НАЧАЛО СТАЛИНИЗМА
Оригинал взят у not4cash в НАЧАЛО СТАЛИНИЗМА
Оригинал взят у fedotov1384 в НАЧАЛО СТАЛИНИЗМА
Сегодня мы переживаем какой-то поистине странный этап в истории общественного сознания - точнее, в истории восприятия Сталина.
Сталин стал самой популярной исторической фигурой в России, несмотря на почти всеобщий официальный десталинизирующий дискурс; еще более, нежели власть, нетерпима к сталинизму гуманитарная и творческая интеллигенция. Странно и то, что, по моим наблюдениям, оппозиционно настроенная гуманитарная интеллигенция склонна обвинять нынешний режим в верности сталинизму. Парадоксальным образом за сталинизм принимается текущая ситуация нестабильности: разнобой голосов; путаница слов и понятий; точечные нажимы власти и ее стратегическое бессилие; словесная мишура либерального озлобления; громкие, скандальные, политизированные судебные процессы, в ходе которых СМИ и интеллигенция, как правило, пытаются критиковать судебные решения; вышучивание и поношение каждого слова и дела политических лидеров. Напомню, что даже кумиры либерализма описывали тоталитаризм как чрезмерное единство мнений, исчезновение плюрализма, унификацию политического сознания, гипертрофию политической стабильности; обязательным компонентом тоталитаризма считают, как правило, единую идеологию. Сегодня все понимают, что этого нет и в помине. Интеллигенция, похоже, переживает какой-то невроз - со всеми невротическими процессами: вытеснением, перенесением, сопротивлением коллективного «Я» потаенным психическим энергиям. Рискну предположить, что подлинное отношение к сталинизму у современной интеллигенции несколько иное, нежели она заявляет. По каким-то причинам интеллигенция хочет оказаться в сталинизме.
Одна за другой появляются работы, реабилитирующие те или иные деяния Сталина. Этому процессу даже многие марксисты начали активно сопротивляться. При этом, однако, интерес к идеологии сталинизма крайне невысок. Точнее, я могу назвать немало исследований общественного сознания (не идеологии как таковой) эпохи сталинизма, однако даже эти исследования в высокой степени фантастичны и мифологизированы: в них общество предстает в каком-то немыслимом виде - в каком даже антропологи эпохи наивного эволюционизма не изображали «пралогическое мышление» примитивных народов. Рассказывается о каких-то массовых шизофренических сдвигах, о невиданных формах нового культа, о реифицируемых фантазмах и т.п. Совершенно потрясающи гуманитарные нарративы о пушкинском юбилее 1937-го, в котором видят чуть не массовую некрофилию, иррациональный взрыв беспричинного энтузиазма, бегство от насилия в поэзию, легитимацию насилия поэзией. И никто не хочет видеть, что пушкинские празднования - еще и пропаганда великих ценностей, возвращение из революционного авангардного порыва в классику, срастание культурного времени.
Не сказать, что все в нынешних штудиях вокруг коммунистического сознания лживо, но здравого смысла всем нам в вопросах сталинизма явно недостает. Но стоит начать освобождаться от этого невроза и предлагать хоть какие-то (на первых порах упрощенные) интерпретативные концепции. Быть может, уже появились какие-то глубокие работы об идейном сталинизме, тогда хотелось бы с ними ознакомиться. Думаю, стоит обратиться к текстам самого Сталина - в конце концов, видеть в политических высказываниях только средство манипуляции и цинического сокрытия правды - это тоже паранойя. Всякий политик скрывает свои мысли с помощью языка, всякий политик стремится управлять какими-то общественными группами, но всякий политик (тем более крупный) стремится и доказать свою правоту, выразить свои взгляды, сформулировать повестку дня. Следовательно, почему бы не начать разговор (от которого общество будто бы стремится ускользнуть) с чтения Сталина? Благо, для нас здесь потрудился, например, очень ответственный редактор Ричард Косолапов, издавший не только недостающие тома собрания сочинений вождя (т.е. осуществивший первую попытку собрать все тексты Сталина), но и замечательный сборник «Слово товарищу Сталину», где собраны ключевые тексты Иосифа Виссарионовича. Я просто советую всем антисталинистам и всем сталинистам прочитать хотя бы эту книгу - и начать осмысление.
Я не буду обличать или возносить Сталина, мне это не нужно. Я просто хочу сделать шаг к серьезному разговору об идеологии этого человека, чья мысль оказалась погребена под громоздкой мишурой критиков тоталитаризма с их (конечно же, яркими и увлекательными) рассуждениями о «тоталитарном мифе», «фантазмах», «шизофрении» и т.п. В конце концов, все знают, что перед нами крупная историческая личность. И небезынтересно получить доступ к её внутреннему содержанию.
Но просто реферировать сталинские тексты - дело для меня неинтересное и бессмысленное. Думаю, не мешало бы взглянуть на них изнутри русской идеологической традиции.
Русская идеология изначально выражала себя через идею «Москва - Третий Рим». После падения Константинополя русское царство преподносило себя как последний оплот Христовой истины на земле, отсюда - мысли о мессианской природе русского народа. Народу и царству суждено спасти человечество, сыграть ключевую роль в мировой истории (ведь теперь лишь один народ несет Бога - в противостоянии католической «ереси» и мусульманскому «игу»). То есть Третий Рим включает в себя Новый Иерусалим: нам потому нужно стать сильными, что мы храним отныне духовный центр мироздания.
Петр Великий несколько ослабил религиозный мессианский драйв, поставив светский культ государства и государя на центральное место в иерархии религиозных ценностей. Чтобы убедиться, что петровская великодержавность носила парарелигиозный характер, достаточно обратиться к текстам Феофана Прокоповича - главного пропагандиста петровского проекта. Однако народ (особенно «раскольники»), отпав от официальной церкви, лишь еще более заряжался мессианскими чаяниями, нередко носившими утопический характер, характер хилиастический. Хилиазм - ожидание Царствия Божьего на земле, чаяния земного разрешения исторической трагедии. Эти мессианские идеи проходят красной нитью через народные утопические сказания и воскресают у славянофилов, Достоевского, Федорова и др. Государство же, отчуждаясь все более от полусветской сакральности петровского проекта, отталкивает от себя и интеллигенцию. Последняя начинает искать царства правды на путях секулярных, светских - и узнает свой идеал в идеях социалистов, народников, марксистов. Народники по-прежнему видят в России оплот будущего благоденствия, в русском народе - мессианского субъекта. Социал-демократы также мечтают о разрешении исторических противоречий, Ленин видит особый шанс именно для России в этом всемирном процессе (об этом внятно заявлено уже в работе «Что делать?» - исходном, по сути, тексте большевизма).
Революция была взрывом красных смыслов, накаленных хилиастическими ожиданиями. (Хочу подчеркнуть, что я не считаю эти процессы «базисными» - разумеется, революция вызвана серьезными противоречиями в экономической и политической системах.) Искусство авангарда прямо-таки захлебывалось этой лавой красного смысла. Александр Блок написал поэму о мессианской природе революции (в «Двенадцати» сказано о революции как о новом Пришествии Христовом). Идеологически необходимо было оформить синтез пролетарского мессианизма Маркса и русского мессианизма, до сих пор несущего религиозную окраску.
Таким образом, исходные мессианские ожидания преобразовывались, обретали многообразие форм в «Петербургский период русской истории» - и взорвались в эпоху революции. Большевики вынуждены были организовывать эту энергию, они строили союз пролетариев и крестьян, тем самым отчасти отходя от пролетарскости к широкому народничеству, они стали созидать великодержавное царство (отступая от идей мировой революции к государственничеству в духе Третьего Рима). Вероятно, заслуживает упоминания и факт переноса столицы в Москву - как символическое возвращение к мессианскому пути. Но никакого синтеза ленинизм не создал (до того ли ему было! и хотел ли он этого синтеза?), он накапливал черты эклектики. Помимо прочего, Ленин создал и развил учение о партии как о главном субъекте исторической борьбы, что в неявном виде потеснило позиции пролетариата как ведущей силы исторического творчества. Конечно, в самом марксизме можно было найти обоснования для происходящих идеологических сдвигов, но для этого наследие Маркса - Энгельса нуждалось, как минимум, в реинтерпретации.
Ощутимым началом сворачивания/стабилизации многообразия красных смыслов может считаться переход от ленинизма к сталинизму, когда всемирность и радикальность проекта серьезно укорачиваются. Однако стоит рассмотреть смысловые грани этого периода. Его ключевым текстом («символом веры» сталинизма) является «клятва» Сталина - речь, произнесенная по смерти вождя пролетариата. Клятва была положена на музыку Сергеем Прокофьевым (с использованием мотивов духовной православной музыки), легла в основу главного агитационного фильма сталинизма («Клятва»). Между прочим, завораживающее воздействие этого текста испытывал Осип Мандельштам, неоднократно отсылавший в своей лирике к этому эпизоду советской истории (в частности, мандельштамовская «присяга чудная четвертому сословью» может прочитываться как отголосок «клятвы», само слово «клятва» становится одним из сокровенных в творчестве поэта).
Текст сталинской речи известен в двух вариантах - тезисном (в форме заповедей) и развернутом (где к заповедям даются комментарии). Приведу сокращенный, канонизированный вариант (полный текст речи впервые опубликован в газете «Правда», № 23, от 30 января 1924 г.):
В приведенном тексте свернут эпохальный сдвиг в идеологии большевизма. Сталин до сих пор не был фигурой идеологической: большевистская идеология развивалась как сложная теория, через обществоведческие и философские дискуссии. На этом поле Сталин проигрывал всем своим конкурентам. Получив же реальные рычаги власти (пост генерального секретаря), он еще не мог стать властью - без собственного идеологического поля. Специфическое образование Сталина подсказало ему, однако, что он может перескочить ступень теоретического творчества, заговорив на языке новой сакральности. Именно это стало инструментом приобретения Сталиным такого важного свойства власти как дискурс.
Итак, рассматриваемый текст написан на языке сакральных символов. Шесть «заповедей» не просто риторическая фигура, поскольку дополняются они сакралитетом самого ритуала клятвы - до сих пор клятва звучала перед лицом Господа, теперь средоточием сакральности становится тело Ленина. Из полного текста: «Вы видели за эти дни паломничество к гробу товарища Ленина десятков и сотен тысяч трудящихся. Через некоторое время вы увидите паломничество представителей миллионов трудящихся к могиле товарища Ленина. Можете не сомневаться в том, что за представителями миллионов потянутся потом представители десятков и сотен миллионов со всех концов света для того, чтобы засвидетельствовать, что Ленин был вождем не только русского пролетариата, не только европейских рабочих, не только колониального Востока, но и всего трудящегося мира земного шара». Ленинизм превращается в «паломнический» (уж Сталин-то прекрасно понимал смысл этого слова) культ.
Москва как Новый Иерусалим обзавелась всечеловеческой святыней. Здесь же - решительный шаг в сторону хилиазма: «… что царство труда можно создать усилиями самих трудящихся, что царство труда нужно создать на земле, а не на небе» (вновь цитирую полный текст). Автор будто спорит с догматическим богословием, выделяя именно эти слова: официальное богословие отказывалась говорить о Царстве Божьем на земле, а все попытки построения земного рая клеймило, ибо только волей Божьей можно достичь благодати. Спорит он и с известнейшей молитвенной формулой: «яко на небеси, на земли» («Отче наш») - отныне именно и только земля священна.
Очень тонко подобрана и формула «царство труда», на место Христа поставлен Труд. Это замещение трудно понять, не ощущая историософского смысла Марксовой политэкономии. Труд в марксизме - это производство жизни, а капитал - накопленное отчуждение («накопленная смерть», как подчеркивал Эрих Фромм). Кроме того, марксизм смотрит на пролетариат как на мессианский коллективный субъект, в историософии марксизма коллективный мессия служит заместителем Мессии персонифицированного. От идеи «русский народ - народ-богоносец» до идеи о всемирно-историческом значении пролетариата, на самом деле, один шаг.
В сталинском тексте образовавшаяся к тому времени идеологическая эклектика (государственничество - интернационализм, пролетариат как субъект - партия как субъект, диктатура пролетариата - единство рабочих и крестьян) кристаллизируется в стройную доктрину. Последовательность заповедей принципиальна, это путь восхождения к коммунистической цели: коммунист - партия - класс - народ - империя народов - весь мир. Заметим, что Сталин ставит в основание мессианского пути личность коммуниста. Таким образом, доктрина приобретает парарелигиозный и антропоцентрический характер. Новое истолкование хилиазма - царство труда на земле - указывает на путь разрешения вопроса богостроителей, вопроса о духовном наполнении социализма. Вводимая поступательность и стратегия удерживания позиций снимает противоречие между державностью и всечеловечностью.
Любопытно проследить, как в дальнейшем изымались звенья сталинской мессианской цепи. Прежде всего, проект был лишен, на мой взгляд, первого и последнего звена - тогда остальные точки коммунистического восхождения стали мутировать. Однако начало сталинизма - это, как мне кажется, вполне рациональная попытка собирания идеологического наследия революции, порожденного взрывом разнородных мессианских идей и утопических доктрин.
Илья Роготнев
Источник: http://eotperm.ru/?p=526
Оригинал взят у fedotov1384 в НАЧАЛО СТАЛИНИЗМА
Сегодня мы переживаем какой-то поистине странный этап в истории общественного сознания - точнее, в истории восприятия Сталина.
Сталин стал самой популярной исторической фигурой в России, несмотря на почти всеобщий официальный десталинизирующий дискурс; еще более, нежели власть, нетерпима к сталинизму гуманитарная и творческая интеллигенция. Странно и то, что, по моим наблюдениям, оппозиционно настроенная гуманитарная интеллигенция склонна обвинять нынешний режим в верности сталинизму. Парадоксальным образом за сталинизм принимается текущая ситуация нестабильности: разнобой голосов; путаница слов и понятий; точечные нажимы власти и ее стратегическое бессилие; словесная мишура либерального озлобления; громкие, скандальные, политизированные судебные процессы, в ходе которых СМИ и интеллигенция, как правило, пытаются критиковать судебные решения; вышучивание и поношение каждого слова и дела политических лидеров. Напомню, что даже кумиры либерализма описывали тоталитаризм как чрезмерное единство мнений, исчезновение плюрализма, унификацию политического сознания, гипертрофию политической стабильности; обязательным компонентом тоталитаризма считают, как правило, единую идеологию. Сегодня все понимают, что этого нет и в помине. Интеллигенция, похоже, переживает какой-то невроз - со всеми невротическими процессами: вытеснением, перенесением, сопротивлением коллективного «Я» потаенным психическим энергиям. Рискну предположить, что подлинное отношение к сталинизму у современной интеллигенции несколько иное, нежели она заявляет. По каким-то причинам интеллигенция хочет оказаться в сталинизме.
Одна за другой появляются работы, реабилитирующие те или иные деяния Сталина. Этому процессу даже многие марксисты начали активно сопротивляться. При этом, однако, интерес к идеологии сталинизма крайне невысок. Точнее, я могу назвать немало исследований общественного сознания (не идеологии как таковой) эпохи сталинизма, однако даже эти исследования в высокой степени фантастичны и мифологизированы: в них общество предстает в каком-то немыслимом виде - в каком даже антропологи эпохи наивного эволюционизма не изображали «пралогическое мышление» примитивных народов. Рассказывается о каких-то массовых шизофренических сдвигах, о невиданных формах нового культа, о реифицируемых фантазмах и т.п. Совершенно потрясающи гуманитарные нарративы о пушкинском юбилее 1937-го, в котором видят чуть не массовую некрофилию, иррациональный взрыв беспричинного энтузиазма, бегство от насилия в поэзию, легитимацию насилия поэзией. И никто не хочет видеть, что пушкинские празднования - еще и пропаганда великих ценностей, возвращение из революционного авангардного порыва в классику, срастание культурного времени.
Не сказать, что все в нынешних штудиях вокруг коммунистического сознания лживо, но здравого смысла всем нам в вопросах сталинизма явно недостает. Но стоит начать освобождаться от этого невроза и предлагать хоть какие-то (на первых порах упрощенные) интерпретативные концепции. Быть может, уже появились какие-то глубокие работы об идейном сталинизме, тогда хотелось бы с ними ознакомиться. Думаю, стоит обратиться к текстам самого Сталина - в конце концов, видеть в политических высказываниях только средство манипуляции и цинического сокрытия правды - это тоже паранойя. Всякий политик скрывает свои мысли с помощью языка, всякий политик стремится управлять какими-то общественными группами, но всякий политик (тем более крупный) стремится и доказать свою правоту, выразить свои взгляды, сформулировать повестку дня. Следовательно, почему бы не начать разговор (от которого общество будто бы стремится ускользнуть) с чтения Сталина? Благо, для нас здесь потрудился, например, очень ответственный редактор Ричард Косолапов, издавший не только недостающие тома собрания сочинений вождя (т.е. осуществивший первую попытку собрать все тексты Сталина), но и замечательный сборник «Слово товарищу Сталину», где собраны ключевые тексты Иосифа Виссарионовича. Я просто советую всем антисталинистам и всем сталинистам прочитать хотя бы эту книгу - и начать осмысление.
Я не буду обличать или возносить Сталина, мне это не нужно. Я просто хочу сделать шаг к серьезному разговору об идеологии этого человека, чья мысль оказалась погребена под громоздкой мишурой критиков тоталитаризма с их (конечно же, яркими и увлекательными) рассуждениями о «тоталитарном мифе», «фантазмах», «шизофрении» и т.п. В конце концов, все знают, что перед нами крупная историческая личность. И небезынтересно получить доступ к её внутреннему содержанию.
Но просто реферировать сталинские тексты - дело для меня неинтересное и бессмысленное. Думаю, не мешало бы взглянуть на них изнутри русской идеологической традиции.
Русская идеология изначально выражала себя через идею «Москва - Третий Рим». После падения Константинополя русское царство преподносило себя как последний оплот Христовой истины на земле, отсюда - мысли о мессианской природе русского народа. Народу и царству суждено спасти человечество, сыграть ключевую роль в мировой истории (ведь теперь лишь один народ несет Бога - в противостоянии католической «ереси» и мусульманскому «игу»). То есть Третий Рим включает в себя Новый Иерусалим: нам потому нужно стать сильными, что мы храним отныне духовный центр мироздания.
Петр Великий несколько ослабил религиозный мессианский драйв, поставив светский культ государства и государя на центральное место в иерархии религиозных ценностей. Чтобы убедиться, что петровская великодержавность носила парарелигиозный характер, достаточно обратиться к текстам Феофана Прокоповича - главного пропагандиста петровского проекта. Однако народ (особенно «раскольники»), отпав от официальной церкви, лишь еще более заряжался мессианскими чаяниями, нередко носившими утопический характер, характер хилиастический. Хилиазм - ожидание Царствия Божьего на земле, чаяния земного разрешения исторической трагедии. Эти мессианские идеи проходят красной нитью через народные утопические сказания и воскресают у славянофилов, Достоевского, Федорова и др. Государство же, отчуждаясь все более от полусветской сакральности петровского проекта, отталкивает от себя и интеллигенцию. Последняя начинает искать царства правды на путях секулярных, светских - и узнает свой идеал в идеях социалистов, народников, марксистов. Народники по-прежнему видят в России оплот будущего благоденствия, в русском народе - мессианского субъекта. Социал-демократы также мечтают о разрешении исторических противоречий, Ленин видит особый шанс именно для России в этом всемирном процессе (об этом внятно заявлено уже в работе «Что делать?» - исходном, по сути, тексте большевизма).
Революция была взрывом красных смыслов, накаленных хилиастическими ожиданиями. (Хочу подчеркнуть, что я не считаю эти процессы «базисными» - разумеется, революция вызвана серьезными противоречиями в экономической и политической системах.) Искусство авангарда прямо-таки захлебывалось этой лавой красного смысла. Александр Блок написал поэму о мессианской природе революции (в «Двенадцати» сказано о революции как о новом Пришествии Христовом). Идеологически необходимо было оформить синтез пролетарского мессианизма Маркса и русского мессианизма, до сих пор несущего религиозную окраску.
Таким образом, исходные мессианские ожидания преобразовывались, обретали многообразие форм в «Петербургский период русской истории» - и взорвались в эпоху революции. Большевики вынуждены были организовывать эту энергию, они строили союз пролетариев и крестьян, тем самым отчасти отходя от пролетарскости к широкому народничеству, они стали созидать великодержавное царство (отступая от идей мировой революции к государственничеству в духе Третьего Рима). Вероятно, заслуживает упоминания и факт переноса столицы в Москву - как символическое возвращение к мессианскому пути. Но никакого синтеза ленинизм не создал (до того ли ему было! и хотел ли он этого синтеза?), он накапливал черты эклектики. Помимо прочего, Ленин создал и развил учение о партии как о главном субъекте исторической борьбы, что в неявном виде потеснило позиции пролетариата как ведущей силы исторического творчества. Конечно, в самом марксизме можно было найти обоснования для происходящих идеологических сдвигов, но для этого наследие Маркса - Энгельса нуждалось, как минимум, в реинтерпретации.
Ощутимым началом сворачивания/стабилизации многообразия красных смыслов может считаться переход от ленинизма к сталинизму, когда всемирность и радикальность проекта серьезно укорачиваются. Однако стоит рассмотреть смысловые грани этого периода. Его ключевым текстом («символом веры» сталинизма) является «клятва» Сталина - речь, произнесенная по смерти вождя пролетариата. Клятва была положена на музыку Сергеем Прокофьевым (с использованием мотивов духовной православной музыки), легла в основу главного агитационного фильма сталинизма («Клятва»). Между прочим, завораживающее воздействие этого текста испытывал Осип Мандельштам, неоднократно отсылавший в своей лирике к этому эпизоду советской истории (в частности, мандельштамовская «присяга чудная четвертому сословью» может прочитываться как отголосок «клятвы», само слово «клятва» становится одним из сокровенных в творчестве поэта).
Текст сталинской речи известен в двух вариантах - тезисном (в форме заповедей) и развернутом (где к заповедям даются комментарии). Приведу сокращенный, канонизированный вариант (полный текст речи впервые опубликован в газете «Правда», № 23, от 30 января 1924 г.):
- • УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ ДЕРЖАТЬ ВЫСОКО И ХРАНИТЬ В ЧИСТОТЕ ВЕЛИКОЕ ЗВАНИЕ ЧЛЕНА ПАРТИИ. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИМ ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
- • УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ ХРАНИТЬ ЕДИНСТВО НАШЕЙ ПАРТИИ, КАК ЗЕНИЦУ ОКА. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИМ И ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
- • УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ ХРАНИТЬ И УКРЕПЛЯТЬ ДИКТАТУРУ ПРОЛЕТАРИАТА. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ НЕ ПОЩАДИМ СВОИХ СИЛ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВЫПОЛНИТЬ С ЧЕСТЬЮ И ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
- • УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ УКРЕПЛЯТЬ ВСЕМИ СИЛАМИ СОЮЗ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИМ И ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
- • УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ УКРЕПЛЯТЬ И РАСШИРЯТЬ СОЮЗ РЕСПУБЛИК. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ ВЫПОЛНИМ С ЧЕСТЬЮ И ЭТУ ТВОЮ ЗАПОВЕДЬ!
- • УХОДЯ ОТ НАС, ТОВАРИЩ ЛЕНИН ЗАВЕЩАЛ НАМ ВЕРНОСТЬ ПРИНЦИПАМ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, ЧТО МЫ НЕ ПОЩАДИМ СВОЕЙ ЖИЗНИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ УКРЕПЛЯТЬ И РАСШИРЯТЬ СОЮЗ ТРУДЯЩИХСЯ ВСЕГО МИРА - КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ!
В приведенном тексте свернут эпохальный сдвиг в идеологии большевизма. Сталин до сих пор не был фигурой идеологической: большевистская идеология развивалась как сложная теория, через обществоведческие и философские дискуссии. На этом поле Сталин проигрывал всем своим конкурентам. Получив же реальные рычаги власти (пост генерального секретаря), он еще не мог стать властью - без собственного идеологического поля. Специфическое образование Сталина подсказало ему, однако, что он может перескочить ступень теоретического творчества, заговорив на языке новой сакральности. Именно это стало инструментом приобретения Сталиным такого важного свойства власти как дискурс.
Итак, рассматриваемый текст написан на языке сакральных символов. Шесть «заповедей» не просто риторическая фигура, поскольку дополняются они сакралитетом самого ритуала клятвы - до сих пор клятва звучала перед лицом Господа, теперь средоточием сакральности становится тело Ленина. Из полного текста: «Вы видели за эти дни паломничество к гробу товарища Ленина десятков и сотен тысяч трудящихся. Через некоторое время вы увидите паломничество представителей миллионов трудящихся к могиле товарища Ленина. Можете не сомневаться в том, что за представителями миллионов потянутся потом представители десятков и сотен миллионов со всех концов света для того, чтобы засвидетельствовать, что Ленин был вождем не только русского пролетариата, не только европейских рабочих, не только колониального Востока, но и всего трудящегося мира земного шара». Ленинизм превращается в «паломнический» (уж Сталин-то прекрасно понимал смысл этого слова) культ.
Москва как Новый Иерусалим обзавелась всечеловеческой святыней. Здесь же - решительный шаг в сторону хилиазма: «… что царство труда можно создать усилиями самих трудящихся, что царство труда нужно создать на земле, а не на небе» (вновь цитирую полный текст). Автор будто спорит с догматическим богословием, выделяя именно эти слова: официальное богословие отказывалась говорить о Царстве Божьем на земле, а все попытки построения земного рая клеймило, ибо только волей Божьей можно достичь благодати. Спорит он и с известнейшей молитвенной формулой: «яко на небеси, на земли» («Отче наш») - отныне именно и только земля священна.
Очень тонко подобрана и формула «царство труда», на место Христа поставлен Труд. Это замещение трудно понять, не ощущая историософского смысла Марксовой политэкономии. Труд в марксизме - это производство жизни, а капитал - накопленное отчуждение («накопленная смерть», как подчеркивал Эрих Фромм). Кроме того, марксизм смотрит на пролетариат как на мессианский коллективный субъект, в историософии марксизма коллективный мессия служит заместителем Мессии персонифицированного. От идеи «русский народ - народ-богоносец» до идеи о всемирно-историческом значении пролетариата, на самом деле, один шаг.
В сталинском тексте образовавшаяся к тому времени идеологическая эклектика (государственничество - интернационализм, пролетариат как субъект - партия как субъект, диктатура пролетариата - единство рабочих и крестьян) кристаллизируется в стройную доктрину. Последовательность заповедей принципиальна, это путь восхождения к коммунистической цели: коммунист - партия - класс - народ - империя народов - весь мир. Заметим, что Сталин ставит в основание мессианского пути личность коммуниста. Таким образом, доктрина приобретает парарелигиозный и антропоцентрический характер. Новое истолкование хилиазма - царство труда на земле - указывает на путь разрешения вопроса богостроителей, вопроса о духовном наполнении социализма. Вводимая поступательность и стратегия удерживания позиций снимает противоречие между державностью и всечеловечностью.
Любопытно проследить, как в дальнейшем изымались звенья сталинской мессианской цепи. Прежде всего, проект был лишен, на мой взгляд, первого и последнего звена - тогда остальные точки коммунистического восхождения стали мутировать. Однако начало сталинизма - это, как мне кажется, вполне рациональная попытка собирания идеологического наследия революции, порожденного взрывом разнородных мессианских идей и утопических доктрин.
Илья Роготнев
Источник: http://eotperm.ru/?p=526