Моя семья и немного национального вопроса
Мои родители родились на Украине. Я знаю, что украинцы говорят в Украине, но они родились на Украине. Естественно, родились в тех местах, в которых до Февральской революции располагалась черта оседлости. Из рассказов родителей я знаю, что их отцы были инвалидами Первой Мировой и что они были портными.
Кстати, один из моих дедов, служа в царской армии, участвовал в лотерее, где главным призом была швейная машина "Зингер" с ножным приводом. И он выиграл! Никакого жульничества. Машина была доставлена к нему домой. Интересно, что она существует и работает(!) по сей день. Существует она у моей двоюродной сестры в Воронеже. Я люблю историю вещей и изобретений, поэтому немного отвлекусь от главной линии.
Вопреки распространенному убеждению компания "Зингер" является американской, а не немецкой. Компания была основана в 1850-х и начала производить и продавать в числе прочего швейные машины по всему миру. К началу 20-го века доставлять швейные машины из-за океана стало невыгодно и компания в 1900-м открыла завод в Подольске. Это был крупнейший завод в Европе, снабжавший машинами и Европу, и Азию, а позднее весь мир. В 1914 году завод произвел 600 тыс. машин, а оборот составил 63 млн. рублей (до фига по тем временам). В 18-м году завод был национализирован и в 23-м начал производить "обрусевшие" машины под маркой ПМЗ. Их, практически без изменений, выпускали до начала перестройки. В 2000-м году завод закрылся, т.к. появились гораздо более "замысловатые" машины по низким ценам.
Замечу, что доходы от продажи машин в 1914-м году составляли 1/10 доходов от продажи зерна! А сколько народу было занято в зерноводстве? Думаю, что на несколько порядков больше, чем в работало на заводе.
Это очень хорошая иллюстрация выгодности международной кооперации.
Но ближе к теме.
Мои родители появились на свет вскоре после Революции. Я в какой-то книге нашел выражение "мальчики революции". К ним относили Б.Окуджаву, Б.Тендрякова. А я отнес бы еще А.Солженицина и многих, родившихся и выросших в первые годы Советской власти. Вот такими детьми революции и были мои родители.
После окончания школы отец уехал в Одессу, учиться в машиностроительном техникуме, а мать в Киев, учиться на химика.
Отец закончил техникум, получил распределение в Киев на завод "Арсенал" и почти сразу был призван в армию. Служил под Наро-Фоминском водителем танка. Отслужив 3 года, вернулся в Киев и продолжил работать техником. Жил в общежитии. Дело было в конце 1940-го года. В первый день войны он пошел в военкомат и попросился на фронт. На фронт не послали, а послали на формирование в тыл (за танками). Отцу война не понравилась. Не понравилась настолько, что он никогда о ней не рассказывал. Только один раз у него вырвалось, когда по ящику ругали Сталина: "А в атаку мы шли и кричали "За Родину, За Сталина!". И больше "За Сталина". При этом сталинистом он не был.
В 67-м я приехал из Москвы на 7-е ноябре и неожиданно обнаружил, что к нам в гости пришел отцов однополчанин, дядя Володя. Он сказал мне "Ты, сынок, представить себе не можешь, как воевал твой отец". Отец, слегка смутившись, ответил "Понимаешь, я решил, что так или иначе меня убьют. Поэтому особо не боялся и не прятался".
Повезло! Не убили, но ранили. В одном бою их танк был подбит и они пошли в атаку, как пехота. Немецкий снаряд разорвался неподалеку и война сделала моего отца инвалидом. До самой смерти он носил в себе осколки Крупповского металла и его правая рука не разгибалась в локте. Ему пришлось научиться обходиться левой. Даже чертить. Итого, для него итогами войны была инвалидность и медаль "За отвагу".
На самом деле в том бою его ранило не только в руку, но и в ногу. Кусок металла сидел в стопе (сверху), вблизи от сустава. Извлекать его не стали, т.к. боялись повредить суставную сумку. Со временем тело обволокло его соединительной тканью и он отцу не мешал, а я об осколке даже и не знал. Но через 20 лет пришла мода на сандалеты. У отца были такие, что пряжка давила в аккурат на осколок. Это привело к воспалению и осколок удалили. Техника была более совершенная и через пару недель он снова был "в строю". Я запомнил, что молодой врач, хирург, проводивший операцию, сказал "вот и мне пришлось повоевать".
К началу войны мать училась на 3-м курсе Киевского Института Легкой Промышленности по специальности инженер-химик. Кроме того, обладая замечательным оперным голосом (колоратурное сопрано), она поступила в консерваторию. Вместе с ней жила ее младшая сестра (моя тетя), которая училась на 1-м курсе медицинского института. Оба института (медицинский и легкой промышленности) в первые дни войны эвакуировались.
И вот, две девочки и один чемодан с вещами на двоих, едут в товарном вагоне на восток. Вместе с ними ехали семьи офицеров. Бабы, жены офицеров, увидев двух девочек-евреек стали гнать их, говоря, что это из-за них Гитлер напал на СССР. Но не выгнали. За них вступился раненный фронтовик.
Ехали медленно. Не было ни еды, ни воды. Да еще и чемодан украли. На одном из перегонов эшелон попал под бомбежку. До следующей станции пришлось добираться пешком 50 км. На станции был организован пункт питания эвакуированных.
Не знаю деталей, но через некоторое время они оказались в Узбекистане, в городе Каттакурган (это недалеко от Самарканда). На станции стояли узбеки и одна "пожилая" (лет 45) женщина сказала "Девочки, идемте со мной".
Надо было жить и главное получить продовольственные карточки. Тетя слегка приврала и сказала, что она окончила второй курс мед. института. Ее взяли в госпиталь санитаркой. Затем ее сделали мед. сестрой.
В Каттакургане в те годы была артель по производству кожевенных и меховых изделий. Ее, с началом войны, перепрофилировали на изготовление полушубков и тулупов для армии. Одна проблема. До войны им привозили обработанные шкуры и кожу. А тут они решили выделывать овчины на месте. Поэтому, когда моя мать пришла и сказала что она химик-технолог кожевенного производства, директор тут же принял ее на работу. Работа эта тяжелая и грязная. Ей пришлось пойти в библиотеку и почитать, т.к опыта практической выделки шкур у нее не было. Но! Они смогли платить за комнату хозяйке, появились карточки. А артель продолжала работать и после войны. В середине 70-х мой друг, по большому блату, "достал" два армейских полушубка. Один предложил мне. Он оказался маловат, но этикетка гласила г.Каттакурган.
Я упоминал, что моя мать училась в консерватории. В маленьком Каттакургане в это время располагался военный госпиталь, было много эвакуированных разных профессий, включая артистов некого провинциального театра. Для выздоравливающих решили поставить оперу "Наталка Полтавка". Роль Наталки исполняла моя мать. В семье долгие годы хранилась типографская афиша с ее именем крупным шрифтом - главная роль.
О своих родителях они не знали ничего. Знали только, что город был оккупирован немцами... После войны моя мать поехала туда. Ее встретила соседка-украинка и плача сказала, что всех евреев немцы извели. Она отвела мать к оврагу за городом. Это и была их могила. Как мама с тетей предполагали, их родители не эвакуировались, т.к. моя прабабушка болела и уже не вставала с постели, а бросить ее они не смогли.
Отца после ранения списали подчистую и отправили долечиваться тоже в Среднюю Азию, в город Андижан. Его семье, моим дедушке с бабушкой, брату 17-ти лет, и сестре 18-ти удалось эвакуироваться в самый последний момент. В городе в эшелоны не сажали, хотя места были. Они ушли из города, когда немцы в него входили.
По воспоминаниям моей тети, все организовала бабушка. Дело в том, что до войны у них была корова. Таковы были "гримасы Советской власти". В селах коров запрещали держать, а в городе было можно. Но где взять корм? Бабушка договорилась с одним железнодорожником, жившим за городом и следившим за полотном, что он будет косить траву (которую он итак обязан был косить) в полосе отчуждения и привозить им сено. А они будут отдавать ему половину молока. Так и жили.
Они покидали некоторые вещи в телегу (основной вещью была швейная машина, упомянутая выше). Запрягли в телегу корову(!) и пошли к своему знакомому железнодорожнику. Корову они отдали ему, а он посадил их на поезд. Тетя говорила, что это был последний эшелон, ушедший из города.
Недели через три они были в небольшом поселке поблизости от Андижана. Дедушка сразу пошел работать в пошивочную артель, бабушка работала в школе, а дети доучивались. Дядя не успел окончить 10-й класс, когда его призвали в армию и отправили в офицерскую школу. Войну он закончил в Будапеште в звании капитана. Тоже израненный, но не так, как мой отец.
Почта почти не работала. Точнее бабушка не знала куда писать моему отцу, а он не знал куда писать им.
Отец уже выздоравливал и его отпускали из госпиталя. Он подыскивал себе жилье и работу. Нашел жилье и нашел работу. Работать устроился в эвакуированный в Андижан Воронежский Механический Завод. А поселился у женщины по имени Фатима. У Фатимы была дочка лет двенадцати. Звали ее Зухра. На мужа Фатимы к тому времени уже пришла похоронка.
Из рассказа тети. Понадобилось им с бабушкой поехать в Андижан на базар. Идут по улице и вдруг тетя закричала "Мама! Это Миша". Точнее она назвала его еврейским именем "Меир" (что в Иврите означает "излучающий свет"). Бабушка его увидела и отключилась. Отец шел на работу с рукой на перевязи. Он стал двигать рукой, показывая, что рука цела.
К концу войны завод вернулся в Воронеж. Отец, естественно, поехал с заводом, забрав родителей. Его брат, мой дядя, продолжал воевать, а сестра вышла замуж и жила на Сахалине.
Воронеж был в руинах, но шло восстановление. Если я не ошибаюсь, дом, в котором отцу дали комнату, был построен военнопленными (вермахт разрушил, вермахт строит). В этой комнате я родился и вырос.
Моя мать, тем временем, закончила институт и получила распределение в Управление Местной Промышленности Воронежа. Жила в общежитии. Они познакомились и поженились. Вскоре родился я.
А тем временем население нашей комнаты стремительно разрасталось "экстракорпоральным" способом.
Во-первых, с Сахалина приехали тетя с семьей (3 человека). Во-вторых, отец ненадолго "приютил" семью Алексеевых, которым негде было жить Дядя Леша был тоже фронтовиком. Семья его состояла из 4-х человек. Он с женой и двое детей. Дядя Леша был ярым коммунистом и назвал своих детей Фридрих и Клара. Клара в раннем детстве переболела полиомиелитом и была инвалидом.
Комната была большая - 24 кв.м. Но на 12 человек! И квартира была большая. В ней было 3 комнаты, кухня и два чулана. И везде жили люди. И в кухне, и чуланах. Один из чуланов был побольше (впоследствии из него отец сделал ванную комнату). А второй... В аккурат на топчан. Там жила пожилая женщина, которая приходила "домой", выпивала чекушку и ложилась спать. А с утра на завод. Готовили в коридоре на керосинках.
Потом Алексеевы получили свое жилье и, естественно, съехали. И "сахалинские" родственники устроились на работу и сняли комнату в Чижовке, которую я называл Чужовкой. В это время демобилизовался дядя-капитан и приехал к родителям. Дядя устроился на завод и поступил в Ветеринарный Институт.
Дома особо на этом не заостряли внимания, но я знаю, что "дело врачей" коснулось и моей матери. Некоторое время до Управления, в котором работала мать, антисемитская кампания не доходила. А в начале 53-его ее вызвал начальник и сказал: "Вот и до нас добрались. Увольняйся Клара. А я постараюсь придержать твое место и как только "свистопляска" утихнет, возьму тебя назад". Затем Сталин сдох и врачи были реабилитированы. Через пару недель начальник пришел к нам домой и предложил ей вернуться, но мать уже работала химиком в литейном цехе Механического завода. Оттуда она и ушла на пенсию. Работа эта не была синекурой. Ей постоянно приходилось брать пробы металла при разливке, а иногда выполнять работу литейщика.
Родители были очень увлечены своей работой. Поскольку дом, в котором мы жили, располагался неподалеку от завода, обедать они приходили домой. К тому моменту дедушка умер и осталось нас четверо. Бабушка подавала обед, а они обсуждали особенности шамотной крошки (материала литейных форм). Когда эту технологию освоили, завод перешел к т.н. точному литью под давлением. Лили не хрен собачий, а лопатки турбин ракетных и самолетных двигателей. По итогам последней работы мать была награждена почетной грамотой за подписью министра обороны и денежной премией. Вместо премии она попросила золотые часики с гравировкой "От Министерства Обороны".
Через много-много лет при пересечении границы таможенник приказал снять часы и оставить их в России. Мать сказала, что это наградные часы и показала грамоту и гравировку. Таможенник вызвал начальника, который ушел с часами (видимо посоветоваться). А когда вернулся разрешил вывоз. Лет через 10, в США, часы остановились. Я попробовал их починить, но выяснилось, что дешевле было купить новые. Тем более, что советское золото здесь за таковое не считается.
Отец, тем временем, окончил машиностроительный факультет Сельхоз Института, но продолжал работать на Механическом заводе и стал начальником СКБ, занимавшегося вертолетными двигателями.
Жизнь шла своим чередом. Я окончил школу, окончил Физтех, работал в Москве и ходил в горные походы.
При подготовке одного из походов по Памиру (пятерка), я обнаружил, что мы из Москвы на поезде едем в Андижан, затем на автобусе в Ош и далее по Горно-Бадахшанскому тракту собственно в Памир. Целью были окрестности пика Революции.
Отец был еще жив. Я узнал у него его где он жил в Андижане.
В Андижан приехали вечером. Стоим на привокзальной площади. Вдруг к нам подходит молодой парень и спрашивает куда нам надо. Объяснили раскладку. Он сказал, что отведет нас на турбазу, где можно переночевать и утром сесть на автобус в Ош. Говорил по-русски как русский или украинец. Как потом выяснилось, он был учителем русского языка, а учился в Полтаве. Просил звать его Сергей.
Когда мы были на турбазе, а спросил где расположен адрес, данный отцом. Честно говоря, я не надеялся, что дом не сломали, район не застроили... Оказалось, что все на месте.
Сергей проводил меня и около пол-одиннадцатого я постучал в калитку. Открыла пожилая женщина. Посмотрела на меня и прошептала "Миша?". А я спросил "Фатима?". И она тут-же расплакалась. Я объяснил, что я сын, а не Миша. А она рассказала, что мать умерла много лет назад и я, наверное, последний человек, который помнит ее имя. Зухра рассказала, что она закончила педагогический институт, тоже преподавала русский язык, но недавно вышла на пенсию. А замуж так и не вышла. Она предложила переночевать у нее, но мне надо было на турбазу.
На обратном пути я увидел огромный развал арбузов. Сказал Сергею, что хочу купить пару. Он очень удивился, подошел к узбекам, торговавшим арбузами и принес два. Я спросил сколько я должен. Сергей ответил, что арбузы ночью дают бесплатно.
Кстати, один из моих дедов, служа в царской армии, участвовал в лотерее, где главным призом была швейная машина "Зингер" с ножным приводом. И он выиграл! Никакого жульничества. Машина была доставлена к нему домой. Интересно, что она существует и работает(!) по сей день. Существует она у моей двоюродной сестры в Воронеже. Я люблю историю вещей и изобретений, поэтому немного отвлекусь от главной линии.
Вопреки распространенному убеждению компания "Зингер" является американской, а не немецкой. Компания была основана в 1850-х и начала производить и продавать в числе прочего швейные машины по всему миру. К началу 20-го века доставлять швейные машины из-за океана стало невыгодно и компания в 1900-м открыла завод в Подольске. Это был крупнейший завод в Европе, снабжавший машинами и Европу, и Азию, а позднее весь мир. В 1914 году завод произвел 600 тыс. машин, а оборот составил 63 млн. рублей (до фига по тем временам). В 18-м году завод был национализирован и в 23-м начал производить "обрусевшие" машины под маркой ПМЗ. Их, практически без изменений, выпускали до начала перестройки. В 2000-м году завод закрылся, т.к. появились гораздо более "замысловатые" машины по низким ценам.
Замечу, что доходы от продажи машин в 1914-м году составляли 1/10 доходов от продажи зерна! А сколько народу было занято в зерноводстве? Думаю, что на несколько порядков больше, чем в работало на заводе.
Это очень хорошая иллюстрация выгодности международной кооперации.
Но ближе к теме.
Мои родители появились на свет вскоре после Революции. Я в какой-то книге нашел выражение "мальчики революции". К ним относили Б.Окуджаву, Б.Тендрякова. А я отнес бы еще А.Солженицина и многих, родившихся и выросших в первые годы Советской власти. Вот такими детьми революции и были мои родители.
После окончания школы отец уехал в Одессу, учиться в машиностроительном техникуме, а мать в Киев, учиться на химика.
Отец закончил техникум, получил распределение в Киев на завод "Арсенал" и почти сразу был призван в армию. Служил под Наро-Фоминском водителем танка. Отслужив 3 года, вернулся в Киев и продолжил работать техником. Жил в общежитии. Дело было в конце 1940-го года. В первый день войны он пошел в военкомат и попросился на фронт. На фронт не послали, а послали на формирование в тыл (за танками). Отцу война не понравилась. Не понравилась настолько, что он никогда о ней не рассказывал. Только один раз у него вырвалось, когда по ящику ругали Сталина: "А в атаку мы шли и кричали "За Родину, За Сталина!". И больше "За Сталина". При этом сталинистом он не был.
В 67-м я приехал из Москвы на 7-е ноябре и неожиданно обнаружил, что к нам в гости пришел отцов однополчанин, дядя Володя. Он сказал мне "Ты, сынок, представить себе не можешь, как воевал твой отец". Отец, слегка смутившись, ответил "Понимаешь, я решил, что так или иначе меня убьют. Поэтому особо не боялся и не прятался".
Повезло! Не убили, но ранили. В одном бою их танк был подбит и они пошли в атаку, как пехота. Немецкий снаряд разорвался неподалеку и война сделала моего отца инвалидом. До самой смерти он носил в себе осколки Крупповского металла и его правая рука не разгибалась в локте. Ему пришлось научиться обходиться левой. Даже чертить. Итого, для него итогами войны была инвалидность и медаль "За отвагу".
На самом деле в том бою его ранило не только в руку, но и в ногу. Кусок металла сидел в стопе (сверху), вблизи от сустава. Извлекать его не стали, т.к. боялись повредить суставную сумку. Со временем тело обволокло его соединительной тканью и он отцу не мешал, а я об осколке даже и не знал. Но через 20 лет пришла мода на сандалеты. У отца были такие, что пряжка давила в аккурат на осколок. Это привело к воспалению и осколок удалили. Техника была более совершенная и через пару недель он снова был "в строю". Я запомнил, что молодой врач, хирург, проводивший операцию, сказал "вот и мне пришлось повоевать".
К началу войны мать училась на 3-м курсе Киевского Института Легкой Промышленности по специальности инженер-химик. Кроме того, обладая замечательным оперным голосом (колоратурное сопрано), она поступила в консерваторию. Вместе с ней жила ее младшая сестра (моя тетя), которая училась на 1-м курсе медицинского института. Оба института (медицинский и легкой промышленности) в первые дни войны эвакуировались.
И вот, две девочки и один чемодан с вещами на двоих, едут в товарном вагоне на восток. Вместе с ними ехали семьи офицеров. Бабы, жены офицеров, увидев двух девочек-евреек стали гнать их, говоря, что это из-за них Гитлер напал на СССР. Но не выгнали. За них вступился раненный фронтовик.
Ехали медленно. Не было ни еды, ни воды. Да еще и чемодан украли. На одном из перегонов эшелон попал под бомбежку. До следующей станции пришлось добираться пешком 50 км. На станции был организован пункт питания эвакуированных.
Не знаю деталей, но через некоторое время они оказались в Узбекистане, в городе Каттакурган (это недалеко от Самарканда). На станции стояли узбеки и одна "пожилая" (лет 45) женщина сказала "Девочки, идемте со мной".
Надо было жить и главное получить продовольственные карточки. Тетя слегка приврала и сказала, что она окончила второй курс мед. института. Ее взяли в госпиталь санитаркой. Затем ее сделали мед. сестрой.
В Каттакургане в те годы была артель по производству кожевенных и меховых изделий. Ее, с началом войны, перепрофилировали на изготовление полушубков и тулупов для армии. Одна проблема. До войны им привозили обработанные шкуры и кожу. А тут они решили выделывать овчины на месте. Поэтому, когда моя мать пришла и сказала что она химик-технолог кожевенного производства, директор тут же принял ее на работу. Работа эта тяжелая и грязная. Ей пришлось пойти в библиотеку и почитать, т.к опыта практической выделки шкур у нее не было. Но! Они смогли платить за комнату хозяйке, появились карточки. А артель продолжала работать и после войны. В середине 70-х мой друг, по большому блату, "достал" два армейских полушубка. Один предложил мне. Он оказался маловат, но этикетка гласила г.Каттакурган.
Я упоминал, что моя мать училась в консерватории. В маленьком Каттакургане в это время располагался военный госпиталь, было много эвакуированных разных профессий, включая артистов некого провинциального театра. Для выздоравливающих решили поставить оперу "Наталка Полтавка". Роль Наталки исполняла моя мать. В семье долгие годы хранилась типографская афиша с ее именем крупным шрифтом - главная роль.
О своих родителях они не знали ничего. Знали только, что город был оккупирован немцами... После войны моя мать поехала туда. Ее встретила соседка-украинка и плача сказала, что всех евреев немцы извели. Она отвела мать к оврагу за городом. Это и была их могила. Как мама с тетей предполагали, их родители не эвакуировались, т.к. моя прабабушка болела и уже не вставала с постели, а бросить ее они не смогли.
Отца после ранения списали подчистую и отправили долечиваться тоже в Среднюю Азию, в город Андижан. Его семье, моим дедушке с бабушкой, брату 17-ти лет, и сестре 18-ти удалось эвакуироваться в самый последний момент. В городе в эшелоны не сажали, хотя места были. Они ушли из города, когда немцы в него входили.
По воспоминаниям моей тети, все организовала бабушка. Дело в том, что до войны у них была корова. Таковы были "гримасы Советской власти". В селах коров запрещали держать, а в городе было можно. Но где взять корм? Бабушка договорилась с одним железнодорожником, жившим за городом и следившим за полотном, что он будет косить траву (которую он итак обязан был косить) в полосе отчуждения и привозить им сено. А они будут отдавать ему половину молока. Так и жили.
Они покидали некоторые вещи в телегу (основной вещью была швейная машина, упомянутая выше). Запрягли в телегу корову(!) и пошли к своему знакомому железнодорожнику. Корову они отдали ему, а он посадил их на поезд. Тетя говорила, что это был последний эшелон, ушедший из города.
Недели через три они были в небольшом поселке поблизости от Андижана. Дедушка сразу пошел работать в пошивочную артель, бабушка работала в школе, а дети доучивались. Дядя не успел окончить 10-й класс, когда его призвали в армию и отправили в офицерскую школу. Войну он закончил в Будапеште в звании капитана. Тоже израненный, но не так, как мой отец.
Почта почти не работала. Точнее бабушка не знала куда писать моему отцу, а он не знал куда писать им.
Отец уже выздоравливал и его отпускали из госпиталя. Он подыскивал себе жилье и работу. Нашел жилье и нашел работу. Работать устроился в эвакуированный в Андижан Воронежский Механический Завод. А поселился у женщины по имени Фатима. У Фатимы была дочка лет двенадцати. Звали ее Зухра. На мужа Фатимы к тому времени уже пришла похоронка.
Из рассказа тети. Понадобилось им с бабушкой поехать в Андижан на базар. Идут по улице и вдруг тетя закричала "Мама! Это Миша". Точнее она назвала его еврейским именем "Меир" (что в Иврите означает "излучающий свет"). Бабушка его увидела и отключилась. Отец шел на работу с рукой на перевязи. Он стал двигать рукой, показывая, что рука цела.
К концу войны завод вернулся в Воронеж. Отец, естественно, поехал с заводом, забрав родителей. Его брат, мой дядя, продолжал воевать, а сестра вышла замуж и жила на Сахалине.
Воронеж был в руинах, но шло восстановление. Если я не ошибаюсь, дом, в котором отцу дали комнату, был построен военнопленными (вермахт разрушил, вермахт строит). В этой комнате я родился и вырос.
Моя мать, тем временем, закончила институт и получила распределение в Управление Местной Промышленности Воронежа. Жила в общежитии. Они познакомились и поженились. Вскоре родился я.
А тем временем население нашей комнаты стремительно разрасталось "экстракорпоральным" способом.
Во-первых, с Сахалина приехали тетя с семьей (3 человека). Во-вторых, отец ненадолго "приютил" семью Алексеевых, которым негде было жить Дядя Леша был тоже фронтовиком. Семья его состояла из 4-х человек. Он с женой и двое детей. Дядя Леша был ярым коммунистом и назвал своих детей Фридрих и Клара. Клара в раннем детстве переболела полиомиелитом и была инвалидом.
Комната была большая - 24 кв.м. Но на 12 человек! И квартира была большая. В ней было 3 комнаты, кухня и два чулана. И везде жили люди. И в кухне, и чуланах. Один из чуланов был побольше (впоследствии из него отец сделал ванную комнату). А второй... В аккурат на топчан. Там жила пожилая женщина, которая приходила "домой", выпивала чекушку и ложилась спать. А с утра на завод. Готовили в коридоре на керосинках.
Потом Алексеевы получили свое жилье и, естественно, съехали. И "сахалинские" родственники устроились на работу и сняли комнату в Чижовке, которую я называл Чужовкой. В это время демобилизовался дядя-капитан и приехал к родителям. Дядя устроился на завод и поступил в Ветеринарный Институт.
Дома особо на этом не заостряли внимания, но я знаю, что "дело врачей" коснулось и моей матери. Некоторое время до Управления, в котором работала мать, антисемитская кампания не доходила. А в начале 53-его ее вызвал начальник и сказал: "Вот и до нас добрались. Увольняйся Клара. А я постараюсь придержать твое место и как только "свистопляска" утихнет, возьму тебя назад". Затем Сталин сдох и врачи были реабилитированы. Через пару недель начальник пришел к нам домой и предложил ей вернуться, но мать уже работала химиком в литейном цехе Механического завода. Оттуда она и ушла на пенсию. Работа эта не была синекурой. Ей постоянно приходилось брать пробы металла при разливке, а иногда выполнять работу литейщика.
Родители были очень увлечены своей работой. Поскольку дом, в котором мы жили, располагался неподалеку от завода, обедать они приходили домой. К тому моменту дедушка умер и осталось нас четверо. Бабушка подавала обед, а они обсуждали особенности шамотной крошки (материала литейных форм). Когда эту технологию освоили, завод перешел к т.н. точному литью под давлением. Лили не хрен собачий, а лопатки турбин ракетных и самолетных двигателей. По итогам последней работы мать была награждена почетной грамотой за подписью министра обороны и денежной премией. Вместо премии она попросила золотые часики с гравировкой "От Министерства Обороны".
Через много-много лет при пересечении границы таможенник приказал снять часы и оставить их в России. Мать сказала, что это наградные часы и показала грамоту и гравировку. Таможенник вызвал начальника, который ушел с часами (видимо посоветоваться). А когда вернулся разрешил вывоз. Лет через 10, в США, часы остановились. Я попробовал их починить, но выяснилось, что дешевле было купить новые. Тем более, что советское золото здесь за таковое не считается.
Отец, тем временем, окончил машиностроительный факультет Сельхоз Института, но продолжал работать на Механическом заводе и стал начальником СКБ, занимавшегося вертолетными двигателями.
Жизнь шла своим чередом. Я окончил школу, окончил Физтех, работал в Москве и ходил в горные походы.
При подготовке одного из походов по Памиру (пятерка), я обнаружил, что мы из Москвы на поезде едем в Андижан, затем на автобусе в Ош и далее по Горно-Бадахшанскому тракту собственно в Памир. Целью были окрестности пика Революции.
Отец был еще жив. Я узнал у него его где он жил в Андижане.
В Андижан приехали вечером. Стоим на привокзальной площади. Вдруг к нам подходит молодой парень и спрашивает куда нам надо. Объяснили раскладку. Он сказал, что отведет нас на турбазу, где можно переночевать и утром сесть на автобус в Ош. Говорил по-русски как русский или украинец. Как потом выяснилось, он был учителем русского языка, а учился в Полтаве. Просил звать его Сергей.
Когда мы были на турбазе, а спросил где расположен адрес, данный отцом. Честно говоря, я не надеялся, что дом не сломали, район не застроили... Оказалось, что все на месте.
Сергей проводил меня и около пол-одиннадцатого я постучал в калитку. Открыла пожилая женщина. Посмотрела на меня и прошептала "Миша?". А я спросил "Фатима?". И она тут-же расплакалась. Я объяснил, что я сын, а не Миша. А она рассказала, что мать умерла много лет назад и я, наверное, последний человек, который помнит ее имя. Зухра рассказала, что она закончила педагогический институт, тоже преподавала русский язык, но недавно вышла на пенсию. А замуж так и не вышла. Она предложила переночевать у нее, но мне надо было на турбазу.
На обратном пути я увидел огромный развал арбузов. Сказал Сергею, что хочу купить пару. Он очень удивился, подошел к узбекам, торговавшим арбузами и принес два. Я спросил сколько я должен. Сергей ответил, что арбузы ночью дают бесплатно.