Судебный процесс по делу о немецко-фашистских зверствах в Ленинградской области

Dec 30, 2020 19:48



0gnev
29 декабря, 18:55
газета «Правда», 29 декабря 1945 года
В качестве обвиняемых по настоящему делу привлечены 11 бывших военнослужащих германской армии: генерал-майор Ремлингер Генрих, капитан Штрюфинг Карл, обер-фельдфебель Энгель Фриц, военнослужащий Дюре Арно, командир взвода Бем Эрнст, лейтенант Зоненфельд Эдуард, военнослужащие Герер Эрвин, Скотки Эрвин и Янике Гергард, обер-фельдфебель Фогель Эрих-Пауль, ст. лейтенант Визе Франц.
...
Следующим допрашивается подсудимый Дюре, военнослужащий второй роты батальона «особого назначения», которой командовал Штрюфинг. Как штрафник, Дюре попал в батальон «особого назначения». Вместе с другими подсудимыми Дюре поджигал деревни, расстреливал мирных советских граждан. Он излагает подробности зверских расправ над женщинами, стариками, детьми. Батальон, в котором он служил, при отступлении немецкой армии получил приказ сжигать деревни, расстреливать мирное русское население.
Из допроса Дюре выясняются новые подробности чудовищного злодеяния фашистов в Катынском лесу, где были расстреляны тысячи людей.
Государственный обвинитель: Кто был в числе расстрелянных?
Дюре: Это были польские офицеры, русские, евреи...
Государственный обвинитель: Вы можете приблизительно определить, сколько расстрелянных было уложено в могилу?
Дюре: От 15 до 20 тысяч человек.
Дюре показывает, что в немецких газетах он видел снимок этой могилы, причем под снимком было написано, будто это сделали русские.
https://0gnev.livejournal.com/7498992.html

По свидетельству брата военного переводчика Котляра, последний выезжал вместе с Дюре на место захоронения.

ИСТОРИЯ И ЛЮДИ. КАТЫНЬ  ГОРЕЧЬ ДУШИ МОЕЙ
#ЭКСКЛЮЗИВ by Эрик Котляр - 02.04.2020
4.
Опыт таких командировок у брата уже был.  И когда моему брату поручили разработку пленного немца, который по ориентировке был участником расстрела пленных поляков в Катынском лесу, это поручение ничем не отличалось от прочих  оперативных заданий.    И даже командировка в Смоленск с этим пленным была куда легче, чем поездки брата по сожжённым и разграбленным белорусским сёлам, где заплаканные женщины и дети разглядывали  привезенные братом фотоснимки душегубов и узнавали в них палачей своих близких.
Рассказы Володи  о показаниях немца по расстрелу поляков в Катыни и  те обоснования, которые он приводил при этом,  были   убедительны и понятны. Я очень хорошо помню, как брат обсуждал их с  товарищами во время вечерних посиделок. Всё, о чём они говорили,  выглядело абсолютно открытым и лишенным всякой двусмысленности.  И впиталось  в мою   юношескую память со всей    непредвзятостью.
Необходимую поездку в Катынь сначала подвергли сомнению. Пленные немцы иногда пытались вводить офицеров в заблуждение. Чтобы заработать вожделенную «командировку». Так однажды уже было с золотом князей Радзивиллов.  Тогда брат нахлебался ночных приключений в развалинах «дружественной»  Варшавы.
Но Кабулов приказал  надо ехать! И брат в очередной раз выехал в компании конвойных и пленного немца. Правда, на этот раз по родной земле.
5.
Из командировки брат приехал окрыленный. Немец показал  контрольные позиции расстрелов пленных поляков. Рассказал о приказах из Берлина, которые приводились в действие. Одним словом, всё рассказанное и  показанное пленным, очевидцем  события, полностью подтверждало, что гитлеровцами было совершено  ещё одно дикое преступление на оккупированной земле,  лицемерно описанное Геббельсом, как расправа над поляками стрелками НКВД.
Документы были оформлены в оперативной части лагеря и отправлены в управление на  имя Кобулова. Потом их, наверное, приобщили   к материалам комиссии, возглавляемой генералом медицинской службы, знаменитым учёным хирургом Бурденко.
... По фотографиям белорусские крестьяне опознавали своих мучителей, и когда брат возвращался из таких командировок, от его рассказов кровь стыла в жилах.
Правда, в  Катыни  немец спросил брата, знает ли он, кто такие  «пилсудчики»? Уже в Москве брат узнал, что в период правления Пилсудского в Польше проходили «санации», во время которых чисткам подверглось много немецких «фольк-дойче». Во время  фашистской оккупации Польши этими фактами  пользовались, чтобы настроить солдат вермахта против польского населения.
... Собственно, сам Геббельс никогда и не скрывал, что  эффект его  пропаганды зависел от удачливой напористости  хорошо препарированного голого вранья. И, удивительно, как  поляки, народ, приговоренный гитлеровцами  к собственному «Холокосту», вдруг приняли  очередную геббельсовскую утку «открытия  тайны Катынского леса» за чистую монету.
После войны в Польше ненависть к немцам, истребившим в лагерях смерти сотни тысяч польских граждан, поставивших на поток доставку в Равенсбрюк польских женщин, как  подопытный медицинский материал для бесчеловечных опытов на живых людях, достигла фанатизма.
...
Сейчас, когда  события в  Катыни опять  заполнили политическую жизнь, я  часто размышляю о том, как же   коротка человеческая память. Какая же  вековая злоба должна была накопиться у польского панства к России, если она пересилила ненависть к немецкому  фашизму сороковых годов, когда Розенберг приговорил к онемечиванию всего лишь ничтожную толику поляков, остальную часть польского народа полагалось утилизировать на фабриках смерти. И, если бы не Победа Советского Союза, это неминуемо произошло.  Ведь что-что, а гитлеровская идеология была несгибаема.
...
6.
Много воды утекло с того времени. В конце сороковых годов наша семья подверглась репрессиям. Брат уволился из органов и перешел на гражданку. Потом случилась горбачёвская перестройка. И вдруг в самый разгар ломки страны стало известно о том, что соратники Горбачёва, г-да  Яковлев и Пихоя, обнаружили в секретных архивах некие документы, коренным образом изменившие картину катынских событий. Оказалось, что польские офицеры были расстреляны не фашистскими извергами, а чекистами. Нашлась в архивах к тому же рукописная записка Шелепина.
С Шелепиным я познакомился, когда он в результате кремлевских интриг перестал быть «железным Шуриком» и превратился в одного из заместителей председателя комитета по профтехобразованию. И стал моим куратором  самой крупной в Москве книжной редакции. В шутку её называли тогда «Котляриздат».
Шелепину было явно не по себе в маленькой комнатёнке с предбанником.  Ветер большой политики все ещё не давал ему покоя.  На этой должности он не задержался.  А когда в годы перестройки в ход пошла его написанная от руки записка по расстрелу польских офицеров, он   попросил уже горбачевских соратников показать ему его почерк для подтверждения.. И  в этом  ему было категорически отказано. Об этом мне рассказал один из наших общих  с ним  сотрудников, продолжавший поддерживать с ним тесные отношения.
Брат мой в эти годы  был на пенсии. И я поинтересовался, как же он воспринимает эту новость? Он пожал плечами. Мы, сказал он, честно делали своё дело. Доказательств гитлеровского расстрела у нас хватало. Расстрелянные лежали аккуратными рядами, как это  всегда  бывало у немцев. Выстрелы в затылок обычный стиль немецких карателей. Разрытые могильники были засыпаны сухими осенними листьями, что показывает  время события. В соседних рвах обнаружили веревки немецкого производства. И уж, что главное, все расстреляны из немецкого оружия. Ты же прекрасно помнишь   в сороковые и первые годы войны на армейском вооружении были наганы. Пистолеты ТТ появились только в середине войны.
Польские офицеры принадлежали к корпусу Владислава Сикорского. Если бы наши расстреляли его офицеров, стал бы он  30 июля 1941 года подписывать договор с СССР о возобновлении дипломатических отношений? Польская шляхта очень заносчива и щепетильна в таких делах! Был ещё один психологический штришок. Члены комиссии Бурденко обратили внимание на то, что  у многих расстрелянных красовались на пальцах дорогие кольца.. Вот и думай, сказал брат.
К сожалению, а может и к счастью, брат не дожил до наших дней. Наверное, ему было бы сегодня и горько, и стыдно за всё, что происходит в нашей новой стране. Как каждому из нас, только ещё горше.
Я, когда узнал, о передаче полякам кучи томов с доказательствами советской расправы, скреплённых   ещё в 1992 году  печатью «Росгосархива», почувствовал себя в тупике. Передо мной неожиданно встала серьёзная проблема  могу ли я провести ревизию с переоценкой всего, что было прожито тогда, и объявить вотум недоверия делам Вовки, моего брата? А это значит оказаться в одном строю  с колченогим уродцем с золотой свастикой в петлице.

http://mospravda.ru/2020/04/02/147694/

Катынские заметки

Previous post Next post
Up