Часть два(Продолжение)
Светлана Фомина
Стихи Фоминой, которые составили нынешнюю подборку, концептуально насыщены и немножко иносказательны.
Не хочется злоупотреблять измами, но у Фоминой, при всей невозможности свести поэта к школам и системам, угадываются некоторые черты символизма. Выражаются они нестандартно и самобытно.
Фомина не злоупотребляет в стихах литературными красивостями - мечтательными туманностями, которых можно ожидать от поэта, чуждого всему здешнему. Напротив, Светлана по своему поэтическому почерку ясна. И даже по-своему вразумительна. Однако, за этой сверкающей ясностью угадывается художественное мировоззрение. Поэт неповторим… Говоря даже и о том, что происходит здесь и сейчас, о том, что происходит в её судьбе, Фомина поэтически ощущает и воссоздаёт таинственные закономерности, согласно которым протекают события и существуют явления мира. В мире нет ничего случайного - и это страшно, это взывает ко внутренней ответственности. Вот о чём литературно свидетельствует Светлана Фомина.
Однако организованный мир в её поэзии не является застывшим или даже просто устойчивым. Личностное начало вступает в сложные диалогические отношения с судьбоносными силами, а порой отваживается на самоотверженный спор с силами враждебного рока. Порой смиряется с неминуемым.
И какими бы множественными не были оттенки и нюансы смысла, повороты авторской мысли в стихах Фоминой, в них по-своему неизменно одно. (Не хочется употреблять академическое слово константа). Поэтический мир Светланы Фоминой гармоничен, упорядочен, временами даже закономерен, но всегда свободен от равнодушия. В стихах Фоминой есть движение, жизнь и нет депрессии и смерти. Или есть их творческое преодоление.
Артём Пальчиков
Артём поэт непосредственных чувств, переживаний, впечатлений и ни в коей мере не - надуманных теорий. Во всяком случае, так, наверняка так, поэт заявляет о себе в предлагаемой подборке.
Радость и боль бытия он познаёт почти телесно, поэтически осязаемо… Лёгкая шероховатость, намеренная неровность некоторых интонаций в его стихах свидетельствует об извечном удивлении жизнью как даром и чудом. А дар то обжигает - отсюда лёгкая шероховатость, то приводит к спокойствию и ликованию - отсюда чистота поэтического строя, то, что другой поэт другой эпохи назвал:
Достигнутого торжества игра и мука…
И всё же, будучи поэтом относительно традиционного склада, Пальчиков пронзительно современен: он остро чувствует неповторимое здесь и сейчас. И в то же время точка мгновенья у Пальчикова всегда контрастно соответствует неисчерпаемому океану вечности.
Нередко у Пальчикова она играет литературно закадровую роль. Пальчиков немножко акмеист и как многим акмеистам ему присущ художественный такт. И всё же, всё же мгновение для Пальчикова не самоценно - и даже тогда, когда он или его лирический субъект торопит мгновенье остановиться, на пороге или за порогом стоит, угадывается немая вечность - то из чего являются волнующие частности здесь и сейчас проживаемой жизни…
Вот почему встречаясь с теми или иными яркими волнующими пронзительными впечатлениями бытия, сердце поэта неизменно оживает.
Сорокина Марина
… Та или иная этническая общность, та или иная таинственная национальная душа подчас не замыкается в своей этнической самобытности, но являет своего рода неповторимую грань одушевлённого мирового целого, сложно равнозначного судьбам человечества. …Не случайно подборка стихов Сорокиной названа «Уроки французского». Там идёт речь всё же не об артиклях и падежах, технических частностях языка, но о неуловимом французском изяществе, лёгком дыхании, которое подчас так трудно передать.
Лёгкость трагична. Ибо ей соответствует и мимолётность всего хрупко прекрасного и своего рода высшее мужество оставаться элегантным, подчас вопреки невозможности. Вот об этом (или кажется, что об этом) и стихи Сорокиной.
Они просты и виртуозны. Изящны и в то же время родственны ритмичному стуку часов, роковому напоминанию: memento more. Исполнены радости и благородно трагичны.
Виталий Никонов
Никонов - во всяком случае, в публикуемой подборке - склонен к острому, подчас едкому афоризму. Поэт весел и остр. В скрытом и явном виде выступает против угрюмых рифмачей.
Никонову не чужд Ювеналов бич сатирика. И всё же его стихи невозможно назвать собственно сатирическими. Скорее всего это совсем не сатира, несмотря на то, что орудие поэта смех, иногда дерзкий и рискованный… Афористический, близкий к сентенции строй стихов Никонова являет своего рода сгусток действительности, суть того, что происходит. А сатира всегда (в большей или меньшей степени) занимается частности, выявляя нравственные недостатки, слабости людские…
В противоположность стереотипному сатирику Никонов не мельчит - его предмет это суета мира в своём контрасте с непреходящими ценностями. Однако для того, чтобы к ним придти, подчас надо смиренно проникнуться суетой, почти по-пушкински прикинуться одним из «детей ничтожных мира» (стихотворение «Поэт»). Ведь самый окольный путь бывает самым коротким, не так ли?
Вот вероятно почему назвав свою подборку «Суета сует» Никонов предлагает читателю не нравоучение, а скорее напротив относится к жизни с весёлым смирением - принимает суету для того, чтобы в конечном счёте от неё освободиться, пройдя через искусы мира, осторожно приблизиться к иным началам…
Нина Майорова
Грустный простонародный распев в поэзии - дело совсем не ординарное вопреки тому, что может показаться с первого взгляда; как ни странно, обращение к простонародным мотивам и интонациям в лирике требует гораздо большей творческой изобретательности, таланта и художественного вкуса, чем с первоначала можно подумать. А казалось бы, всё почти элементарно! Вот берёза и вот рябина…
Во-первых, фольклорные мотивы или, как говорят филологи, архетипы в своей отчётливости, наглядности и яркости требуют скрытого, но интенсивного противостояния стереотипам (с неизбежной пометой массовости или китча). И главное, во-вторых, народные песни, широкие как Волга, протяжные как Обь и Енисей вопреки ожиданию имеют мало общего с щедростью души и личностной свободой. Как же так? Народно-песенная поэзия прекрасна, местами даже совершенна, но она принадлежит к коллективному началу - а лирика художественно интимна.
Не говорим, одно де хорошо, а другое де плохо; и простонародная муза и авторское творчество имеют равное эстетическое право на существование - просто это разные вещи независимо от любых оценок. И вот поэтому если автор пишет о берёзе и или обнаруживает склонность всем сердцем всплакнуть почти на простонародный лад, как поступает Майорова, он, автор, вынужден проделывать колоссальную неимоверную неусыпную работу по литературной переработке народно-песенного круга источников.
Как не впасть в штамп? Как сделать сокровенно своим знакомый напев, о котором Пушкин сказал: «Что-то слышится родное / В долгих песнях ямщика…»? Всё это в сущности немыслимо, невообразимо, невозможно.
А вот для Майоровой по памятным словам Блока «и невозможное возможно». Нина Майорова проделывает немыслимую поэтическую работу и с нею в завидном совершенстве справляется.
Сергей Семёнов
…Всякое лирическое высказывание таинственно и необъяснимо граничит как с тишиной, которая была до слова, так и с немым психическим пространством, в котором происходит своеобразный диалог читателя и книги, читателя и текста. «Обмен информации». А что было до него, даже до артефакта? Что простирается до его истоков?..
«А мне от куста тишины / Той, между молчаньем и речью!» - писала Цветаева. Вот эта ниша творческого молчания, дословно, тишины - знакового пространства до слова, но уже после полной немоты, в русской поэзии, как ни странно, не вполне опробована, хотя, казалось бы, и в мире, и в поэзии уже всё сказано. Имеются лишь подступы к тому, о чём всё ещё сказано немного… И Семёнов взаимодействует с тишиной…
Он не повторяет Цветаеву и даже не подражает ей, а идёт своей дорогой. В чём эта авторская уникальность Семёнова?.. Он свободен от громкой патетики или даже от некоторого стремления к экзотике, присущего стереотипным романтиком, каким являлся отчасти пушкинский Ленский: «Цель жизни нашей для него / Была заманчивой загадкой / Над ней он голову ломал / И чудеса подозревал». Семёнов не занимается подобными литературными фантазиями, но осторожно и внутренне честно нащупывает словом истоки явлений, не только истоки слова.
Такова его редкая стезя.
Андрей Магнер
Магнер, если во всяком случае судить по предложенной подборке стихов, поэт редкой взыскательности. Он не приемлет подделок, взыскует только всего настоящего, чистопробного.
В своём романтическом максимализме Магнер напоминает Геронимуса и перекликается с Букановым. Но вот у Геронимуса при его склонности к внутреннему смеху иногда является мягкий юмор, граничащий с прощающей мудростью, в стихах Геронимуса порой является чеховская интеллигентная нота. Буканов, напротив, поэтический бунтарь, который крушит ложные кумиры. А вот Магнер не крушит идолов (на это у него нет времени), но и не примиряется с несовершенством мира, как подчас поступает Геронимус. Магнер идёт третьим путём - путём внутренне честного распознания, выяснения, что настоящее, а что подделка.
Любопытно вот что: все три автора, к ним пунктирно примыкает Пейсахович, сосуществуют на единой смысловой территории. Но свидетельствуют о сходных смыслах и развёртывают сходные темы по-разному. Что является из этих вариаций сходного круга смыслов и даже тем?.. Из стихов различных, но (извиняюсь за филологический сленг) типологически сходных авторов является картина нашей действительности по-своему более полно (и многогранно), нежели в том случае если бы нашу действительность живописал один пиит, один автор. (Сейчас не касаемся вопроса о том, что хорошо, что плохо, вопроса оценок - говорим лишь о картине нынешнего мира, в каком бы поле оценок он не являлся).
Кажется, необходимо добавить вот что: при своём романтическом максимализме, Магнер (в отличие даже отчасти от ёрника в стихах - Буканова) слишком умён и осмотрителен для того, чтобы вдаваться в морализм: вот это хорошо, а вот это плохо. Андрей Магнер, как бы он ни был нетерпим к внутренней фальши, не занимается скороспелыми оценками - он лишь поэтически достоверно свидетельствует: за соседним столиком происходит вот то, а за моим вот это.
Разграничение света и тени в стихах Магнера отдалённо напоминает живопись Рембрандта. В поэтическом мире Магнера на фоне мягкого полумрака, в котором тени иногда сгущены в то же время является таинственный свет. И чем он тише, тем он поэтически значительней.
Татьяна Помысова
Татьяна Помысова в искусстве да и в жизни верна себе. Она подобна комете, которая, даже двигаясь извилистыми поэтически зигзагообразными путями, пропадая в небе, не сбивается со своей траектории.
Если мерить стихи Помысовой литературоведческой, даже психолингвистической мерой, то… автор склонен к прямому открытому высказыванию. Эта пугающая открытость по-своему очень непроста и напротив - загадочна. Помысова потому и свидетельствует о своём подчас единичном жизненном ощущении, переживании, знании, что означенная единичность по смежности подразумевает бессчётное множество иных граней подвижной вселенной, которые также ведомы поэту. Стихи Помысовой говорят об авторе: моя душа повёрнута к читателю одной стороной, но есть и бессчётное количество иных сторон… Этот неисчерпаемый многогранник - цена простоты Помысовой лирика.
Видимая простота лирического высказывания и неисчерпаемая множественность мира, родственная всеобъемлющей душе поэта напоминает о творчестве Весельчакова. Но сравнение двух авторов сборника контрастно свидетельствует и о разности поэтов. Заодно выясняется, что пол, гендер в поэзии на многое влияет даже там, где читатель имеет дело не с любовной, а скорее с философской или какой-либо иной лирикой. Вот Весельчаков брутально сверкает своей многогранностью, как бы поигрывает поэтическими мышцами - вот я такой, и такой, и такой сразу. А Татьяна Помысова вкрадчиво кокетливо скользит с одной грани своего бытия на иную, на одной грани чуть задерживается, о другой не говорит вообще, на третью отдалённо намекает - словом проявляет себя в своей естественной женственной ипостаси.
Ей соответствует тонкий изысканный юмор и мягкая лирическая грустинка. И всё это в единстве, в гармонии, в условиях нерушимой чистоты внутреннего строя.
Василий Геронимус.
Стихи Фоминой, которые составили нынешнюю подборку, концептуально насыщены и немножко иносказательны.
Не хочется злоупотреблять измами, но у Фоминой, при всей невозможности свести поэта к школам и системам, угадываются некоторые черты символизма. Выражаются они нестандартно и самобытно.
Фомина не злоупотребляет в стихах литературными красивостями - мечтательными туманностями, которых можно ожидать от поэта, чуждого всему здешнему. Напротив, Светлана по своему поэтическому почерку ясна. И даже по-своему вразумительна. Однако, за этой сверкающей ясностью угадывается художественное мировоззрение. Поэт неповторим… Говоря даже и о том, что происходит здесь и сейчас, о том, что происходит в её судьбе, Фомина поэтически ощущает и воссоздаёт таинственные закономерности, согласно которым протекают события и существуют явления мира. В мире нет ничего случайного - и это страшно, это взывает ко внутренней ответственности. Вот о чём литературно свидетельствует Светлана Фомина.
Однако организованный мир в её поэзии не является застывшим или даже просто устойчивым. Личностное начало вступает в сложные диалогические отношения с судьбоносными силами, а порой отваживается на самоотверженный спор с силами враждебного рока. Порой смиряется с неминуемым.
И какими бы множественными не были оттенки и нюансы смысла, повороты авторской мысли в стихах Фоминой, в них по-своему неизменно одно. (Не хочется употреблять академическое слово константа). Поэтический мир Светланы Фоминой гармоничен, упорядочен, временами даже закономерен, но всегда свободен от равнодушия. В стихах Фоминой есть движение, жизнь и нет депрессии и смерти. Или есть их творческое преодоление.
Артём Пальчиков
Артём поэт непосредственных чувств, переживаний, впечатлений и ни в коей мере не - надуманных теорий. Во всяком случае, так, наверняка так, поэт заявляет о себе в предлагаемой подборке.
Радость и боль бытия он познаёт почти телесно, поэтически осязаемо… Лёгкая шероховатость, намеренная неровность некоторых интонаций в его стихах свидетельствует об извечном удивлении жизнью как даром и чудом. А дар то обжигает - отсюда лёгкая шероховатость, то приводит к спокойствию и ликованию - отсюда чистота поэтического строя, то, что другой поэт другой эпохи назвал:
Достигнутого торжества игра и мука…
И всё же, будучи поэтом относительно традиционного склада, Пальчиков пронзительно современен: он остро чувствует неповторимое здесь и сейчас. И в то же время точка мгновенья у Пальчикова всегда контрастно соответствует неисчерпаемому океану вечности.
Нередко у Пальчикова она играет литературно закадровую роль. Пальчиков немножко акмеист и как многим акмеистам ему присущ художественный такт. И всё же, всё же мгновение для Пальчикова не самоценно - и даже тогда, когда он или его лирический субъект торопит мгновенье остановиться, на пороге или за порогом стоит, угадывается немая вечность - то из чего являются волнующие частности здесь и сейчас проживаемой жизни…
Вот почему встречаясь с теми или иными яркими волнующими пронзительными впечатлениями бытия, сердце поэта неизменно оживает.
Сорокина Марина
… Та или иная этническая общность, та или иная таинственная национальная душа подчас не замыкается в своей этнической самобытности, но являет своего рода неповторимую грань одушевлённого мирового целого, сложно равнозначного судьбам человечества. …Не случайно подборка стихов Сорокиной названа «Уроки французского». Там идёт речь всё же не об артиклях и падежах, технических частностях языка, но о неуловимом французском изяществе, лёгком дыхании, которое подчас так трудно передать.
Лёгкость трагична. Ибо ей соответствует и мимолётность всего хрупко прекрасного и своего рода высшее мужество оставаться элегантным, подчас вопреки невозможности. Вот об этом (или кажется, что об этом) и стихи Сорокиной.
Они просты и виртуозны. Изящны и в то же время родственны ритмичному стуку часов, роковому напоминанию: memento more. Исполнены радости и благородно трагичны.
Виталий Никонов
Никонов - во всяком случае, в публикуемой подборке - склонен к острому, подчас едкому афоризму. Поэт весел и остр. В скрытом и явном виде выступает против угрюмых рифмачей.
Никонову не чужд Ювеналов бич сатирика. И всё же его стихи невозможно назвать собственно сатирическими. Скорее всего это совсем не сатира, несмотря на то, что орудие поэта смех, иногда дерзкий и рискованный… Афористический, близкий к сентенции строй стихов Никонова являет своего рода сгусток действительности, суть того, что происходит. А сатира всегда (в большей или меньшей степени) занимается частности, выявляя нравственные недостатки, слабости людские…
В противоположность стереотипному сатирику Никонов не мельчит - его предмет это суета мира в своём контрасте с непреходящими ценностями. Однако для того, чтобы к ним придти, подчас надо смиренно проникнуться суетой, почти по-пушкински прикинуться одним из «детей ничтожных мира» (стихотворение «Поэт»). Ведь самый окольный путь бывает самым коротким, не так ли?
Вот вероятно почему назвав свою подборку «Суета сует» Никонов предлагает читателю не нравоучение, а скорее напротив относится к жизни с весёлым смирением - принимает суету для того, чтобы в конечном счёте от неё освободиться, пройдя через искусы мира, осторожно приблизиться к иным началам…
Нина Майорова
Грустный простонародный распев в поэзии - дело совсем не ординарное вопреки тому, что может показаться с первого взгляда; как ни странно, обращение к простонародным мотивам и интонациям в лирике требует гораздо большей творческой изобретательности, таланта и художественного вкуса, чем с первоначала можно подумать. А казалось бы, всё почти элементарно! Вот берёза и вот рябина…
Во-первых, фольклорные мотивы или, как говорят филологи, архетипы в своей отчётливости, наглядности и яркости требуют скрытого, но интенсивного противостояния стереотипам (с неизбежной пометой массовости или китча). И главное, во-вторых, народные песни, широкие как Волга, протяжные как Обь и Енисей вопреки ожиданию имеют мало общего с щедростью души и личностной свободой. Как же так? Народно-песенная поэзия прекрасна, местами даже совершенна, но она принадлежит к коллективному началу - а лирика художественно интимна.
Не говорим, одно де хорошо, а другое де плохо; и простонародная муза и авторское творчество имеют равное эстетическое право на существование - просто это разные вещи независимо от любых оценок. И вот поэтому если автор пишет о берёзе и или обнаруживает склонность всем сердцем всплакнуть почти на простонародный лад, как поступает Майорова, он, автор, вынужден проделывать колоссальную неимоверную неусыпную работу по литературной переработке народно-песенного круга источников.
Как не впасть в штамп? Как сделать сокровенно своим знакомый напев, о котором Пушкин сказал: «Что-то слышится родное / В долгих песнях ямщика…»? Всё это в сущности немыслимо, невообразимо, невозможно.
А вот для Майоровой по памятным словам Блока «и невозможное возможно». Нина Майорова проделывает немыслимую поэтическую работу и с нею в завидном совершенстве справляется.
Сергей Семёнов
…Всякое лирическое высказывание таинственно и необъяснимо граничит как с тишиной, которая была до слова, так и с немым психическим пространством, в котором происходит своеобразный диалог читателя и книги, читателя и текста. «Обмен информации». А что было до него, даже до артефакта? Что простирается до его истоков?..
«А мне от куста тишины / Той, между молчаньем и речью!» - писала Цветаева. Вот эта ниша творческого молчания, дословно, тишины - знакового пространства до слова, но уже после полной немоты, в русской поэзии, как ни странно, не вполне опробована, хотя, казалось бы, и в мире, и в поэзии уже всё сказано. Имеются лишь подступы к тому, о чём всё ещё сказано немного… И Семёнов взаимодействует с тишиной…
Он не повторяет Цветаеву и даже не подражает ей, а идёт своей дорогой. В чём эта авторская уникальность Семёнова?.. Он свободен от громкой патетики или даже от некоторого стремления к экзотике, присущего стереотипным романтиком, каким являлся отчасти пушкинский Ленский: «Цель жизни нашей для него / Была заманчивой загадкой / Над ней он голову ломал / И чудеса подозревал». Семёнов не занимается подобными литературными фантазиями, но осторожно и внутренне честно нащупывает словом истоки явлений, не только истоки слова.
Такова его редкая стезя.
Андрей Магнер
Магнер, если во всяком случае судить по предложенной подборке стихов, поэт редкой взыскательности. Он не приемлет подделок, взыскует только всего настоящего, чистопробного.
В своём романтическом максимализме Магнер напоминает Геронимуса и перекликается с Букановым. Но вот у Геронимуса при его склонности к внутреннему смеху иногда является мягкий юмор, граничащий с прощающей мудростью, в стихах Геронимуса порой является чеховская интеллигентная нота. Буканов, напротив, поэтический бунтарь, который крушит ложные кумиры. А вот Магнер не крушит идолов (на это у него нет времени), но и не примиряется с несовершенством мира, как подчас поступает Геронимус. Магнер идёт третьим путём - путём внутренне честного распознания, выяснения, что настоящее, а что подделка.
Любопытно вот что: все три автора, к ним пунктирно примыкает Пейсахович, сосуществуют на единой смысловой территории. Но свидетельствуют о сходных смыслах и развёртывают сходные темы по-разному. Что является из этих вариаций сходного круга смыслов и даже тем?.. Из стихов различных, но (извиняюсь за филологический сленг) типологически сходных авторов является картина нашей действительности по-своему более полно (и многогранно), нежели в том случае если бы нашу действительность живописал один пиит, один автор. (Сейчас не касаемся вопроса о том, что хорошо, что плохо, вопроса оценок - говорим лишь о картине нынешнего мира, в каком бы поле оценок он не являлся).
Кажется, необходимо добавить вот что: при своём романтическом максимализме, Магнер (в отличие даже отчасти от ёрника в стихах - Буканова) слишком умён и осмотрителен для того, чтобы вдаваться в морализм: вот это хорошо, а вот это плохо. Андрей Магнер, как бы он ни был нетерпим к внутренней фальши, не занимается скороспелыми оценками - он лишь поэтически достоверно свидетельствует: за соседним столиком происходит вот то, а за моим вот это.
Разграничение света и тени в стихах Магнера отдалённо напоминает живопись Рембрандта. В поэтическом мире Магнера на фоне мягкого полумрака, в котором тени иногда сгущены в то же время является таинственный свет. И чем он тише, тем он поэтически значительней.
Татьяна Помысова
Татьяна Помысова в искусстве да и в жизни верна себе. Она подобна комете, которая, даже двигаясь извилистыми поэтически зигзагообразными путями, пропадая в небе, не сбивается со своей траектории.
Если мерить стихи Помысовой литературоведческой, даже психолингвистической мерой, то… автор склонен к прямому открытому высказыванию. Эта пугающая открытость по-своему очень непроста и напротив - загадочна. Помысова потому и свидетельствует о своём подчас единичном жизненном ощущении, переживании, знании, что означенная единичность по смежности подразумевает бессчётное множество иных граней подвижной вселенной, которые также ведомы поэту. Стихи Помысовой говорят об авторе: моя душа повёрнута к читателю одной стороной, но есть и бессчётное количество иных сторон… Этот неисчерпаемый многогранник - цена простоты Помысовой лирика.
Видимая простота лирического высказывания и неисчерпаемая множественность мира, родственная всеобъемлющей душе поэта напоминает о творчестве Весельчакова. Но сравнение двух авторов сборника контрастно свидетельствует и о разности поэтов. Заодно выясняется, что пол, гендер в поэзии на многое влияет даже там, где читатель имеет дело не с любовной, а скорее с философской или какой-либо иной лирикой. Вот Весельчаков брутально сверкает своей многогранностью, как бы поигрывает поэтическими мышцами - вот я такой, и такой, и такой сразу. А Татьяна Помысова вкрадчиво кокетливо скользит с одной грани своего бытия на иную, на одной грани чуть задерживается, о другой не говорит вообще, на третью отдалённо намекает - словом проявляет себя в своей естественной женственной ипостаси.
Ей соответствует тонкий изысканный юмор и мягкая лирическая грустинка. И всё это в единстве, в гармонии, в условиях нерушимой чистоты внутреннего строя.
Василий Геронимус.