Матч смерти. Как это было
На изумрудное доиндустриальное поле открытого всем ветрам Евразии стадиона «Локомотив» в Черкизове выбежали футболисты.
Наша команда - абрамовичем преданная, ходорковским битая, геноцидом измученная, круги под глазами - страшно смотреть! Разумеется, все босые… Лоськова под руки ведут, а героя Евсеева, за слово правды в подвалах НТВ до белой кости запытанного, на носилках несут, березовым веником от раны на голове белых мух отмахивают... Сам Сёмин-тренер бледный весь, у него семья в заложники взята и на всякий случай из пулеметов расстреляна.
А вражья команда веселая вышла, сытая, морды трескаются, у всех американские медали «За взятие Тузлы» на майках. В новых кирзовых сапогах, со шмайсерами... И все как один семечки грызут, суки! У каждого полный карман семечек! А еще яиц полный карман, и сала, и фотокарточек с виселицами, а наши который день уж не кормлены!..
Началась тут игра. Вражеские футболисты все толстые, неуклюжие, яйца бегать мешают, за шмайсеры зацепляются. А наши - тонкие, легкие, им и ветер родной в подмогу. Оленем благородным получает Хохлов мяч, горлицей сизокрылой прорывается в штрафную площадку… втроем сбивают Хохлова. На ноге перелом открытый, осколочный, шестнадцать ребер в двух местах сломаны, а заменять некем… Всю скамейку запасных аккурат накануне матча лично чубайс электротоком замучил.
Ну пробили наши штрафной. Украино-глобалисты стенку от мяча в семидесяти сантиметрах поставили, судья хотел отодвинуть, да комиссар матча, каракатица брюссельская, из своей ложи золоченой пальчиком помахал - «нельзя», мол. И отлетел мяч от стенки в аут. Хохлов на одной ноге побежал из-за боковой подавать. Разыграли с Бузникиным.
Вражеские футболисты с пережору да с переёбу неповоротливые - надысь всю ночь тузлинского председателя собственную дочку Марусю за сараем насиловали… А Бузникин как ангел в штрафную впорхнул! Обыграл восемнадцать ихних, да плюс вратаря, да от всех пуль отравленных увернулся, да все подножки перепрыгнул, да вот уже и ворота пустые, да вот уже и для удара ногу занес…
Но тут изловчился самый толстый и опытный украинец (он в 44-м году в дивизии СС «Галичина» еврейтором был - до сих пор нашивки на трусах видно) и Бузникину, соколу нашему, по яйцам сапогом дал, на голову каблуком наступил, руку левую оторвал и майку из трусов напрочь вытащил.
Перепелкой раненой закричал тут Бузникин! Хотел через муку смертную до логического завершения довести эту атаку… да рухнул на траву, как подкошенный. Трава вокруг него сразу червонная стала, цвета Знамени нашего русского, значит. Как увидел ее судья, ту траву, так словно и обмер. Словно наваждение на него какое нашло. Словно про утюг вспомнил невыключенный… Не заметил он, как комиссар, каракатица брюссельская, из ложи золоченой хмурится, пальчиком машет - назначил пенальти.
Игнашевич к мячу подходит, весь на ветру шатается. А ихний вратарь ухмыляется, высокоточным шмайсером с оптическим прицелом ночного виденья поигрывает… Жопа толстая у него, аккурат ворота перекрывает и еще полтрибуны. Игнашевич даже разбегаться еще не начал - а тот уж из ворот выскочил, чтобы первым до мяча жабой жирной допрыгать. Но у Игнашевича откуда только силы взялись - опередил супостата проклятого, как из пушки ногой босой, обмороженной выстрелил, четыре пальца сломал с хрустом! Мяч в ихнем вратаре дыру пробил, сетку прорвал, и потом еще двух телеоператоров компании НТВ от него насмерть убило. Долго люди тот удар помнили…
Словом, дотерпели наши до 90-й минуты. Мало кто и в живых остался. Дважды судья по приказу из Совета Европы «гол» нашим из положения вне игры назначал. А у Сёмина-тренера за кусточком засадный футболист, как бишь его, сидит. Силы копит. Пока наших на поле бьют-ломают, тот слезами плачет кровавыми, чисто дитя малое. И каждый раз, как хруст костей над Москвой разносится, Сёмин-тренер молвит ему: попомнишь ли? А засадный, как бишь его блядь, футболист отвечает: попомню, батька! И глаза рукавом трет.
А как совсем наших на поле не осталось, только косточки белые из травы торчат, да Овчинников-вратарь в воротах матом ругается, так и говорит Сёмин-тренер футболисту своему засадному (а то ведь сын его был): сможешь ли?.. И отвечает ему сын, в Коста-Рике в простой рабочей семье один только от расстрела из всей семьи и спасшийся: смогу, батька!
Вышел на поле, так сразу украинцы все от ужаса и попадали. Не спеша навесил (четыре секунды до конца, три…), не спеша сам под передачу фланговую свою добежал (две секунды). Ихний вратарь зассал, свиньей заверещал, на «перехват» выпрыгнул. С непривычки да от натуги пукнул - еще троих телеоператоров компании НТВ насмерть убило. Да только ноги короткие, жопа вниз тянет… А у нашего, засадного, НЕНАВИСТЬ из души вверх так и прет!.. (Секунда осталась.) Выпрыгнул наш, засадный, выше солнца - облака пробил. Дождь из тех облаков пролился - у Лужкова лысина от него чулком слезла. Видать кучевые были.
А уж полсекунды до конца матча осталось!!!
Комиссар, каракатица брюссельская, гнида белокочанная, из ложи золоченной прыгает, руками машет, слюнями брызжет, а из горла только запах тухлый да сип - от волнения челюсть вставную за восемь тысяч долларов проглотил.
А уж четверть секунды до конца матча. Судья уже весь натужился, в свисток раньше времени выдыхать начал. Но тут наш, засадный, коршуном сверху, с неба, с облаков, с солнца на землю русскую сырую рухнул… Вратарь ихний обосрамшись мертвый валяется. Никого перед нашим, засадным. Только боль в груди - по сожженным женам и матерям… По бесперспективным деревням и укрупненным хуторам… По централизованной выпечке хлеба и передаче «Поле чудес», что как война проклятая остатки крестьянства выкосила. Зашатался наш, засадный, от боли. В глазах помутнилось. А Сёмин-тренер с бровки поля кричит:
- Слышишь ли, сынок?
Наш, засадный, встрепенулся, улыбнулся сквозь боль. Сквозь тьму, что сердце объела. По-детски улыбнулся так, по-гагарински... И звонким голосом крикнул:
- Слышу-у-у-у!..
А потом нанес победный удар.
Наша команда - абрамовичем преданная, ходорковским битая, геноцидом измученная, круги под глазами - страшно смотреть! Разумеется, все босые… Лоськова под руки ведут, а героя Евсеева, за слово правды в подвалах НТВ до белой кости запытанного, на носилках несут, березовым веником от раны на голове белых мух отмахивают... Сам Сёмин-тренер бледный весь, у него семья в заложники взята и на всякий случай из пулеметов расстреляна.
А вражья команда веселая вышла, сытая, морды трескаются, у всех американские медали «За взятие Тузлы» на майках. В новых кирзовых сапогах, со шмайсерами... И все как один семечки грызут, суки! У каждого полный карман семечек! А еще яиц полный карман, и сала, и фотокарточек с виселицами, а наши который день уж не кормлены!..
Началась тут игра. Вражеские футболисты все толстые, неуклюжие, яйца бегать мешают, за шмайсеры зацепляются. А наши - тонкие, легкие, им и ветер родной в подмогу. Оленем благородным получает Хохлов мяч, горлицей сизокрылой прорывается в штрафную площадку… втроем сбивают Хохлова. На ноге перелом открытый, осколочный, шестнадцать ребер в двух местах сломаны, а заменять некем… Всю скамейку запасных аккурат накануне матча лично чубайс электротоком замучил.
Ну пробили наши штрафной. Украино-глобалисты стенку от мяча в семидесяти сантиметрах поставили, судья хотел отодвинуть, да комиссар матча, каракатица брюссельская, из своей ложи золоченой пальчиком помахал - «нельзя», мол. И отлетел мяч от стенки в аут. Хохлов на одной ноге побежал из-за боковой подавать. Разыграли с Бузникиным.
Вражеские футболисты с пережору да с переёбу неповоротливые - надысь всю ночь тузлинского председателя собственную дочку Марусю за сараем насиловали… А Бузникин как ангел в штрафную впорхнул! Обыграл восемнадцать ихних, да плюс вратаря, да от всех пуль отравленных увернулся, да все подножки перепрыгнул, да вот уже и ворота пустые, да вот уже и для удара ногу занес…
Но тут изловчился самый толстый и опытный украинец (он в 44-м году в дивизии СС «Галичина» еврейтором был - до сих пор нашивки на трусах видно) и Бузникину, соколу нашему, по яйцам сапогом дал, на голову каблуком наступил, руку левую оторвал и майку из трусов напрочь вытащил.
Перепелкой раненой закричал тут Бузникин! Хотел через муку смертную до логического завершения довести эту атаку… да рухнул на траву, как подкошенный. Трава вокруг него сразу червонная стала, цвета Знамени нашего русского, значит. Как увидел ее судья, ту траву, так словно и обмер. Словно наваждение на него какое нашло. Словно про утюг вспомнил невыключенный… Не заметил он, как комиссар, каракатица брюссельская, из ложи золоченой хмурится, пальчиком машет - назначил пенальти.
Игнашевич к мячу подходит, весь на ветру шатается. А ихний вратарь ухмыляется, высокоточным шмайсером с оптическим прицелом ночного виденья поигрывает… Жопа толстая у него, аккурат ворота перекрывает и еще полтрибуны. Игнашевич даже разбегаться еще не начал - а тот уж из ворот выскочил, чтобы первым до мяча жабой жирной допрыгать. Но у Игнашевича откуда только силы взялись - опередил супостата проклятого, как из пушки ногой босой, обмороженной выстрелил, четыре пальца сломал с хрустом! Мяч в ихнем вратаре дыру пробил, сетку прорвал, и потом еще двух телеоператоров компании НТВ от него насмерть убило. Долго люди тот удар помнили…
Словом, дотерпели наши до 90-й минуты. Мало кто и в живых остался. Дважды судья по приказу из Совета Европы «гол» нашим из положения вне игры назначал. А у Сёмина-тренера за кусточком засадный футболист, как бишь его, сидит. Силы копит. Пока наших на поле бьют-ломают, тот слезами плачет кровавыми, чисто дитя малое. И каждый раз, как хруст костей над Москвой разносится, Сёмин-тренер молвит ему: попомнишь ли? А засадный, как бишь его блядь, футболист отвечает: попомню, батька! И глаза рукавом трет.
А как совсем наших на поле не осталось, только косточки белые из травы торчат, да Овчинников-вратарь в воротах матом ругается, так и говорит Сёмин-тренер футболисту своему засадному (а то ведь сын его был): сможешь ли?.. И отвечает ему сын, в Коста-Рике в простой рабочей семье один только от расстрела из всей семьи и спасшийся: смогу, батька!
Вышел на поле, так сразу украинцы все от ужаса и попадали. Не спеша навесил (четыре секунды до конца, три…), не спеша сам под передачу фланговую свою добежал (две секунды). Ихний вратарь зассал, свиньей заверещал, на «перехват» выпрыгнул. С непривычки да от натуги пукнул - еще троих телеоператоров компании НТВ насмерть убило. Да только ноги короткие, жопа вниз тянет… А у нашего, засадного, НЕНАВИСТЬ из души вверх так и прет!.. (Секунда осталась.) Выпрыгнул наш, засадный, выше солнца - облака пробил. Дождь из тех облаков пролился - у Лужкова лысина от него чулком слезла. Видать кучевые были.
А уж полсекунды до конца матча осталось!!!
Комиссар, каракатица брюссельская, гнида белокочанная, из ложи золоченной прыгает, руками машет, слюнями брызжет, а из горла только запах тухлый да сип - от волнения челюсть вставную за восемь тысяч долларов проглотил.
А уж четверть секунды до конца матча. Судья уже весь натужился, в свисток раньше времени выдыхать начал. Но тут наш, засадный, коршуном сверху, с неба, с облаков, с солнца на землю русскую сырую рухнул… Вратарь ихний обосрамшись мертвый валяется. Никого перед нашим, засадным. Только боль в груди - по сожженным женам и матерям… По бесперспективным деревням и укрупненным хуторам… По централизованной выпечке хлеба и передаче «Поле чудес», что как война проклятая остатки крестьянства выкосила. Зашатался наш, засадный, от боли. В глазах помутнилось. А Сёмин-тренер с бровки поля кричит:
- Слышишь ли, сынок?
Наш, засадный, встрепенулся, улыбнулся сквозь боль. Сквозь тьму, что сердце объела. По-детски улыбнулся так, по-гагарински... И звонким голосом крикнул:
- Слышу-у-у-у!..
А потом нанес победный удар.