Мирза Якуб Маркарян и убийство Грибоедова
Евнух мирза Якуб Маркарян родился в Эривани от скромных, но довольно известных в этом городе родителей. Он стал изучать древнеармянский язык еще в Эривани и затем для усовершенствования отправился в Эчмиадзин к одному из учеников известного в то время Бертумиана.
В 1804 году во время осады крепости Эривани, когда конный отряд грузинских добровольцев, поссорившись с князем Цициановым, решил возвратиться на родину, к нему присоединилось много армянских купцов и местных жителей со своими семействами. При следовании каравана мимо Св. Эчмиадзина, Якуб (Яков), не говоря ни слова ни своему учителю, ни товарищам по классу, без провизии, даже без пары платья для перемены, с одними книгами за спиной, вышел из монастыря и присоединился к отряду, рассчитывая попасть в Тифлис к только что приехавшему туда из Константинополя известному ученому Серопе Патканьяну.
Якуб два дня шел пешком с караваном, получая хлеб от незнакомых спутников, но около Бамбакацора персидское войско внезапно атаковало и рассеяло караван; большая часть была перебита, а уцелевшие взяты в плен. В числе последних оказался и Якуб, который был тогда в возрасте 18-19 лет. Его и нескольких пленников оскопили в Тавризе и отослали в Тегеран в шахский гарем, где они воспитывались под руководством своего именитого соотечественника, главного евнуха Ага-Якуба-Кутули.
История детства Якуба неизвестна, и мы знаем лишь, что он был сведущ в древне-армянском языке, на котором писал безошибочно. По поступлении в гарем, Якуб начал изучать персидский и арабский языки под руководством Ага-Якуба-Кутули, для усовершенствования в этих языках нанимал еще очень хорошо подготовленного учителя, который кроме этих языков обучил его и персидскому счетоводному искусству - бухгалтерии, которой персы обучались не менее 10-15 лет, как самому трудному и сложному искусству, чтобы по окончании получить звание «метофа».
Якуб за знание и любознательность получил титул мирзы, который дают в Персии лицу, владеющему пером; очень часто в корреспонденции и в «Истории Каджаров» дается также прозвище «ага» тому лицу, которое имеет титул или чин среди евнухов.
В 1828 году Грибоедов отправился в Тегеран в качестве посла. Владельцы и родные пленников, узнав о выезде посла из Тифлиса, отправились следом за ним в Тегеран; но посол, как упомянуто, на время задержался в Тавризе, а потому и они, следуя за ним, отыскивали своих пленных; но что было им делать, когда персияне не желали и отказывались возвращать их.
Известие об этом дошло до Грибоедова, который просил Аббаса-Мирзу написать своему отцу шаху о недовольстве русского посла. Шах назначил Манучар-хана и Калантара (прим. оба армяне, высокопоставленные чиновники при дворе шаха) из Тегерана, чтобы в случае указания им русскими подданными места жительства пленников, они посылали своих людей, чтобы привести пленников к себе и затем публично опрашивали: и того из пленных, который заявит желание возвратиться, обязательно передавали владельцу. Вследствие этого распоряжения многие персы стали тайно высылать из Тегерана своих пленников, или в самом Тегеране переводить из одного района города в другой, чтобы замести их след; многие из пленных уже вперед отказывались вернуться на родину, так как персы с угрозами заставляли их, в случае опроса, отвечать отказом, и пускали в ход тысячу других подобных средств, лишь бы не возвращать пленников.
Мирзу Якуба не могла прельщать блестящая слава и почет, а потому он всегда думал оставить это обманчивое и непрочное положение и сделаться видным человеком на своей родине, которая находилась под властью христианского царя; там он мог бы свободно исповедывать свою религию.
Когда русский посол прибыл в Тегеран, Мирза-Якуб искал повода с ним познакомиться, чтобы объявить ему свою сокровенную тайну. Его знакомые и тот же Хосров-хан впоследствии рассказывали, что когда возник вопрос о двух армянках-пленницах, находящихся в гареме Аллаяр-хана (который в то время исправлял обязанности садр-азама), шах в качестве легата послал к Грибоедову Мирзу-Якуба переговорить о пленницах. Воспользовавшись этим, он только тогда объявил послу о своих убеждениях и намерении. А сколько знатных лиц, не посвященных в смысл этой миссии, по свойственной персам привычке клеветало на Мирзу-Якуба, утверждая, будто-бы он сообщил послу о том, что вышеупомянутые пленницы находятся в гареме Аллаяр-хана! Несколько дней спустя Якуб ночью отправился в посольский дом с целью остаться там; но посол сказал ему: «не могу принять тебя тайно ночью, так как все мои дела должны быть известны и явны; поэтому иди теперь, хорошенько подумай и если действительно желаешь вернуться на родину, приходи в другой раз днем, чтобы я мог принять тебя под свою защиту».
Якуб возвратился, но на следующий день с рассветом, спустя час или два, вместе с своим братом и двумя пленниками-армянами пришел опять в посольский дом. В тот же день главным предметом для разговора в Тегеране был переход Мирзы-Якуба под русское знамя; этому факту многие не верили, говоря, что Якуб не оставит славы и почета из-за такой перемены.
Итак, случилось, что в этом происшествии не только шах, но и занимающие высшие посты лица были виновны; они не только не запрещали распространять в городе разные нелепые слухи, и не обнародывали истины, чем успокоили бы умы, но, наоборот, распространяли сами невероятные легенды; например, будто Якуб выругал мусульманскую религию, чему каждый, услышавший эти слова, еще более поражался и возмущался. Конечно, распространители этой клеветы и нелепых слухов имели свои рассчеты: создать возмущение, не возвращать пленников и запугать посла, чтобы он более не домогался их выдачи.
Цель большинства заключалась в этом, а не в беспорядках, дошедших до убийства людей и даже изувечения и смерти посла, что по шиитскому учению магометанской религии считается неизгладимым смертным грехом. Итак, переговоры по вышеприведенному происшествию между иранским двором и посольством продолжались неделю, но они ни к чему не привели, так как требования персидского правительства от Якуба были совершенно нелепы, в чем шахский двор не хотел признаться; посольство же строго требовало, чтобы не только наличное имущество Якуба было возвращено, но и пропавшее, то есть квитанции, отчеты, драгоценные камни, ткани и особенно редкие рукописи, где бы они ни были, были собраны.
В понедельник, 30-го января, едва забрезжилось, как дали знать Манучар-хану, что несколько мулл и сеидов ходят по базару и запрещают открывать лавки, говоря, что «сегодня нужно идти в посольский дом, насильно взять Мирзу-Якуба-вероотступника и изрубить его в куски». Манучар приказал разбудить Соломона Меликянца и послал его в посольский дом - сказать послу, что пока базар еще не открылся весь и толпа не успела соединиться, пусть он пошлет Мирзу-Якуба с несколькими людьми в мечеть шах-Абдул-Азима, откуда никто не осмелится взять его или напасть на него. А то если толпа соберется и пойдет на посольский дом, правительство не будет в состоянии помешать и отразить ее страшное нападение, даже если бы подвергся опасности посольский дом. Соломон, дойдя до посольского дома, узнал, что Грибоедов еще спит. Никто не осмеливался его разбудить, но Соломон неотступно настаивал, чтобы прислуга разбудила его. Спустя довольно продолжительное время, посла, наконец, разбудили.
- Если кто-нибудь, а особенно русско-подданный, приходит под русское царское знамя и находится под его покровительством,- сказал посол Соломону,- я не могу его выгнать из посольского дома; но, если Якуб сам добровольно уйдет, я мешать не буду.
Соломон отправился к Мирзе-Якубу и увещевал, чтобы он исполнил предложение Манучар-хана, но тот отвечает: «я пришел и отдался сильному русскому знамени, поэтому, если посол выгонит меня из посольского дома, пойду в мечеть шах-Абдул-Азима; в противном случае я своею волею отсюда не выйду; если бы даже меня здесь изрубили в куски, я с радостью готов умереть».
Не прошло и полчаса после ухода Меликянца, как сбродная толпа с ревом и криком подошла к посольскому дому, но не осмелилась войти внутрь. Посол же, заметив происшедшее, приказал казакам и конным солдатам из грузин взять оружие, при чем одной части остаться на переднем дворе, а другой подняться на крышу и там стоять. Затем велел запереть главные ворота; так как толпа постепенно увеличивалась, скоплялась и время от времени издавала неистовые крики «аллах, аллах», но никому еще не причинила вреда. В самом деле, толпа, как уже сказано, была подговорена муллами и сеидами с целью запугать посла; поэтому бродяги оборванцы начали через посланного требовать, чтобы вывели из посольства Мирзу-Якуба, иначе они разломают ворота посольского дома, войдут внутрь и, вырвав Якуба из их рук, выведут вон; но муллы и сеиды грозили им и удерживали их от такого поступка. «При дворе, узнав о затеях толпы, распорядились, чтобы несколько шахзадэ (прим. сын шаха ) отправились туда убедить и разогнать ее; но пока шахзадэ умывались, одевались, седлали коней и собирали прислугу, прошло много времени, и они пришли, уже когда им делать было нечего. Тут немного остановимся. Участвовавшие в этом грустном происшествии и очевидцы рассказывали, что вооруженные русские солдаты, стоя на крыше корридора, завтракали; принесли вино и, выпивая, поднимали стаканы, будто пьют за здоровье друг друга. Один из них вызывающим образом, держа стакан в руке, сделал знак толпе, как бы приглашая придти выпить.
Раздраженная этой выходкой толпа хотела подняться на крышу со стороны конюшни (которая была ниже) и на месте убить их; но муллы и сеиды, сдерживая толпу, не позволили ей устремиться туда. Вероятен слух, будто муллы эти собрали толпу, согласно приказу от двора, и знали, что шахзадэ должны были придти, поэтому и не допускали, быть может, ожидая их. Когда русские солдаты окончили свой завтрак, вдруг раздался звук от выстрела из ружья или пистолета, и в толпе, на расстоянии 20 или 25 шагов к югу от главных ворот, одинь 15 или 16-летний юноша оказался раненным.
Тогда чернь оставила главные ворота посольского дома и в гневе, с яростью и зверским шумом и криком окружила юношу, а через несколько минут прошел слух, что раненый уже испустил дух.
В этот момент, к несчастию, Соломон Меликянц верхом, окруженный служителями и лакеями Манучар-хана из персов, появился с южной стороны, где был ранен и испустил дух юноша. Он ехал от Манучар-хана сказать послу, что шахзадэ идут рассеять толпу, поэтому и посол хорошо поступил бы, передав Якуба шахзадэ, чтобы благодаря этому толпа успокоилась и была бы вынуждена повиноваться им; но если бы и случилось затем что-нибудь с Якубом, пусть это произойдет вне посольского дома. Освирепевшая толпа, думая, что Соломон - чиновник посольства, так как он был одет в посольскую форму, напала на него со всех сторон, стащила с коня, избила его и потащила к тому месту, где был ранен и скончался юноша. Ударами кулаков и палок Соломон был убит.
После этого муллы и сеиды, потеряв свое влияние, не в состоянии были уже сдерживать толпу. Впоследствии говорили, что никто не знал, каким путем проникла толпа в посольский дом, так как, хотя она, взломав главные ворота, и открыла их, однако внутри находящаяся стража из персов со своим начальником (во главе ее был Якуб-Султан из армян), успела их выгнать и вновь запереть ворота. Толпа, мучительным образом убив Соломона, с страшным ревом и мятежным криком: «джихате-джихат», то есть, религиозный поход, обратившись к посольству, кричала: «неверующие собаки должны околеть и подобно им должны быть избиты!»
Довольно продолжительное время мятежники пытались сокрушить главный створ, но не могли сделать ничего, так как сзади разношерстая толпа стада каменным градом закидывать посольский дом. Тем временем с рынка и откуда-то еще принесли большие молотки, вроде мотыг, и заступы и со страшным треском проломали ворота. К этому шуму присоединился неистовый крик черни, отчего город пришел в ужас. Толпа, подобно неудержимому потоку наполнила проход в посольство, но казаки, армяне и грузины с отчаянной храбростью довольно продолжительное время оказывали сопротивление, вследствие чего некоторые из них были ранены, а другие убиты. Таким образом посольская стража не позволяла толпе вступить в следующий двор; но когда заметила, что толпа с крыши первого двора спустилась по стенам, то стража посольства спешила занять дверь прохода второго двора, чтобы толпа не проникла туда. Большая часть необузданной толпы, оставшаяся на улице, сообразив, что русские стоят в тесном проходе и не позволяют передовой части толпы войти в посольский дом, поднялась через низкие стены конюшни на крышу и оттуда перешла на крышу посольского дома, между тем как бывшая там вооруженная русская охрана спускалась вниз в проход на помощь казакам, решив, что с высокой крыши посольство безопасно. Амбарцума-бега, который по одежде и наружности сильно походил на перса, толпа не убила; он говорил, что Мирза-Якуб, до того момента спокойно и весело настроенный, сидел в своей комнате; но когда увидел, что голова толпы уже проникает в его комнату (Амбарцум прибавил, что, кажется, солдаты из нашей персидской охраны после изгнания из посольского дома, находясь вне, сообщили толпе местопребывание Якуба, поэтому толпа прямо и направилась к его жилищу), он, Якуб, встал, сделал несколько шагов вперед и сказал: «меня хотите? я, безоружный, перед вами, убейте меня скорее, чтобы по моей вине другие не были убиты». До последнего издыхания он повторял «бзанид, бзанид», то есть «бейте, бейте». Так и вышло: его тело было изрублено в куски; затем толпа бросилась на другой двор, дверь которого охранялась вооруженными русскими. Тут совершались с обеих сторон ужасные, душу потрясающие убийства; но русские солдаты, с неимоверным упорством и храбростию сражаясь и постепенно уменьшаясь в численности, не в состоянии были противодействовать; они вынуждены были уступить свою позицию и войти во второй двор.
Грибоедов, видя из окна своей комнаты эту ужасную картину, приказывал остальным солдатам собраться на ступеньках лестницы, ведущей в верхний этаж, и, держа перед собой шашки, ружья и пистолеты, стоять и не допускать толпу войти на верх и забраться в его комнаты, пока от шахского двора не поспеет помощь. Сам он оделся в парадное платье и надел ордена, чтобы толпа, узнав его, отнеслась с почтением и не посягнула бы на его особу. Но напрасен был его рассчет! Взбешенная толпа ни на что не смотрела и уже ничего не боялась.
Подстрекатели и инициаторы-муллы и сеиды после убийства Мирзы-Якуба исчезли. Также и опытные старцы-фанатики после убийства Мирзы-Якуба, согласно мусульманскому шариату, считая свой священный долг исполненным, подобно статуям стояли на улицах или внутри в углах дворов в качестве зрителей и ждали конца; а бродяги и городские негодяи, не зная, на что устремиться, делали, что хотели.
Посол в одном и том же положении долгое время выдерживал осаду в верхнем этаже под защитой нескольких отважных и храбрых казаков. Как только толпа, сбитая в тесном и узком дворе, заметила, что не в состоянии окончательно уничтожить своих противников, она бросилась на крышу, разрушила кровлю комнаты, занимаемой послом, снимала балки и бросала их в голову осажденных; в открывшиеся отверстия крыши бросали внутрь комнаты камни, палки, молоты; выстрелами из ружей и пистолетов убили посла, сорвали с него ордена, надетое на нем платье и его трехуголку и выбросили его из окна, тем самым желая показать толпе, что одержана полная победа. Затем выйдя из комнат и двора, мятежники напали на храбрых казаков и дрались с ними, пока, наконец, подоспели шахзадэ и рассеяли толпу. Из служащих в посольстве спасся только один Мальцев со своим слугою и вышепоименованный Амбарцум-бег, хотя последний и был сильно ранен, когда бродяги его распознали. Манучар-хан в тот же день вечером послал людей перевезти к себе в дом тело Соломона Меликянца. С Ускум-ханум, при виде трупа внука, сделался паралич, и на второй день она скончалась. Манучар оба эти трупа отправил, для предания земле в ограде армянской церкви, чтобы через несколько дней перевезти в Св. Эчмиадзин и там похоронить. Трупы убитых во время неистовства черни целых три дня оставались в посольском доме; на четвертый день Калантар из Тегерана, по приказанию шаха, ночью, тайком, взял людей, перед зданием посольства во рву крепости выкопал яму и, собрав все трупы, приказал свалить вместе в эту яму и покрыть землей. Шесть или семь дней спустя после этого происшествия, правительство, узнав, что Манучар намерен трупы своей матери и племянника отправить в Св. Эчмиадзин, не знаю по чьей инициативе, послал людей раскопать яму, найти труп посла, отвезти в армянскую церковь и также предать земле в ограде ее на случай, если русское правительство потребует его выдачи. Посланные не могли узнать трупа Грибоедова, поэтому пригласили Аветиса Кузиняна и других купцов - русских подданных - чтобы хоть те могли распознать, но никто не мог узнать его. Кто-то сказал, что дело не в настоящем трупе посла, а в его имени, поэтому на второй день взяли один труп, который сравнительно менее был изранен, и отвезли его в армянскую церковь, где в ее ограде и похоронили.
Через две недели, когда Манучар-хан трупы своей матери и Соломона поместил на одном тахт-реване и отправил в Эчмиадзин в сопровождении нескольких верховых, тогда на другом тахт-реване был отправлен и предполагаемый труп Грибоедова: наполнили два мешка соломою, навьючили ими одну лошадь и труп, уложенный в гроб, поместили посередине двух мешков, так как одним только гробом нельзя было навьючить лошадь.
После этого печального происшествия около месяца спустя, один персидский купец явился к Манучар-хану и заявил, что Мирза-Якуб за несколько дней до этого происшествия вручил ему одну связку кашемировых шалей, вышитых с его инициалами, с тем, что сообщить впоследствии, кому они должны быть переданы; теперь, после его убийства, он не знает, что с ними делать, кому вручить? Манучар приказал отнести их и передать верховному визирю, который, опечатав своею печатью, приказал Манучар-хану - хранить, как наследственное имущество.
Говорили, что Якуб имел массу драгоценных камней и роздал разным лицам, но никто об этом не заявил, так они и пропали. Спустя некоторое время, т. е. в 1832-1833 годах, оставшееся имущество от Якуба русский тавризский консул вручил мужу дочери брата Якуба (брат Якуба был убит также в посольстве) Мкртичу Карташяну, в то время секретарю Эчмиадзинского Синода.
Кончина А. С. Грибоедова по армянским источникам. (Из сочинения Галуста Шермазаняна: "Материалы для национальной истории") Русская старина, № 10. 1901
В 1804 году во время осады крепости Эривани, когда конный отряд грузинских добровольцев, поссорившись с князем Цициановым, решил возвратиться на родину, к нему присоединилось много армянских купцов и местных жителей со своими семействами. При следовании каравана мимо Св. Эчмиадзина, Якуб (Яков), не говоря ни слова ни своему учителю, ни товарищам по классу, без провизии, даже без пары платья для перемены, с одними книгами за спиной, вышел из монастыря и присоединился к отряду, рассчитывая попасть в Тифлис к только что приехавшему туда из Константинополя известному ученому Серопе Патканьяну.
Якуб два дня шел пешком с караваном, получая хлеб от незнакомых спутников, но около Бамбакацора персидское войско внезапно атаковало и рассеяло караван; большая часть была перебита, а уцелевшие взяты в плен. В числе последних оказался и Якуб, который был тогда в возрасте 18-19 лет. Его и нескольких пленников оскопили в Тавризе и отослали в Тегеран в шахский гарем, где они воспитывались под руководством своего именитого соотечественника, главного евнуха Ага-Якуба-Кутули.
История детства Якуба неизвестна, и мы знаем лишь, что он был сведущ в древне-армянском языке, на котором писал безошибочно. По поступлении в гарем, Якуб начал изучать персидский и арабский языки под руководством Ага-Якуба-Кутули, для усовершенствования в этих языках нанимал еще очень хорошо подготовленного учителя, который кроме этих языков обучил его и персидскому счетоводному искусству - бухгалтерии, которой персы обучались не менее 10-15 лет, как самому трудному и сложному искусству, чтобы по окончании получить звание «метофа».
Якуб за знание и любознательность получил титул мирзы, который дают в Персии лицу, владеющему пером; очень часто в корреспонденции и в «Истории Каджаров» дается также прозвище «ага» тому лицу, которое имеет титул или чин среди евнухов.
В 1828 году Грибоедов отправился в Тегеран в качестве посла. Владельцы и родные пленников, узнав о выезде посла из Тифлиса, отправились следом за ним в Тегеран; но посол, как упомянуто, на время задержался в Тавризе, а потому и они, следуя за ним, отыскивали своих пленных; но что было им делать, когда персияне не желали и отказывались возвращать их.
Известие об этом дошло до Грибоедова, который просил Аббаса-Мирзу написать своему отцу шаху о недовольстве русского посла. Шах назначил Манучар-хана и Калантара (прим. оба армяне, высокопоставленные чиновники при дворе шаха) из Тегерана, чтобы в случае указания им русскими подданными места жительства пленников, они посылали своих людей, чтобы привести пленников к себе и затем публично опрашивали: и того из пленных, который заявит желание возвратиться, обязательно передавали владельцу. Вследствие этого распоряжения многие персы стали тайно высылать из Тегерана своих пленников, или в самом Тегеране переводить из одного района города в другой, чтобы замести их след; многие из пленных уже вперед отказывались вернуться на родину, так как персы с угрозами заставляли их, в случае опроса, отвечать отказом, и пускали в ход тысячу других подобных средств, лишь бы не возвращать пленников.
Мирзу Якуба не могла прельщать блестящая слава и почет, а потому он всегда думал оставить это обманчивое и непрочное положение и сделаться видным человеком на своей родине, которая находилась под властью христианского царя; там он мог бы свободно исповедывать свою религию.
Когда русский посол прибыл в Тегеран, Мирза-Якуб искал повода с ним познакомиться, чтобы объявить ему свою сокровенную тайну. Его знакомые и тот же Хосров-хан впоследствии рассказывали, что когда возник вопрос о двух армянках-пленницах, находящихся в гареме Аллаяр-хана (который в то время исправлял обязанности садр-азама), шах в качестве легата послал к Грибоедову Мирзу-Якуба переговорить о пленницах. Воспользовавшись этим, он только тогда объявил послу о своих убеждениях и намерении. А сколько знатных лиц, не посвященных в смысл этой миссии, по свойственной персам привычке клеветало на Мирзу-Якуба, утверждая, будто-бы он сообщил послу о том, что вышеупомянутые пленницы находятся в гареме Аллаяр-хана! Несколько дней спустя Якуб ночью отправился в посольский дом с целью остаться там; но посол сказал ему: «не могу принять тебя тайно ночью, так как все мои дела должны быть известны и явны; поэтому иди теперь, хорошенько подумай и если действительно желаешь вернуться на родину, приходи в другой раз днем, чтобы я мог принять тебя под свою защиту».
Якуб возвратился, но на следующий день с рассветом, спустя час или два, вместе с своим братом и двумя пленниками-армянами пришел опять в посольский дом. В тот же день главным предметом для разговора в Тегеране был переход Мирзы-Якуба под русское знамя; этому факту многие не верили, говоря, что Якуб не оставит славы и почета из-за такой перемены.
Итак, случилось, что в этом происшествии не только шах, но и занимающие высшие посты лица были виновны; они не только не запрещали распространять в городе разные нелепые слухи, и не обнародывали истины, чем успокоили бы умы, но, наоборот, распространяли сами невероятные легенды; например, будто Якуб выругал мусульманскую религию, чему каждый, услышавший эти слова, еще более поражался и возмущался. Конечно, распространители этой клеветы и нелепых слухов имели свои рассчеты: создать возмущение, не возвращать пленников и запугать посла, чтобы он более не домогался их выдачи.
Цель большинства заключалась в этом, а не в беспорядках, дошедших до убийства людей и даже изувечения и смерти посла, что по шиитскому учению магометанской религии считается неизгладимым смертным грехом. Итак, переговоры по вышеприведенному происшествию между иранским двором и посольством продолжались неделю, но они ни к чему не привели, так как требования персидского правительства от Якуба были совершенно нелепы, в чем шахский двор не хотел признаться; посольство же строго требовало, чтобы не только наличное имущество Якуба было возвращено, но и пропавшее, то есть квитанции, отчеты, драгоценные камни, ткани и особенно редкие рукописи, где бы они ни были, были собраны.
В понедельник, 30-го января, едва забрезжилось, как дали знать Манучар-хану, что несколько мулл и сеидов ходят по базару и запрещают открывать лавки, говоря, что «сегодня нужно идти в посольский дом, насильно взять Мирзу-Якуба-вероотступника и изрубить его в куски». Манучар приказал разбудить Соломона Меликянца и послал его в посольский дом - сказать послу, что пока базар еще не открылся весь и толпа не успела соединиться, пусть он пошлет Мирзу-Якуба с несколькими людьми в мечеть шах-Абдул-Азима, откуда никто не осмелится взять его или напасть на него. А то если толпа соберется и пойдет на посольский дом, правительство не будет в состоянии помешать и отразить ее страшное нападение, даже если бы подвергся опасности посольский дом. Соломон, дойдя до посольского дома, узнал, что Грибоедов еще спит. Никто не осмеливался его разбудить, но Соломон неотступно настаивал, чтобы прислуга разбудила его. Спустя довольно продолжительное время, посла, наконец, разбудили.
- Если кто-нибудь, а особенно русско-подданный, приходит под русское царское знамя и находится под его покровительством,- сказал посол Соломону,- я не могу его выгнать из посольского дома; но, если Якуб сам добровольно уйдет, я мешать не буду.
Соломон отправился к Мирзе-Якубу и увещевал, чтобы он исполнил предложение Манучар-хана, но тот отвечает: «я пришел и отдался сильному русскому знамени, поэтому, если посол выгонит меня из посольского дома, пойду в мечеть шах-Абдул-Азима; в противном случае я своею волею отсюда не выйду; если бы даже меня здесь изрубили в куски, я с радостью готов умереть».
Не прошло и полчаса после ухода Меликянца, как сбродная толпа с ревом и криком подошла к посольскому дому, но не осмелилась войти внутрь. Посол же, заметив происшедшее, приказал казакам и конным солдатам из грузин взять оружие, при чем одной части остаться на переднем дворе, а другой подняться на крышу и там стоять. Затем велел запереть главные ворота; так как толпа постепенно увеличивалась, скоплялась и время от времени издавала неистовые крики «аллах, аллах», но никому еще не причинила вреда. В самом деле, толпа, как уже сказано, была подговорена муллами и сеидами с целью запугать посла; поэтому бродяги оборванцы начали через посланного требовать, чтобы вывели из посольства Мирзу-Якуба, иначе они разломают ворота посольского дома, войдут внутрь и, вырвав Якуба из их рук, выведут вон; но муллы и сеиды грозили им и удерживали их от такого поступка. «При дворе, узнав о затеях толпы, распорядились, чтобы несколько шахзадэ (прим. сын шаха ) отправились туда убедить и разогнать ее; но пока шахзадэ умывались, одевались, седлали коней и собирали прислугу, прошло много времени, и они пришли, уже когда им делать было нечего. Тут немного остановимся. Участвовавшие в этом грустном происшествии и очевидцы рассказывали, что вооруженные русские солдаты, стоя на крыше корридора, завтракали; принесли вино и, выпивая, поднимали стаканы, будто пьют за здоровье друг друга. Один из них вызывающим образом, держа стакан в руке, сделал знак толпе, как бы приглашая придти выпить.
Раздраженная этой выходкой толпа хотела подняться на крышу со стороны конюшни (которая была ниже) и на месте убить их; но муллы и сеиды, сдерживая толпу, не позволили ей устремиться туда. Вероятен слух, будто муллы эти собрали толпу, согласно приказу от двора, и знали, что шахзадэ должны были придти, поэтому и не допускали, быть может, ожидая их. Когда русские солдаты окончили свой завтрак, вдруг раздался звук от выстрела из ружья или пистолета, и в толпе, на расстоянии 20 или 25 шагов к югу от главных ворот, одинь 15 или 16-летний юноша оказался раненным.
Тогда чернь оставила главные ворота посольского дома и в гневе, с яростью и зверским шумом и криком окружила юношу, а через несколько минут прошел слух, что раненый уже испустил дух.
В этот момент, к несчастию, Соломон Меликянц верхом, окруженный служителями и лакеями Манучар-хана из персов, появился с южной стороны, где был ранен и испустил дух юноша. Он ехал от Манучар-хана сказать послу, что шахзадэ идут рассеять толпу, поэтому и посол хорошо поступил бы, передав Якуба шахзадэ, чтобы благодаря этому толпа успокоилась и была бы вынуждена повиноваться им; но если бы и случилось затем что-нибудь с Якубом, пусть это произойдет вне посольского дома. Освирепевшая толпа, думая, что Соломон - чиновник посольства, так как он был одет в посольскую форму, напала на него со всех сторон, стащила с коня, избила его и потащила к тому месту, где был ранен и скончался юноша. Ударами кулаков и палок Соломон был убит.
После этого муллы и сеиды, потеряв свое влияние, не в состоянии были уже сдерживать толпу. Впоследствии говорили, что никто не знал, каким путем проникла толпа в посольский дом, так как, хотя она, взломав главные ворота, и открыла их, однако внутри находящаяся стража из персов со своим начальником (во главе ее был Якуб-Султан из армян), успела их выгнать и вновь запереть ворота. Толпа, мучительным образом убив Соломона, с страшным ревом и мятежным криком: «джихате-джихат», то есть, религиозный поход, обратившись к посольству, кричала: «неверующие собаки должны околеть и подобно им должны быть избиты!»
Довольно продолжительное время мятежники пытались сокрушить главный створ, но не могли сделать ничего, так как сзади разношерстая толпа стада каменным градом закидывать посольский дом. Тем временем с рынка и откуда-то еще принесли большие молотки, вроде мотыг, и заступы и со страшным треском проломали ворота. К этому шуму присоединился неистовый крик черни, отчего город пришел в ужас. Толпа, подобно неудержимому потоку наполнила проход в посольство, но казаки, армяне и грузины с отчаянной храбростью довольно продолжительное время оказывали сопротивление, вследствие чего некоторые из них были ранены, а другие убиты. Таким образом посольская стража не позволяла толпе вступить в следующий двор; но когда заметила, что толпа с крыши первого двора спустилась по стенам, то стража посольства спешила занять дверь прохода второго двора, чтобы толпа не проникла туда. Большая часть необузданной толпы, оставшаяся на улице, сообразив, что русские стоят в тесном проходе и не позволяют передовой части толпы войти в посольский дом, поднялась через низкие стены конюшни на крышу и оттуда перешла на крышу посольского дома, между тем как бывшая там вооруженная русская охрана спускалась вниз в проход на помощь казакам, решив, что с высокой крыши посольство безопасно. Амбарцума-бега, который по одежде и наружности сильно походил на перса, толпа не убила; он говорил, что Мирза-Якуб, до того момента спокойно и весело настроенный, сидел в своей комнате; но когда увидел, что голова толпы уже проникает в его комнату (Амбарцум прибавил, что, кажется, солдаты из нашей персидской охраны после изгнания из посольского дома, находясь вне, сообщили толпе местопребывание Якуба, поэтому толпа прямо и направилась к его жилищу), он, Якуб, встал, сделал несколько шагов вперед и сказал: «меня хотите? я, безоружный, перед вами, убейте меня скорее, чтобы по моей вине другие не были убиты». До последнего издыхания он повторял «бзанид, бзанид», то есть «бейте, бейте». Так и вышло: его тело было изрублено в куски; затем толпа бросилась на другой двор, дверь которого охранялась вооруженными русскими. Тут совершались с обеих сторон ужасные, душу потрясающие убийства; но русские солдаты, с неимоверным упорством и храбростию сражаясь и постепенно уменьшаясь в численности, не в состоянии были противодействовать; они вынуждены были уступить свою позицию и войти во второй двор.
Грибоедов, видя из окна своей комнаты эту ужасную картину, приказывал остальным солдатам собраться на ступеньках лестницы, ведущей в верхний этаж, и, держа перед собой шашки, ружья и пистолеты, стоять и не допускать толпу войти на верх и забраться в его комнаты, пока от шахского двора не поспеет помощь. Сам он оделся в парадное платье и надел ордена, чтобы толпа, узнав его, отнеслась с почтением и не посягнула бы на его особу. Но напрасен был его рассчет! Взбешенная толпа ни на что не смотрела и уже ничего не боялась.
Подстрекатели и инициаторы-муллы и сеиды после убийства Мирзы-Якуба исчезли. Также и опытные старцы-фанатики после убийства Мирзы-Якуба, согласно мусульманскому шариату, считая свой священный долг исполненным, подобно статуям стояли на улицах или внутри в углах дворов в качестве зрителей и ждали конца; а бродяги и городские негодяи, не зная, на что устремиться, делали, что хотели.
Посол в одном и том же положении долгое время выдерживал осаду в верхнем этаже под защитой нескольких отважных и храбрых казаков. Как только толпа, сбитая в тесном и узком дворе, заметила, что не в состоянии окончательно уничтожить своих противников, она бросилась на крышу, разрушила кровлю комнаты, занимаемой послом, снимала балки и бросала их в голову осажденных; в открывшиеся отверстия крыши бросали внутрь комнаты камни, палки, молоты; выстрелами из ружей и пистолетов убили посла, сорвали с него ордена, надетое на нем платье и его трехуголку и выбросили его из окна, тем самым желая показать толпе, что одержана полная победа. Затем выйдя из комнат и двора, мятежники напали на храбрых казаков и дрались с ними, пока, наконец, подоспели шахзадэ и рассеяли толпу. Из служащих в посольстве спасся только один Мальцев со своим слугою и вышепоименованный Амбарцум-бег, хотя последний и был сильно ранен, когда бродяги его распознали. Манучар-хан в тот же день вечером послал людей перевезти к себе в дом тело Соломона Меликянца. С Ускум-ханум, при виде трупа внука, сделался паралич, и на второй день она скончалась. Манучар оба эти трупа отправил, для предания земле в ограде армянской церкви, чтобы через несколько дней перевезти в Св. Эчмиадзин и там похоронить. Трупы убитых во время неистовства черни целых три дня оставались в посольском доме; на четвертый день Калантар из Тегерана, по приказанию шаха, ночью, тайком, взял людей, перед зданием посольства во рву крепости выкопал яму и, собрав все трупы, приказал свалить вместе в эту яму и покрыть землей. Шесть или семь дней спустя после этого происшествия, правительство, узнав, что Манучар намерен трупы своей матери и племянника отправить в Св. Эчмиадзин, не знаю по чьей инициативе, послал людей раскопать яму, найти труп посла, отвезти в армянскую церковь и также предать земле в ограде ее на случай, если русское правительство потребует его выдачи. Посланные не могли узнать трупа Грибоедова, поэтому пригласили Аветиса Кузиняна и других купцов - русских подданных - чтобы хоть те могли распознать, но никто не мог узнать его. Кто-то сказал, что дело не в настоящем трупе посла, а в его имени, поэтому на второй день взяли один труп, который сравнительно менее был изранен, и отвезли его в армянскую церковь, где в ее ограде и похоронили.
Через две недели, когда Манучар-хан трупы своей матери и Соломона поместил на одном тахт-реване и отправил в Эчмиадзин в сопровождении нескольких верховых, тогда на другом тахт-реване был отправлен и предполагаемый труп Грибоедова: наполнили два мешка соломою, навьючили ими одну лошадь и труп, уложенный в гроб, поместили посередине двух мешков, так как одним только гробом нельзя было навьючить лошадь.
После этого печального происшествия около месяца спустя, один персидский купец явился к Манучар-хану и заявил, что Мирза-Якуб за несколько дней до этого происшествия вручил ему одну связку кашемировых шалей, вышитых с его инициалами, с тем, что сообщить впоследствии, кому они должны быть переданы; теперь, после его убийства, он не знает, что с ними делать, кому вручить? Манучар приказал отнести их и передать верховному визирю, который, опечатав своею печатью, приказал Манучар-хану - хранить, как наследственное имущество.
Говорили, что Якуб имел массу драгоценных камней и роздал разным лицам, но никто об этом не заявил, так они и пропали. Спустя некоторое время, т. е. в 1832-1833 годах, оставшееся имущество от Якуба русский тавризский консул вручил мужу дочери брата Якуба (брат Якуба был убит также в посольстве) Мкртичу Карташяну, в то время секретарю Эчмиадзинского Синода.
Кончина А. С. Грибоедова по армянским источникам. (Из сочинения Галуста Шермазаняна: "Материалы для национальной истории") Русская старина, № 10. 1901