Тоска, ванильное мороженое и немножко коньяка
Мой любимый фанфик по Гарри Поттеру под названием
Автор: Misery
Бета И-Тиу, PsyCrow
Пейринг Джинни Уизли/Гермиона Грейнджер
Жанр драма
Рейтинг PG-13
Дисклеймер Все принадлежит Дж.К.Роулинг
Размер мини
Спасибо Отдельная благодарность бете и гамме, моим друзьям и вдохновителям
Мы - кораллы.
Жизнью, кровью и любовью
Мы клянемся до последней капли моря.
Мумий тролль - "Кораллы"
У Джинни Поттер красивая жизнь. Ей завидуют все женщины магического мира (и некоторые мужчины, но об этом в приличном обществе не принято говорить).
Джинни Поттер встает в полседьмого утра (пока муж спит, свернувшись калачиком на своей стороне постели). Принимает душ, используя самые качественные в Англии гели, маски и пенки (Джинни скоро будет тридцать, ей нужно ухаживать за собой, ведь она - человек публичный, она - всегда на виду). Готовит вкусный завтрак: варенные всмятку яйца (как учила мама - сто двадцать секунд кипения), овсянку (каша - обязательное составляющее дневного рациона), чуть подслащенный медом чай (чтобы не портились зубы).
Джинни поспешно расставляет на столе тарелки с горячей едой, наскоро завтракает, оставляет записку домработнице с прижатыми скрепкой деньгами (эта женщина приходит три раза в неделю, ей уже давно за сорок, и она знает свое дело). Джинни убегает одеваться: только все самое лучшее, самое красивое, самое дорогое (для миссис Поттер одежда изготавливается на заказ).
Пробегает мимо спящего мужа, чмокает его в кончик носа (он недовольно морщится, переворачиваясь на другой бок), поправляет одеяла детям.
Часы в гостиной показывают полвосьмого утра - еще чуть-чуть, и Джинни опоздает на утреннюю тренировку.
Она достает маленький кожаный мешочек из такой же маленькой сумочки, в камин сыплется горстка летучего пороха, и Джинни исчезает в зеленом пламени (а этого взгляда прощального, тоскливого - не было его, не было и не будет).
Джинни - капитан сборной по квиддичу «Гарпии Гервена», ее рабочий день не нормирован, и сегодня она, быть может, сумеет улизнуть со стадиона пораньше и забежать в магазин к братьям или даже в министерство к Гермионе, которая будет очень занята, но все же выделит для нее пару минут.
- Сначала - пробежка. Давайте, девочки, не расслабляйтесь, - завязывая шнурки на белоснежных кедах.
Раз-два-три...
Раз-два-три...
Раз-два-три...
На наручных часах - восемь утра, значит, Гарри только что встал с постели и пошел будить детей (а они, наверное, не хотят вставать и зевают, широко раскрывая маленькие розовые рты).
Раз-два-три...
Раз-два-три...
Раз-два-три...
- Девочки - растяжка, на левую ногу, начиинааай!.. - протягивая гласные и звонко обрубая конец фразы. На наручных часах - полдевятого утра, значит, Гарри уже переоделся в черный официальный костюм, со стрелками на брюках, который она приготовила ему вчера вечером, и теперь разогревает уже успевшую остыть овсянку в маггловской микроволновке («ми-кро-вол-нов-ке» - произносит Джинни про себя по слогам).
Раз-два-три...
Раз-два-три...
Раз-два-три...
- Делимся на пары, тренируем броски квоффлов, по меетлааам!..
Джинни слегка задыхается, она порядком устала, все-таки трое детей - это не шутки (пора завязывать со спортом, можно устроиться спортивным корреспондентом в «Ежедневный Пророк», недавно ей предлагали это место...*).
Джинни быстрым движением стягивает форму с влажного от пота тела, закидывает ее в свой шкафчик и идет в общий душ. Ее окутывают клубы пара, на нее льется тонкая струйка горячей воды (напор день ото дня все слабее, нужно вызывать ремонтников, или как там называются эти люди...). Джинни думает, что еще ей нужно успеть сделать за день.
У Гермионы, в отличие от Джинни, график очень жесткий. Гермиона успела устать за это очередное сумасшедшее утро, и Гермиону раздражает, что она должна отвлекаться на старую подругу, которая сидит сейчас напротив нее, с интересом перебирая раскиданные по столу документы (Джинни приходит практически каждый день, медленно пьет горячий травяной чай и рассказывает ей свои маленькие женские истории).
- Как Гарри? Дети? - привычно слетает с накрашенных розовой помадой губ (Рон любит розовый, он говорит, так Гермиона выглядит совсем молоденькой).
- Замечательно. Джеймс в этом году поступает в Хогвартс, ты знаешь, очень волнуемся...- Джинни почти не красится, и ее полные губы, по-детски свежие, - бледно-кораллового цвета.
- Да-да, конечно... - говорит Гермиона, отбивая наманикюренными пальчиками замысловатый ритм по гладкой поверхности стола, - так ужасно, время идет - дети растут... ты что-то хотела, Джинни?
Джинни, как всегда, немного смущена и обижена (ведь Гермиона так много работает, некрасиво отвлекать ее от защиты прав эльфов-домиков, гоблинов и прочих тварей, а ты, Джинни, все как маленькая, ты ведь весь день тратишь на бессмысленные полеты на метле и походы по магазинам, у тебя такая красивая жизнь, Джинни, зачем тебе все эти Гермионы, Перси и Джорджи, напоминающие страшное, никому не нужное прошлое?..). Джинни извиняется, что отвлекла Гермиону от важных дел. Джинни говорит, что скучает, поэтому и приходит так часто (она вот-вот заплачет и специально отворачивается к занавешенному дорогими портьерами окну). Джинни прощается, целуя подругу в уголок аккуратно накрашенного рта, и говорит (впрочем, она всегда это говорит):
- Может, сходим куда-нибудь вечером, как в старые времена?
(Джинни врет, в «старые времена» они никуда не ходили вдвоем).
- У меня столько дел, Джинни, я бы с радостью...
(Эту фразу Гермиона произносит машинально).
Джинни согласно кивает и выходит из кабинета, медленно прикрывая за собой дверь. У Гермионы есть свои строгие правила, определяющие ее жизнь, и походы по барам и кафе с человеком из прошлого в них не включены (Джинни, ах, Джинни, ты такой еще ребенок, всегда под чьей-то опекой!.. Джинни, ах, Джинни, чего ты от всех нас ждешь?..).
Миссис Поттер завидуют все: ее не любят соседки (эти глупые склочницы, собирающиеся вместе вечерами, пьющие бледно-кремового цвета кофе с молоком и горячими, посыпанными сахарной пудрой булочками и обсуждающие ее, Джинни, жизнь), журналисты и даже бывшие однокурсницы провожают ее злыми взглядами, когда она поворачивается к ним спиной.
Джинни идет медленно по старой маггловской улице мимо здания министерства (его не видно, но Джинни знает, оно где-то там, глубоко под землей) и ест ванильное мороженое, только что купленное в каком-то ларьке (Джинни плохо, у нее болит душа, она купила сладкое, потому что больше ничего не помогает).
Джинни смотрит на заходящее солнце (а его лучи падают на высокие, упирающиеся в розовые облака небоскребы и на серые коробки маггловских жилых домов, превращая перегретый за лето город в сказочное волшебное место, каким когда-то давно был для нее Хогвартс) и чувствует через тонкую подошву босоножек, как стынет раскаленный за день асфальт.
Джинни устала и хочет домой, но напоследок она останавливается возле красивого фонтана из белого мрамора в центре площади, опускает в прозрачную воду маленькие ножки (Гарри говорит, они у нее совсем как у Золушки, а Джинни его спрашивает, кто такая эта Золушка, а Гарри смешно морщится и целует ее в рыжую макушку) и кормит слетевшихся сюда голубей приготовленными заранее семечками.
Джинни думает, что ее жизнь, наверное, удалась, и что скоро она вновь будет сидеть в своей по-домашнему уютной кухне, пить травяной чай и готовить настоящий европейский ужин, как любит Гарри. Она идет по маггловской улице, пытаясь найти место, из которого можно аппарировать незамеченной. Она идет по маггловской улице, когда ей на плечо ложится аккуратная ухоженная ладошка, и Гермионин уставший голос говорит:
- Может, все-таки куда-нибудь сходим сегодня вечером?
А на экране умирал Ди Каприо, когда на заднем ряду розовая, пахнущая коньяком и попкорном помада размазывалась по ненакрашенным Джинниным губам, и было темно и сладко, и дрожащие золотистые ресницы щекотали Гермионины напудренные щеки.
А на экране умирал Ди Каприо, когда Гермиона влажно шептала, что сейчас все пройдет, и ЭТО им совсем ненужно, и что дома их ждут Рон и Гарри, и что скоро все наладится, потому что иначе и быть не может, а Джинни отвечала, задыхаясь от быстрых поцелуев, что нет, неправда, ничего не изменится, и зачем чего-то ждать, если можно все изменить самой...
(Джинни, ах, Джинни, ты такой еще ребенок, всегда под чьей-то опекой!.. Джинни, ах, Джинни, чего ты от всех нас ждешь? Джинни, ах, Джинни, чего ты ждешь от меня?..).
(Гермиона, ах, Гермиона, неужели ты не видишь, что это все от тоски, а коньяк, выпитый только что в баре, здесь совсем не причем?..).
Они шли, чуть шатаясь и взявшись за руки, по пустой маггловской улице, а высоко в небе светила пьяная желтая луна, и скамейка возле фонтана была на удивление удобной и мягкой (Гермиииооона, я не знаааю, как этооо рааасстегнуууть...).
И поцелуи - чуть-чуть влажные, и всполохи рыжих волос в темноте, и карие Джиннины глаза так напоминают голубые, Роновы.
Раз-два-три...
Раз-два-три...
Раз-два-три...
А над ними высокое ветвистое дерево, покрытое изумрудными листьями, и Джинни, закусывая кулак (чтобы не закричать) и распластавшись на этой уличной лавке (на самом деле твердой, неудобной, царапающей спину и рвущей тонкую, высоко задранную кофточку), смотрит, как приближается и удаляется зеленое, блестящее в темноте месиво, так напоминающее Гаррины глаза.
Раз-два-три...
Раз-два-три...
Раз-два-три...
И - чудо, и кудрявые непослушные волосы такие мягкие на ощупь, и хочется плакать от счастья, накрывающего с головой, когда Гермиона снова - ах! - целует, вон туда, в ямочку рядом с ухом...
А потом Джинни аппарирует, прижимая к груди маленький зеленый листик - на память (а этого взгляда прощального, тоскливого - не было его, не было и не будет...).
На наручных часах полпятого утра, когда Джинни возвращается домой (она пахнет Гермионой, коньяком, и - чуть-чуть - ванильным мороженым), Джинни очень счастлива и все время улыбается; она тихонько подкрадывается к Гарри, который заснул прямо на диване в гостиной (беееднееенький, наверноеее, волнооовался...), и целует в давно небритую щеку (он довольно улыбается во сне и переворачивается на другой бок).
Потом она тихо, на цыпочках, уходит в ванную: и вода по все еще пьяной коже, и хорошо - ах! - как хорошо...
Заворачивается в полотенце и идет обратно, шлепая мокрыми пятками по скользкому полу в гостиную, аккуратно подвигает мужа ближе к ворсистой спинке дивана и ложится рядом, прижимаясь к его мужской, пахнущей одеколоном, сигаретами и еще чем-то неуловимо знакомым груди, и улыбается, и не хочет уходить, хотя ей неудобно, и деревянный подлокотник упирается в усталое тело, потому что знает: даже тоска иногда кончается.
Автор: Misery
Бета И-Тиу, PsyCrow
Пейринг Джинни Уизли/Гермиона Грейнджер
Жанр драма
Рейтинг PG-13
Дисклеймер Все принадлежит Дж.К.Роулинг
Размер мини
Спасибо Отдельная благодарность бете и гамме, моим друзьям и вдохновителям
Мы - кораллы.
Жизнью, кровью и любовью
Мы клянемся до последней капли моря.
Мумий тролль - "Кораллы"
У Джинни Поттер красивая жизнь. Ей завидуют все женщины магического мира (и некоторые мужчины, но об этом в приличном обществе не принято говорить).
Джинни Поттер встает в полседьмого утра (пока муж спит, свернувшись калачиком на своей стороне постели). Принимает душ, используя самые качественные в Англии гели, маски и пенки (Джинни скоро будет тридцать, ей нужно ухаживать за собой, ведь она - человек публичный, она - всегда на виду). Готовит вкусный завтрак: варенные всмятку яйца (как учила мама - сто двадцать секунд кипения), овсянку (каша - обязательное составляющее дневного рациона), чуть подслащенный медом чай (чтобы не портились зубы).
Джинни поспешно расставляет на столе тарелки с горячей едой, наскоро завтракает, оставляет записку домработнице с прижатыми скрепкой деньгами (эта женщина приходит три раза в неделю, ей уже давно за сорок, и она знает свое дело). Джинни убегает одеваться: только все самое лучшее, самое красивое, самое дорогое (для миссис Поттер одежда изготавливается на заказ).
Пробегает мимо спящего мужа, чмокает его в кончик носа (он недовольно морщится, переворачиваясь на другой бок), поправляет одеяла детям.
Часы в гостиной показывают полвосьмого утра - еще чуть-чуть, и Джинни опоздает на утреннюю тренировку.
Она достает маленький кожаный мешочек из такой же маленькой сумочки, в камин сыплется горстка летучего пороха, и Джинни исчезает в зеленом пламени (а этого взгляда прощального, тоскливого - не было его, не было и не будет).
Джинни - капитан сборной по квиддичу «Гарпии Гервена», ее рабочий день не нормирован, и сегодня она, быть может, сумеет улизнуть со стадиона пораньше и забежать в магазин к братьям или даже в министерство к Гермионе, которая будет очень занята, но все же выделит для нее пару минут.
- Сначала - пробежка. Давайте, девочки, не расслабляйтесь, - завязывая шнурки на белоснежных кедах.
Раз-два-три...
Раз-два-три...
Раз-два-три...
На наручных часах - восемь утра, значит, Гарри только что встал с постели и пошел будить детей (а они, наверное, не хотят вставать и зевают, широко раскрывая маленькие розовые рты).
Раз-два-три...
Раз-два-три...
Раз-два-три...
- Девочки - растяжка, на левую ногу, начиинааай!.. - протягивая гласные и звонко обрубая конец фразы. На наручных часах - полдевятого утра, значит, Гарри уже переоделся в черный официальный костюм, со стрелками на брюках, который она приготовила ему вчера вечером, и теперь разогревает уже успевшую остыть овсянку в маггловской микроволновке («ми-кро-вол-нов-ке» - произносит Джинни про себя по слогам).
Раз-два-три...
Раз-два-три...
Раз-два-три...
- Делимся на пары, тренируем броски квоффлов, по меетлааам!..
Джинни слегка задыхается, она порядком устала, все-таки трое детей - это не шутки (пора завязывать со спортом, можно устроиться спортивным корреспондентом в «Ежедневный Пророк», недавно ей предлагали это место...*).
Джинни быстрым движением стягивает форму с влажного от пота тела, закидывает ее в свой шкафчик и идет в общий душ. Ее окутывают клубы пара, на нее льется тонкая струйка горячей воды (напор день ото дня все слабее, нужно вызывать ремонтников, или как там называются эти люди...). Джинни думает, что еще ей нужно успеть сделать за день.
У Гермионы, в отличие от Джинни, график очень жесткий. Гермиона успела устать за это очередное сумасшедшее утро, и Гермиону раздражает, что она должна отвлекаться на старую подругу, которая сидит сейчас напротив нее, с интересом перебирая раскиданные по столу документы (Джинни приходит практически каждый день, медленно пьет горячий травяной чай и рассказывает ей свои маленькие женские истории).
- Как Гарри? Дети? - привычно слетает с накрашенных розовой помадой губ (Рон любит розовый, он говорит, так Гермиона выглядит совсем молоденькой).
- Замечательно. Джеймс в этом году поступает в Хогвартс, ты знаешь, очень волнуемся...- Джинни почти не красится, и ее полные губы, по-детски свежие, - бледно-кораллового цвета.
- Да-да, конечно... - говорит Гермиона, отбивая наманикюренными пальчиками замысловатый ритм по гладкой поверхности стола, - так ужасно, время идет - дети растут... ты что-то хотела, Джинни?
Джинни, как всегда, немного смущена и обижена (ведь Гермиона так много работает, некрасиво отвлекать ее от защиты прав эльфов-домиков, гоблинов и прочих тварей, а ты, Джинни, все как маленькая, ты ведь весь день тратишь на бессмысленные полеты на метле и походы по магазинам, у тебя такая красивая жизнь, Джинни, зачем тебе все эти Гермионы, Перси и Джорджи, напоминающие страшное, никому не нужное прошлое?..). Джинни извиняется, что отвлекла Гермиону от важных дел. Джинни говорит, что скучает, поэтому и приходит так часто (она вот-вот заплачет и специально отворачивается к занавешенному дорогими портьерами окну). Джинни прощается, целуя подругу в уголок аккуратно накрашенного рта, и говорит (впрочем, она всегда это говорит):
- Может, сходим куда-нибудь вечером, как в старые времена?
(Джинни врет, в «старые времена» они никуда не ходили вдвоем).
- У меня столько дел, Джинни, я бы с радостью...
(Эту фразу Гермиона произносит машинально).
Джинни согласно кивает и выходит из кабинета, медленно прикрывая за собой дверь. У Гермионы есть свои строгие правила, определяющие ее жизнь, и походы по барам и кафе с человеком из прошлого в них не включены (Джинни, ах, Джинни, ты такой еще ребенок, всегда под чьей-то опекой!.. Джинни, ах, Джинни, чего ты от всех нас ждешь?..).
Миссис Поттер завидуют все: ее не любят соседки (эти глупые склочницы, собирающиеся вместе вечерами, пьющие бледно-кремового цвета кофе с молоком и горячими, посыпанными сахарной пудрой булочками и обсуждающие ее, Джинни, жизнь), журналисты и даже бывшие однокурсницы провожают ее злыми взглядами, когда она поворачивается к ним спиной.
Джинни идет медленно по старой маггловской улице мимо здания министерства (его не видно, но Джинни знает, оно где-то там, глубоко под землей) и ест ванильное мороженое, только что купленное в каком-то ларьке (Джинни плохо, у нее болит душа, она купила сладкое, потому что больше ничего не помогает).
Джинни смотрит на заходящее солнце (а его лучи падают на высокие, упирающиеся в розовые облака небоскребы и на серые коробки маггловских жилых домов, превращая перегретый за лето город в сказочное волшебное место, каким когда-то давно был для нее Хогвартс) и чувствует через тонкую подошву босоножек, как стынет раскаленный за день асфальт.
Джинни устала и хочет домой, но напоследок она останавливается возле красивого фонтана из белого мрамора в центре площади, опускает в прозрачную воду маленькие ножки (Гарри говорит, они у нее совсем как у Золушки, а Джинни его спрашивает, кто такая эта Золушка, а Гарри смешно морщится и целует ее в рыжую макушку) и кормит слетевшихся сюда голубей приготовленными заранее семечками.
Джинни думает, что ее жизнь, наверное, удалась, и что скоро она вновь будет сидеть в своей по-домашнему уютной кухне, пить травяной чай и готовить настоящий европейский ужин, как любит Гарри. Она идет по маггловской улице, пытаясь найти место, из которого можно аппарировать незамеченной. Она идет по маггловской улице, когда ей на плечо ложится аккуратная ухоженная ладошка, и Гермионин уставший голос говорит:
- Может, все-таки куда-нибудь сходим сегодня вечером?
А на экране умирал Ди Каприо, когда на заднем ряду розовая, пахнущая коньяком и попкорном помада размазывалась по ненакрашенным Джинниным губам, и было темно и сладко, и дрожащие золотистые ресницы щекотали Гермионины напудренные щеки.
А на экране умирал Ди Каприо, когда Гермиона влажно шептала, что сейчас все пройдет, и ЭТО им совсем ненужно, и что дома их ждут Рон и Гарри, и что скоро все наладится, потому что иначе и быть не может, а Джинни отвечала, задыхаясь от быстрых поцелуев, что нет, неправда, ничего не изменится, и зачем чего-то ждать, если можно все изменить самой...
(Джинни, ах, Джинни, ты такой еще ребенок, всегда под чьей-то опекой!.. Джинни, ах, Джинни, чего ты от всех нас ждешь? Джинни, ах, Джинни, чего ты ждешь от меня?..).
(Гермиона, ах, Гермиона, неужели ты не видишь, что это все от тоски, а коньяк, выпитый только что в баре, здесь совсем не причем?..).
Они шли, чуть шатаясь и взявшись за руки, по пустой маггловской улице, а высоко в небе светила пьяная желтая луна, и скамейка возле фонтана была на удивление удобной и мягкой (Гермиииооона, я не знаааю, как этооо рааасстегнуууть...).
И поцелуи - чуть-чуть влажные, и всполохи рыжих волос в темноте, и карие Джиннины глаза так напоминают голубые, Роновы.
Раз-два-три...
Раз-два-три...
Раз-два-три...
А над ними высокое ветвистое дерево, покрытое изумрудными листьями, и Джинни, закусывая кулак (чтобы не закричать) и распластавшись на этой уличной лавке (на самом деле твердой, неудобной, царапающей спину и рвущей тонкую, высоко задранную кофточку), смотрит, как приближается и удаляется зеленое, блестящее в темноте месиво, так напоминающее Гаррины глаза.
Раз-два-три...
Раз-два-три...
Раз-два-три...
И - чудо, и кудрявые непослушные волосы такие мягкие на ощупь, и хочется плакать от счастья, накрывающего с головой, когда Гермиона снова - ах! - целует, вон туда, в ямочку рядом с ухом...
А потом Джинни аппарирует, прижимая к груди маленький зеленый листик - на память (а этого взгляда прощального, тоскливого - не было его, не было и не будет...).
На наручных часах полпятого утра, когда Джинни возвращается домой (она пахнет Гермионой, коньяком, и - чуть-чуть - ванильным мороженым), Джинни очень счастлива и все время улыбается; она тихонько подкрадывается к Гарри, который заснул прямо на диване в гостиной (беееднееенький, наверноеее, волнооовался...), и целует в давно небритую щеку (он довольно улыбается во сне и переворачивается на другой бок).
Потом она тихо, на цыпочках, уходит в ванную: и вода по все еще пьяной коже, и хорошо - ах! - как хорошо...
Заворачивается в полотенце и идет обратно, шлепая мокрыми пятками по скользкому полу в гостиную, аккуратно подвигает мужа ближе к ворсистой спинке дивана и ложится рядом, прижимаясь к его мужской, пахнущей одеколоном, сигаретами и еще чем-то неуловимо знакомым груди, и улыбается, и не хочет уходить, хотя ей неудобно, и деревянный подлокотник упирается в усталое тело, потому что знает: даже тоска иногда кончается.