Светит, да не греет
*
«ЦИРК», М.Диденко, ТЕАТР НАЦИЙ, Москва, 2017г. (8)
Куда уехал «Цирк»?
Он был еще вчера!
И ветер не успел со стен сорвать афиши,
Но больше не горят его прожектора…
Спектакль сделан в стиле future in the past, игра с прошлым, с цельной и яркой, узнаваемой, ставшей брендом, но давно ушедшей эстетикой. Но ведь это была эстетика футуристическая, получается такой футуризм из прошлого. Сам режиссер назвал это ретро-футуризм.
Не перенос классического фильма на сцену, а диалог с ним, игровой диалог с той эстетикой, то есть с советской эстетикой и советским проектом.
Советский проект можно сравнить с цирком не только в более привычном сейчас саркастическом ключе (если перефразировать известный стишок - «кто в эсесере жил, тот в цирке не смеётся»), но и в самом позитивном смысле, так как это и было сделано в фильме «Цирк» Григория Александрова - радостная, кипучая, яркая и многоцветная жизнь, устремленная ввысь, с веселыми шутками и рекордами под куполом.
А мы смотрим на него глазами режиссера как на статичный объект, уже остывший и остановившийся, зафиксированный, пришпиленный булавкой, помещенный в музей памяти.
Полезно вспомнить, что тот же самый фильм уже был использован со сходной задачей Кирилом Серебренниковым в спектакле "Голая пионерка".
Театральный диалог с «Цирком», как с символом советского проекта, был начат Серебренниковым в 2005 году, в год юбилея Победы и продолжен Максимом Диденко в 2017 году, в год юбилея Революции. Интересно сравнить, что за 12 лет прошедших между советскими юбилеями изменилось.
В «Голой пионерке» было взято из «Цирка» совсем немного, но зато самое главное, самый дух этого фильма, «главная военная тайна» (тайна именно военная, потому что спектакль был о войне, и надо было попытаться понять, как победили? В чем секрет успеха?).
Тайна была показана, предъявлена зрителю с помощью цитат и кадров из фильма «Цирк», но показана именно как тайна, то есть не раскрыта. Секрет был, и мы помним что он был, но уже не понимаем его.
Цирк уехал, афиши еще на стенах, но они выцвели, изображение угадывается с трудом, а текст не читается, то ли буквы не складываются в слова, то ли язык забыли. Прожектора не светят, но еще греют (остаточное излучение в инфракрасном диапазоне, когда свет в видимом диапазоне погас). Каким то образом, каким-то шестым чувством мы ощущаем это тепло, как фантомную боль.
Таким вот полустертым изображением с афиши уехавшего цирка была в «Голой пионерке» кинопроекция финальных кадров фильма - искаженная, еле слышная песня Дунаевского и диалог главных героев, совсем беззвучный, так что о словах можно было только догадаться или прочитать по губам.
В спектакле Диденко как раз наоборот - из фильма взято очень много. Сохранены все главные герои и интрига отношений (а эффектное превращение директора цирка в "Ильича" из анекдотов подчеркивает генеральную метафору "советский цирк" = "советский проект"). Сохранена завязка и все основные сюжетные ходы (кроме развязки, которая снова выводит сюжет за пределы цирка, от космического аттракциона к реальной космической программе).
Взято почти всё, кроме самого главного.
Тайны нет, не только разгадку тайны забыли, забыли, что эта тайна вообще была. Цирк давно уехал, афиши привезли из музея, прожектора подключили, но они больше не горят, не греют. Они светят другим - холодным, искусственным, специальным, техническим - светом. Синий свет нужен для видеоэффектов, для совмещения видеоизображения с фоном.
В конце спектакля звучит главная песня из фильма «Цирк» (и одна из главных «проектных» советских песен) - «Широка страна моя родная», несколько раз прокручивается на экране видеопроекция глобуса, взгляд из космоса. Глаз по привычке ищет там нашу «одну шестую часть суши», но не находит. Ее там нет. Пять шестых есть, а одна шестая скрыта, на ее месте белое пятно, сплошная облачность.
Музыка Дунаевского сохранена, но звучит в сильно обработанном виде (обработана мастерски - композитор Иван Кушнир). Можно сказать - в выхолощенном виде, она тоже «не греет». Песня Дунаевского в мажоре, реплика Кушнира в миноре, ноты похожи, мелодия опознается, но самое главное утрачено.
Футуризм Максима Диденко минорный и приземленный. Здесь нет полета, устремления вверх, только горизонтальное движение дирижаблей мимо небоскребов (под "Метрополис" Ланга), только плоские фигурки (под Уилсона).
В последнем кадре спектакля герои никуда не поднимаются, не взлетают, они висят неподвижно, пришпиленные булавкой к музейному стенду, словно зависли в невесомости, где нет «верха» и «низа».
Постановка изобретательна, эффектна, содержательна, театральна, прекрасно смотрится, но есть ли что-то живое в постмодернистской игре?
Есть.
В спектакле заняты актеры, которые не только светят, но и греют -
Шаляпин в роли Скамейкина и Акимкин в роли Петровича (когда фильм «Цирк» стал отвечать за весь советский проект эта пара стала похожа на пару Королев-Гагарин). Они вносят живые горячие интонации в схематичные роли, всего несколько мужских штрихов у летчика Петровича и совсем не комический вставной монолог конструктора Скамейкина (и где-то рядом очень известная цитата, кажется из Рэя Бредбери, про остановку космического проекта "променяли лунную программу на айфон и гонку вооружений", если эту цитату опознать и запомнить, совсем по другому будет восприниматься финальный минор).
И самая главная удача спектакля - Ингеборга Дапкунайте в роли «Орловой» (то есть в роли Мэри, которая полюбила черного парня и которая верит в чудеса). Еще раз, как и в «Идиоте» Диденко, актриса освоила очень сложный внешний рисунок и при этом ухитрилась нисколько не потерять природной органики. Как ни выворачивают ей руки-ноги, чтобы придать фигуре плоскостность, а глаза остаются живыми. Они светятся натуральным светом. Не столько из-за парика и грима актриса становится похожа на Орлову, а именно благодаря этому лучистому взгляду. В ее глазах, как и в глазах «голой пионерки» Хаматовой, заключена частица той самой главной тайны.
Свет прожекторов уехавшего цирка, свет давно погасшей звезды, он и светит и греет - такова волшебная сила искусства (в случае «Цирка» не режиссерского искусства, а только актерского).
«ЦИРК», М.Диденко, ТЕАТР НАЦИЙ, Москва, 2017г. (8)
Куда уехал «Цирк»?
Он был еще вчера!
И ветер не успел со стен сорвать афиши,
Но больше не горят его прожектора…
Спектакль сделан в стиле future in the past, игра с прошлым, с цельной и яркой, узнаваемой, ставшей брендом, но давно ушедшей эстетикой. Но ведь это была эстетика футуристическая, получается такой футуризм из прошлого. Сам режиссер назвал это ретро-футуризм.
Не перенос классического фильма на сцену, а диалог с ним, игровой диалог с той эстетикой, то есть с советской эстетикой и советским проектом.
Советский проект можно сравнить с цирком не только в более привычном сейчас саркастическом ключе (если перефразировать известный стишок - «кто в эсесере жил, тот в цирке не смеётся»), но и в самом позитивном смысле, так как это и было сделано в фильме «Цирк» Григория Александрова - радостная, кипучая, яркая и многоцветная жизнь, устремленная ввысь, с веселыми шутками и рекордами под куполом.
А мы смотрим на него глазами режиссера как на статичный объект, уже остывший и остановившийся, зафиксированный, пришпиленный булавкой, помещенный в музей памяти.
Полезно вспомнить, что тот же самый фильм уже был использован со сходной задачей Кирилом Серебренниковым в спектакле "Голая пионерка".
Театральный диалог с «Цирком», как с символом советского проекта, был начат Серебренниковым в 2005 году, в год юбилея Победы и продолжен Максимом Диденко в 2017 году, в год юбилея Революции. Интересно сравнить, что за 12 лет прошедших между советскими юбилеями изменилось.
В «Голой пионерке» было взято из «Цирка» совсем немного, но зато самое главное, самый дух этого фильма, «главная военная тайна» (тайна именно военная, потому что спектакль был о войне, и надо было попытаться понять, как победили? В чем секрет успеха?).
Тайна была показана, предъявлена зрителю с помощью цитат и кадров из фильма «Цирк», но показана именно как тайна, то есть не раскрыта. Секрет был, и мы помним что он был, но уже не понимаем его.
Цирк уехал, афиши еще на стенах, но они выцвели, изображение угадывается с трудом, а текст не читается, то ли буквы не складываются в слова, то ли язык забыли. Прожектора не светят, но еще греют (остаточное излучение в инфракрасном диапазоне, когда свет в видимом диапазоне погас). Каким то образом, каким-то шестым чувством мы ощущаем это тепло, как фантомную боль.
Таким вот полустертым изображением с афиши уехавшего цирка была в «Голой пионерке» кинопроекция финальных кадров фильма - искаженная, еле слышная песня Дунаевского и диалог главных героев, совсем беззвучный, так что о словах можно было только догадаться или прочитать по губам.
В спектакле Диденко как раз наоборот - из фильма взято очень много. Сохранены все главные герои и интрига отношений (а эффектное превращение директора цирка в "Ильича" из анекдотов подчеркивает генеральную метафору "советский цирк" = "советский проект"). Сохранена завязка и все основные сюжетные ходы (кроме развязки, которая снова выводит сюжет за пределы цирка, от космического аттракциона к реальной космической программе).
Взято почти всё, кроме самого главного.
Тайны нет, не только разгадку тайны забыли, забыли, что эта тайна вообще была. Цирк давно уехал, афиши привезли из музея, прожектора подключили, но они больше не горят, не греют. Они светят другим - холодным, искусственным, специальным, техническим - светом. Синий свет нужен для видеоэффектов, для совмещения видеоизображения с фоном.
В конце спектакля звучит главная песня из фильма «Цирк» (и одна из главных «проектных» советских песен) - «Широка страна моя родная», несколько раз прокручивается на экране видеопроекция глобуса, взгляд из космоса. Глаз по привычке ищет там нашу «одну шестую часть суши», но не находит. Ее там нет. Пять шестых есть, а одна шестая скрыта, на ее месте белое пятно, сплошная облачность.
Музыка Дунаевского сохранена, но звучит в сильно обработанном виде (обработана мастерски - композитор Иван Кушнир). Можно сказать - в выхолощенном виде, она тоже «не греет». Песня Дунаевского в мажоре, реплика Кушнира в миноре, ноты похожи, мелодия опознается, но самое главное утрачено.
Футуризм Максима Диденко минорный и приземленный. Здесь нет полета, устремления вверх, только горизонтальное движение дирижаблей мимо небоскребов (под "Метрополис" Ланга), только плоские фигурки (под Уилсона).
В последнем кадре спектакля герои никуда не поднимаются, не взлетают, они висят неподвижно, пришпиленные булавкой к музейному стенду, словно зависли в невесомости, где нет «верха» и «низа».
Постановка изобретательна, эффектна, содержательна, театральна, прекрасно смотрится, но есть ли что-то живое в постмодернистской игре?
Есть.
В спектакле заняты актеры, которые не только светят, но и греют -
Шаляпин в роли Скамейкина и Акимкин в роли Петровича (когда фильм «Цирк» стал отвечать за весь советский проект эта пара стала похожа на пару Королев-Гагарин). Они вносят живые горячие интонации в схематичные роли, всего несколько мужских штрихов у летчика Петровича и совсем не комический вставной монолог конструктора Скамейкина (и где-то рядом очень известная цитата, кажется из Рэя Бредбери, про остановку космического проекта "променяли лунную программу на айфон и гонку вооружений", если эту цитату опознать и запомнить, совсем по другому будет восприниматься финальный минор).
И самая главная удача спектакля - Ингеборга Дапкунайте в роли «Орловой» (то есть в роли Мэри, которая полюбила черного парня и которая верит в чудеса). Еще раз, как и в «Идиоте» Диденко, актриса освоила очень сложный внешний рисунок и при этом ухитрилась нисколько не потерять природной органики. Как ни выворачивают ей руки-ноги, чтобы придать фигуре плоскостность, а глаза остаются живыми. Они светятся натуральным светом. Не столько из-за парика и грима актриса становится похожа на Орлову, а именно благодаря этому лучистому взгляду. В ее глазах, как и в глазах «голой пионерки» Хаматовой, заключена частица той самой главной тайны.
Свет прожекторов уехавшего цирка, свет давно погасшей звезды, он и светит и греет - такова волшебная сила искусства (в случае «Цирка» не режиссерского искусства, а только актерского).