах ему пририсовывают исключительно для солидности.
Он сказал, что Президент Папальга занял свой пост вовсе не на волне народной любви и обожания, как утверждала официальная пресса, а в результате подкупа и шантажа членов парламента.
Он сказал, что генерал Бахуаро является крупнейшим в мире специалистом по незаконному обороту оружия и что один из островов Беррелльского архипелага превращен генералом в перевалочный пункт для пиратов, контрабандистов и наркобаронов.
Конечно, никто ему не поверил - но при этом все сочли нужным рассказать друзьям и соседям услышанные от Айриса факты. Вскоре распространение этих сведений стало главной национальной забавой - и делалось это исключительно из научного интереса: очень уж хотелось узнать, через сколько дней Айриса арестуют. Но прошло сначала три дня, потом четыре, потом неделя - но Айриса так и не арестовывали. И только на десятый день Симпо Айрис бесследно исчез.
Версии о его исчезновении ходили самые разные, но все они сходились в том, что к этому так или иначе причастен генерал Бахуаро. Некоторые злые языки утверждали даже, что своими глазами видели, как генерал лично выбросил замотанного с ног до головы скотчем Айриса со своей лодки в открытый океан. Другие, правда, сомневались, что у генерала могло найтись такое количество скотча. Третьи же вообще говорили, что генерал тут не при чем, а Айрис сам сбежал с островов, пройдя при этом пешком по океанским волнам - потому что нет никаких сомнений, что он был святым.
Так или иначе, популярность «Партии всеобщей справедливости» стремительно падала, и выборы не обещали ей ничего хорошего. В связи с этим появились даже сомнения, что эти выборы вообще состоятся, - но сомнения были напрасными: выборы состоялись и прошли без происшествий. Все сто процентов избирателей пришли на участки и проголосовали так, как велело им сердце. После чего избирательные урны с бюллетенями были опечатаны, погружены в машины, свезены на свалку и сожжены там в присутствии минимального количества свидетелей. На результат выборов это, тем не менее, никак не повиляло, поскольку результат этот был утвержден Президентом Папальгой ещё за неделю до всенародного голосования. На следующий день газета «Утренний Кристиантаун» вышла с громогласным заголовком: «Великая мудрость беррелльского народа: голоса избирателей разделились поровну!»
Народ, однако, с таким исходом дела соглашаться не спешил: уже вечером к Президентскому Дворцу начали стекаться те, кто не голосовал за генерала и его партию - а таких, судя по всему, было процентов восемьдесят. Некоторые из них вооружились самодельными плакатами и транспарантами, а некоторые, по старинке, палками и камнями. И все требовали пересмотреть результаты голосования.
Обескураженный таким бунтовством Президент пошел на экстренные меры - собрал заседание Правительства в семь часов вечера, чего не случалось в истории республики никогда до этого. Некоторые министры даже были вынуждены прервать свой ужин, из чего стало понятно, что страна стоит на грани политического коллапса.
- Эта затея с правами человека зашла слишком далеко, - грозно произнес Президент. - Кто разрешил людям собираться около моего Дворца и кричать там о честных выборах?
- Но они имеют это право по Конституции, - тихо сказал министр Джейкобсон. - Они могут беспрепятственно собираться где угодно, вот и собираются.
В этот момент раздался звон бьющегося стекла, и в окно влетел один из камней, брошенный митингующими.
- К черту такие права, если из-за них мне придется менять во всем Дворце стекла! - закричал Президент. - Что я теперь должен делать с этой толпой?
- У меня есть антикризисный план, - сказал со своего места генерал Бахуаро. - Очень простой и эффективный. Разрешите доложить?
- Говори.
- Во-первых, разогнать митинг. Мои пулеметчики готовы это сделать за пять минут, нужен только ваш приказ. Во-вторых, расстрелять министра Джейкобсона как еврея, либерала и предателя. Если вы не против, я хотел бы сделать это собственноручно. В-третьих, запретить читать Конституцию и говорить о правах человека. Сами права при этом можно не отменять. Ну и наконец, в два раза увеличить финансирование вооруженных сил и возложить на них ответственность за правопорядок в стране. У меня всё.
- Но как же США? В этом случае они точно на нас нападут.
- Об этом я тоже подумал, господин Президент. Я предлагаю не сидеть сложа руки, а действовать решительно, как вы всегда это делали. В сложившейся ситуации просто нет другого выхода.
4.
- Итак, что у нас по основным направлениям внешней политики? - Госсекретарь приготовилась слушать то, о чем и так прекрасно знала
- Никаких серьезных перемен, - ответил помощник, заглядывая в раскрытую на столе папку. - Наш агент вышел на связь с подпольщиками в Иране, они готовят новое покушение на Ахмадинеджада. Правда, им полностью перекрыли доступ к оружию и взрывчатке, так что теперь они собираются тайно задушить его во время пятничной молитвы. Мы пообещали оказать им любую моральную поддержку. В Северной Корее начались секретные разработки по клонированию человека. Думаю, вы сами знаете, какого человека они собираются клонировать. Что еще… В России все по-прежнему: до тех пор, пока они сами не разобрались, кто из двух руководителей на самом деле является главой государства, нам можно ни о чем не волноваться. Ну и в Европе как обычно - нас там жутко ненавидят, но делают все, что мы скажем. Никаких поводов для беспокойства тут нет.
- Хорошо, значит, все спокойно, - Госсекретарь откинулась на спинку кресла, давая понять, что разговор кончен. Помощник, однако, не уходил, а сидел, потупив взгляд и барабаня пальцами по столу.
- Что-то ещё? - раздраженно спросила Госсекретарь.
- Да, вы знаете, есть одна небольшая проблема в Тихом океане. С Беррелльскими островами.
- А что с ними? - Госсекретарь начала вспоминать, в какой части карты мира ей, если что, придется искать эти острова - хотя, конечно, надеялась, что до этого все же не дойдет. Вспомнить никак не получалось.
Помощник попытался изобразить натянутую улыбку.
- Вы будете смеяться, но… Они объявили нам войну.