4. Отверженные
СЕМЕЙНЫЕ СВИТКИ
(История моей семьи)
Оглавление:Семейные свитки
Схема рода Берла-Баруха Лихта
Книга Берла-Баруха Лихта
4. Отверженные
Мне запомнился выпускной вечер моего сына после первого класса. Каждая семья мастерила своего воздушного змея из полученных в школе подручных материалов. Потом на соседнем пустыре мы запускали ввысь свои произведения, ревниво следя, чей змей поднимется выше других. Восторг родителей мало чем отличался от реакции бывших первоклашек.
После окончания пятого класса нас вывезли на берег Средиземного моря и предложили стать участниками театрализованного представления. Вдали от огней и жилья толпа родителей, изображавших британский патруль, брела вдоль средиземноморского побережья, перебрасываясь веселыми шуточками и наслаждаясь легким морским бризом. О чем-то своем переговаривались набегавшие на берег волны. После жаркого рабочего дня там, на морском берегу, легко дышалось и совершенно ни о чем не думалось. И только победный клич выскочивших нам навстречу детей, исполнявших роль нелегально прибывших на Землю Обетованную репатриантов, напомнил нам условия объявленной игры. Не обнаруженные "британским патрулем", эти юные жители своей свободной страны вдохновенно орали от восторга.
А между тем мы находились на том самом месте, где много лет тому назад высаживались реальные нелегальные иммигранты. У которых не нашлось бы сил для столь явного выражения своих чувств, даже если бы они не боялись выдать себя собственным дыханием. Среди них были Ривка с матерью и неизвестный им тогда Яков Лихт.
Но прежде чем рассказать, как добирались в Израиль мои родственники, я позволю себе коснуться истории многих тысяч отверженных, которые после окончания Второй мировой войны мыкались по Европе в поисках пристанища.
После того, как поутихли победные салюты и открылись ворота фашистских концлагерей, обнаружилось, что в самом центре Европы скопилось множество так называемых перемещенных лиц - бездомных, голодных и безработных. Их надо было куда-то допереместить, чтобы обеспечить если не работой, то хотя бы жильем, или хотя бы накормить. Устроенными поначалу считались судьбы многотысячной толпы бывших советских граждан, эшелоны с которыми следовали на Родину. О том, что при пересечении советской границы бывшие узники фашистских лагерей превращаются в "изменников родины" и прямиком следуют в лагеря сталинские, на Западе узнали ближе к осени. Когда слухи об участи жертв фашизма просочились за рубеж, страх перед советскими эшелонами не намного уступал ужасу перед газовыми камерами.
Тогда в советские эшелоны стали загонять силой. Среди обреченных участились случаи самоубийства. Начиная с сентября 1945 года, американские власти отказались от принудительной выдачи бывших узников из своей оккупационной зоны. Через месяц к негласному решению американцев присоединились англичане. В русской оккупационной зоне началось массовое уничтожение документов, удостоверяющих личность и национальность заключенных. Так поступали и те, у кого были причины бояться возмездия Советов, и те, чья вина была в том, что они оказались на оккупированной территории, а потом выжили в концлагере.
Невозвращенцы вверяли свои судьбы спецслужбам, занимающимся расселением бездомных и беспаспортных. Отдельные счастливчики попадали под американскую квоту беженцев. Тех, кому повезло меньше, отправляли в страны, готовые принять дешевую рабочую силу. Списки людей напоминали реестр племенного скота на продажу: в отдельных графах отмечалось наличие целых зубов, хорошее состояние мускулатуры, рост и возраст. Кто-то хорошо наживался на людских бедах.
К 1947 году в европейских лагерях возросло количество еврейских беженцев за счет прибывающих с востока "беженцев от коммунизма". Представители обширной сети американской благотворительной организации "Джойнт" стремились направить их в специально оборудованные лагеря-накопители. "Джойнт" был хорошо известен советскому правительству, позволявшему принимать от этой благотворительной организации продуктовые и вещевые посылки для советских граждан, пострадавших от фашизма. Шпионской она стала именоваться в СССР только после 1952 года, хотя "Джойнт" никогда не скрывал, что основной его задачей была помощь еврейским беженцам, рвущимся из обезумевшей Европы.
В лагерях-накопителях жили, работали, учили иврит. Инициаторы-сионисты создавали молодежные организации, комплектующие группы нелегальных иммигрантов в Палестину. Очередную группу доставляли в морской порт, где их ожидали заранее зафрахтованное судно и долгий опасный путь к палестинским берегам. Иногда заветный берег так и оставался мечтой. Нарушителей границы отправляли на Кипр, где им снова предстояла жизнь в резервации, за колючей проволокой.
Неудачи не останавливали очередных нелегалов, и от берегов Европы вновь отходили суда с будущими репатриантами. Неудачи научили организаторов этих переправ действовать быстро, четко и скрытно. Чтобы избежать встречи с вездесущим британским патрулем, корабли бросали якорь вдали от берега. Под прикрытием ночной темноты к судну бесшумно подходили лодки обученного еврейского "спецназа". Они доставляли очередную партию нелегалов на берег. Вновь прибывших первым делом переодевали в одежду, позволявшую им не выделяться из общей массы палестинских евреев. Измученных тяжелым морским путешествием людей снабжали водой, пищей, документами и, не давая отдохнуть, отправляли небольшими группами в дальнейший путь. До рассвета проводники должны были увести своих гостей вглубь страны, чтобы британские власти не смогли их обнаружить. Изможденные, бездомные, они тут же включались в войну, которую вели еврейские поселения Палестины с враждебно настроенными арабскими поселениями и с призванными сохранять порядок британскими властями. И все же они были счастливы, в отличие от тех беженцев, которые ждали свою очередь в Европе.
Всего несколько километров отделяли уездный городок Дубно от соседнего Кременца. Поэтому маленькая Ривка часто гостила у дедушки Берла-Баруха Лихта и сиживала на его коленях, как и ее двоюродная сестренка Фирочка. Когда грянула война, Ривке едва исполнилось 14 лет. Она тут же засобиралась в дорогу, но не нашла поддержки ни у кого из своей многочисленной дубненской родни. Бессмысленно выяснять, что заставляло в те первые военные дни одних людей срываться с места, а других хранить верность своему очагу. Вряд ли первые знали, куда они бегут, и, конечно, никто из вторых не думал о смерти. По теории вероятности шансы выжить и у тех, и у других были почти одинаковы. Но, как мы уже успели убедиться, действительность вершится по законам невероятности.
Ривка ушла из дома одна. Она не успела далеко отойти от города, когда ее догнала мать, посланная за девочкой бабушкой. Только этим двоим и суждено было выжить из всей многочисленной родни, оставшейся в Дубно. Застигнутый войной в санатории отец Ривки, Аврум, поспешил к семье, в Дубно. Но дом был уже пуст. Все нажитое имущество оставлено без присмотра. Как Этл могла уйти, не спрятав даже свои драгоценности? Напрашивался ответ: жена собиралась догнать Ривку и вместе с ней вернуться домой.
Аврум не успел уйти из города, зато успел с помощью соседа, с которым дружно жили бок о бок не один год, зарыть в саду свое нехитрое богатство. Чтобы после войны у семьи было с чего начинать жить. Он не мог себе представить, что придет день, когда вчерашний друг и сосед закричит, указывая на него пальцем: "Держите его, это еврей!" Тут же на этот крик отозвалась автоматная очередь патруля. Понял ли Аврум, чем был для него стрекочущий звук или последнее, что услышал брат моего дедушки Шойла, были предательские слова соседа и друга?
Война гнала Ривку и Этл прочь от линии фронта. И загнала на просторы неведомой Средней Азии. Никто из семьи мужа не откликнулся на призывы Этл о помощи. Так и бедствовали они с дочерью, пока брат Этл не забрал сестру с племянницей к себе в Первоуральск.
Война закончилась победой. Но для матери и дочки она закончилась полным крахом надежд. В Дубно не осталось ни родни, ни дома, ни могил. Казалось, что нет и будущего. Ривка решила, что будущее возможно только в одной единственной стране. Как и в первый день войны, решение она приняла самостоятельно. Матери ничего не оставалось, как вновь последовать за повзрослевшей дочерью, выбравшей полный опасности и неизвестности долгий путь в Палестину. Много километров и границ пришлось пройти этим женщинам, прежде чем они добрались до лагеря еврейских беженцев в Италии. Там на них и наткнулся ищущий своих родных Яков Лихт.
Судьба мирволила молодому и здоровому Якову, угнанному в Германию с Украины. За годы войны, проведенные на принудительных работах, никто не заподозрил в нем еврея. Спасали немецкоподобная фамилия, отличное знание немецкого языка и архиважная для нацистов арийская внешность. Спас и тот военнопленный из штрафников, который шепнул, усмехнувшись: "Жив, жиденыш? Ну, живи... мне-то что..." Очередным подарком судьбы оказалось и неожиданно жаркое объятие лейтенанта армии-освободительницы, успевшего шепнуть по-русски: "Уходи с американцами пока не поздно..." Яков моментально узнал его. Это был тот самый офицер, что в первые дни войны силой отнял у него лошадь, а вместе с ней и надежду уйти от надвигавшегося фронта.
Очутившись в американской оккупационной зоне Яков понял, что нельзя оставаться вечным рабом даже и такой счастливой судьбы, что пора становиться ее хозяином. Отказавшись возвращаться в неласковые объятия бывшей родины, он принял твердое решение пробираться на родину историческую. Оказавшись в итальянском лагере беженцев, он стал активистом еврейской молодежной организации, руководившей отправкой в Палестину. Именно в списках молодежи он и увидел имя Ривки Лихт. Кинулся в тот лагерь - вдруг родственники? Ривку он не застал дома, но разговор с ее матерью достаточно красноречиво убедил его, что они просто однофамильцы.
Книга Берла-Баруха Лихта (глава 5)
(История моей семьи)
Оглавление:Семейные свитки
Схема рода Берла-Баруха Лихта
Книга Берла-Баруха Лихта
4. Отверженные
Мне запомнился выпускной вечер моего сына после первого класса. Каждая семья мастерила своего воздушного змея из полученных в школе подручных материалов. Потом на соседнем пустыре мы запускали ввысь свои произведения, ревниво следя, чей змей поднимется выше других. Восторг родителей мало чем отличался от реакции бывших первоклашек.
После окончания пятого класса нас вывезли на берег Средиземного моря и предложили стать участниками театрализованного представления. Вдали от огней и жилья толпа родителей, изображавших британский патруль, брела вдоль средиземноморского побережья, перебрасываясь веселыми шуточками и наслаждаясь легким морским бризом. О чем-то своем переговаривались набегавшие на берег волны. После жаркого рабочего дня там, на морском берегу, легко дышалось и совершенно ни о чем не думалось. И только победный клич выскочивших нам навстречу детей, исполнявших роль нелегально прибывших на Землю Обетованную репатриантов, напомнил нам условия объявленной игры. Не обнаруженные "британским патрулем", эти юные жители своей свободной страны вдохновенно орали от восторга.
А между тем мы находились на том самом месте, где много лет тому назад высаживались реальные нелегальные иммигранты. У которых не нашлось бы сил для столь явного выражения своих чувств, даже если бы они не боялись выдать себя собственным дыханием. Среди них были Ривка с матерью и неизвестный им тогда Яков Лихт.
Но прежде чем рассказать, как добирались в Израиль мои родственники, я позволю себе коснуться истории многих тысяч отверженных, которые после окончания Второй мировой войны мыкались по Европе в поисках пристанища.
После того, как поутихли победные салюты и открылись ворота фашистских концлагерей, обнаружилось, что в самом центре Европы скопилось множество так называемых перемещенных лиц - бездомных, голодных и безработных. Их надо было куда-то допереместить, чтобы обеспечить если не работой, то хотя бы жильем, или хотя бы накормить. Устроенными поначалу считались судьбы многотысячной толпы бывших советских граждан, эшелоны с которыми следовали на Родину. О том, что при пересечении советской границы бывшие узники фашистских лагерей превращаются в "изменников родины" и прямиком следуют в лагеря сталинские, на Западе узнали ближе к осени. Когда слухи об участи жертв фашизма просочились за рубеж, страх перед советскими эшелонами не намного уступал ужасу перед газовыми камерами.
Тогда в советские эшелоны стали загонять силой. Среди обреченных участились случаи самоубийства. Начиная с сентября 1945 года, американские власти отказались от принудительной выдачи бывших узников из своей оккупационной зоны. Через месяц к негласному решению американцев присоединились англичане. В русской оккупационной зоне началось массовое уничтожение документов, удостоверяющих личность и национальность заключенных. Так поступали и те, у кого были причины бояться возмездия Советов, и те, чья вина была в том, что они оказались на оккупированной территории, а потом выжили в концлагере.
Невозвращенцы вверяли свои судьбы спецслужбам, занимающимся расселением бездомных и беспаспортных. Отдельные счастливчики попадали под американскую квоту беженцев. Тех, кому повезло меньше, отправляли в страны, готовые принять дешевую рабочую силу. Списки людей напоминали реестр племенного скота на продажу: в отдельных графах отмечалось наличие целых зубов, хорошее состояние мускулатуры, рост и возраст. Кто-то хорошо наживался на людских бедах.
К 1947 году в европейских лагерях возросло количество еврейских беженцев за счет прибывающих с востока "беженцев от коммунизма". Представители обширной сети американской благотворительной организации "Джойнт" стремились направить их в специально оборудованные лагеря-накопители. "Джойнт" был хорошо известен советскому правительству, позволявшему принимать от этой благотворительной организации продуктовые и вещевые посылки для советских граждан, пострадавших от фашизма. Шпионской она стала именоваться в СССР только после 1952 года, хотя "Джойнт" никогда не скрывал, что основной его задачей была помощь еврейским беженцам, рвущимся из обезумевшей Европы.
В лагерях-накопителях жили, работали, учили иврит. Инициаторы-сионисты создавали молодежные организации, комплектующие группы нелегальных иммигрантов в Палестину. Очередную группу доставляли в морской порт, где их ожидали заранее зафрахтованное судно и долгий опасный путь к палестинским берегам. Иногда заветный берег так и оставался мечтой. Нарушителей границы отправляли на Кипр, где им снова предстояла жизнь в резервации, за колючей проволокой.
Неудачи не останавливали очередных нелегалов, и от берегов Европы вновь отходили суда с будущими репатриантами. Неудачи научили организаторов этих переправ действовать быстро, четко и скрытно. Чтобы избежать встречи с вездесущим британским патрулем, корабли бросали якорь вдали от берега. Под прикрытием ночной темноты к судну бесшумно подходили лодки обученного еврейского "спецназа". Они доставляли очередную партию нелегалов на берег. Вновь прибывших первым делом переодевали в одежду, позволявшую им не выделяться из общей массы палестинских евреев. Измученных тяжелым морским путешествием людей снабжали водой, пищей, документами и, не давая отдохнуть, отправляли небольшими группами в дальнейший путь. До рассвета проводники должны были увести своих гостей вглубь страны, чтобы британские власти не смогли их обнаружить. Изможденные, бездомные, они тут же включались в войну, которую вели еврейские поселения Палестины с враждебно настроенными арабскими поселениями и с призванными сохранять порядок британскими властями. И все же они были счастливы, в отличие от тех беженцев, которые ждали свою очередь в Европе.
Всего несколько километров отделяли уездный городок Дубно от соседнего Кременца. Поэтому маленькая Ривка часто гостила у дедушки Берла-Баруха Лихта и сиживала на его коленях, как и ее двоюродная сестренка Фирочка. Когда грянула война, Ривке едва исполнилось 14 лет. Она тут же засобиралась в дорогу, но не нашла поддержки ни у кого из своей многочисленной дубненской родни. Бессмысленно выяснять, что заставляло в те первые военные дни одних людей срываться с места, а других хранить верность своему очагу. Вряд ли первые знали, куда они бегут, и, конечно, никто из вторых не думал о смерти. По теории вероятности шансы выжить и у тех, и у других были почти одинаковы. Но, как мы уже успели убедиться, действительность вершится по законам невероятности.
Ривка ушла из дома одна. Она не успела далеко отойти от города, когда ее догнала мать, посланная за девочкой бабушкой. Только этим двоим и суждено было выжить из всей многочисленной родни, оставшейся в Дубно. Застигнутый войной в санатории отец Ривки, Аврум, поспешил к семье, в Дубно. Но дом был уже пуст. Все нажитое имущество оставлено без присмотра. Как Этл могла уйти, не спрятав даже свои драгоценности? Напрашивался ответ: жена собиралась догнать Ривку и вместе с ней вернуться домой.
Аврум не успел уйти из города, зато успел с помощью соседа, с которым дружно жили бок о бок не один год, зарыть в саду свое нехитрое богатство. Чтобы после войны у семьи было с чего начинать жить. Он не мог себе представить, что придет день, когда вчерашний друг и сосед закричит, указывая на него пальцем: "Держите его, это еврей!" Тут же на этот крик отозвалась автоматная очередь патруля. Понял ли Аврум, чем был для него стрекочущий звук или последнее, что услышал брат моего дедушки Шойла, были предательские слова соседа и друга?
Война гнала Ривку и Этл прочь от линии фронта. И загнала на просторы неведомой Средней Азии. Никто из семьи мужа не откликнулся на призывы Этл о помощи. Так и бедствовали они с дочерью, пока брат Этл не забрал сестру с племянницей к себе в Первоуральск.
Война закончилась победой. Но для матери и дочки она закончилась полным крахом надежд. В Дубно не осталось ни родни, ни дома, ни могил. Казалось, что нет и будущего. Ривка решила, что будущее возможно только в одной единственной стране. Как и в первый день войны, решение она приняла самостоятельно. Матери ничего не оставалось, как вновь последовать за повзрослевшей дочерью, выбравшей полный опасности и неизвестности долгий путь в Палестину. Много километров и границ пришлось пройти этим женщинам, прежде чем они добрались до лагеря еврейских беженцев в Италии. Там на них и наткнулся ищущий своих родных Яков Лихт.
Судьба мирволила молодому и здоровому Якову, угнанному в Германию с Украины. За годы войны, проведенные на принудительных работах, никто не заподозрил в нем еврея. Спасали немецкоподобная фамилия, отличное знание немецкого языка и архиважная для нацистов арийская внешность. Спас и тот военнопленный из штрафников, который шепнул, усмехнувшись: "Жив, жиденыш? Ну, живи... мне-то что..." Очередным подарком судьбы оказалось и неожиданно жаркое объятие лейтенанта армии-освободительницы, успевшего шепнуть по-русски: "Уходи с американцами пока не поздно..." Яков моментально узнал его. Это был тот самый офицер, что в первые дни войны силой отнял у него лошадь, а вместе с ней и надежду уйти от надвигавшегося фронта.
Очутившись в американской оккупационной зоне Яков понял, что нельзя оставаться вечным рабом даже и такой счастливой судьбы, что пора становиться ее хозяином. Отказавшись возвращаться в неласковые объятия бывшей родины, он принял твердое решение пробираться на родину историческую. Оказавшись в итальянском лагере беженцев, он стал активистом еврейской молодежной организации, руководившей отправкой в Палестину. Именно в списках молодежи он и увидел имя Ривки Лихт. Кинулся в тот лагерь - вдруг родственники? Ривку он не застал дома, но разговор с ее матерью достаточно красноречиво убедил его, что они просто однофамильцы.
Книга Берла-Баруха Лихта (глава 5)