Понедельник - день серьезный, поэтому будет отзыв на невеселую, но прекрасную книгу.
Есть авторы, которые необъяснимо для меня не любят своих героев, которые тащат наружу из своим же талантом придуманных персонажей самое мрачное, тоскливое и депрессивное, что есть в человеке. А есть авторы, своих героев любящие. Всяких героев, не обязательно светлых, умных, правильных нравственно и выдержанных идеологически. Да, это я именно про Марину Степнову. Не буду сейчас сравнивать ее с антиподом (в моем представлении, разумеется), разве что в комментариях всплывет, буду говорить только об этом небольшом сборнике ее рассказов. Рассказы - жанр, который я обычно даже не берусь читать, не мое, но это же Степнова с ее языком, интонациями и сюжетами-судьбами, как я могла пройти мимо…
Что я там произнесла выше? Придуманные герои? Это я глупость сказала, конечно. Ее герои совершенно живые - зримо, естественно живые. Соседи за дверью на лестничной клетке, о которых мы не знаем совершенно ничего или знаем только поверхностное «стерва, добрая тетка, напыщенный сноб, рубаха-парень…». И сами рассказы, большинство - не совсем рассказы, не краткие яркие эпизоды, а будто мгновенно, на нескольких страничках пролетающая жизнь: зародилась, разгорелась, а может, и тихо тлела, не давая огня ни себе, ни людям, взорвалась перед концом или затухла так, что никто и не заметил. Некоторых и любить-то невозможно, настолько они ни Богу - свечка, ни черту - кочерга, а вот читаешь эту жизнь и даже к злой «старой суке» испытываешь сочувствие. Ну, вот такие они, да, несуразные часто, несуразно живут, несуразно выходят замуж, делают аборты, несуразно изменяют, боятся своих чистых душевных движений… и любят.
Да, все рассказы, в общем-то, о любви. О первой и «неправильной» - так коротко, такими яркими штрихами, так ностальгически без открытой ностальгии в тексте, так грустно, но беспечально. О любви к чужому ребенку… нет, не буду перечислять, это как-то очень неправильно здесь. Сборник такой цельный, такой неразрывный, герои все время соприкасаются общими краями судеб - пусть так и останется в отзыве, без разделения и расклада по полочкам.
А еще, каждый рассказ - качели, только направление движения разное: то с верхней точки под небом они ухают вниз, то, наоборот, взлетают вверх, оставляя тебя в точке, где эмоции останавливаются, замерев на пи́ке.
P.S. Выделить что-то одно не могу, но сильнее всех, пожалуй, отозвался «Варенье из каки», такой легкий, светлый и такой мудрый. Не знаете, что это за варенье такое? Читайте рассказ)
P.P.S. Для тех, кто ни разу не держал в руках книги Марины Степновой маленькие примеры того, как:
"А я в автобусе вообще ни разу в жизни не была - у нас машина, и я ее ненавижу, потому что внутри воняет бензином. Мама всегда дает мне с собой в дорогу соленый огурец и целлофановый мешочек. И огурец никогда не помогает, а мешочек - всегда".
"Я читаю ту же книжку, что и брат, только перевернутую. Читаю вверх ногами, быстро (куда быстрей, чем как надо) и сразу про себя, потому что, если бубнить вслух, получишь по заднице. Брат свое слово держит: по заднице я получаю часто. Сам он бубнит как раз вслух - он учит пушкинского «Пророка», которого я понимаю через слово, даже через два, но мне очень, очень нравится. «И он к кустам моим приник!» Я тоже ползаю за братом по кустам - подглядываю, как он с большими пацанами играет в ножички и в дурака, - поэтому вполне разделяю энтузиазм шестикрылого серафима".
"Лучше всего, конечно, оказалась немецкая бюрократия. Громадная и громоздкая машина, лязгающая чужим пугающим языком, изрыгающая непонятные пока Копотову бланки и формуляры, требующая подписать тут и тут, а вот тут - заполнить, она работала. Работала! Это было немыслимо! Немцы, правда, находили в существующем государственном миропорядке какие-то одним им видимые недостатки, но Копотов просто наслаждался тем, что всё было по правилам. То есть если ты нажимал красную кнопку с надписью «Стоп» - всё действительно останавливалось. А если зеленую с надписью «Поехали» - все ехали. И так было всегда, без оговорок и перебоев. В России, ткнув в любую кнопку (хоть в кнопку дверного звонка), можно было получить в ответ всё что угодно - в морду, орден, струю соляной кислоты, гостей из Нижневартовска, цепную ядерную реакцию. Нажимать во второй раз было еще страшнее - закономерностей в России лучше было не искать. Копотову казалось, будто он, долгие годы прожив под одной крышей с опасным психопатом, наконец-то съехал к тихой и скучной старушке, живущей по раз и навсегда заведенному унылому распорядку".
"Массимилиано забрал чаевые - слишком щедрые, чтобы обрадоваться: чужое расточительство всегда обидно - ты вкалываешь с утра до вечера, гнешь спину, дрожишь мордой над раскаленными кастрюлями, ради каждого чентезимо, а они… Массимилиано махнул рукой, закурил. Старик с дворняжкой вернулся, взял стаканчик граппы, понюхал, покачал головой. Я бы убил жену за такую граппу. Я бы тоже, откликнулся Массимилиано. Но это покупная. Дрянь для туристов. Давай, пей и проваливай, мне пора домой. Рождество.
Старик еще раз покачал головой.
Надоели эти русские, - сказал вдруг Массимилиано. Сил нет. Приезжают и думают, раз у них деньги, они здесь свои. Гнать бы их всех. Изгадили всё побережье.
Кризис, - невпопад ответил старик".