(no subject)
допусти же меня допусти в свои покои из рубинов колосьев фаты в тёплые как молоко занесённые снегом комнаты допусти меня, я тебя очень прошу а хочешь хочешь я рухну громом на самое дно аккустической волной наполню эту планету и другие планеты всем своим телом юным литым загорелым ударюсь громко как все барабаны колокола и гонги громко как если завоют все женщины и один волк все волки и одна женщина с самой большой высоты собственного роста упаду яростно и намеренно стану воровкой, беженкой выжженой пьянством, хриплой как чайка клошаркой буду спать на чужих подмостках хохотать захлёбываясь слезами ночевать под мостами, носить отпечатки мощёных дорог на коже кашлять размоченным ртом буду завёрнута в ткань чаще всего раздета и проиграю в конце концов всё человечье дно человечье выменяю на то совсем неосвещённое куда добираются кошки куда опускается пыль пепел изнутри узнаю вынесу на сетчатке и станет мой глаз зеркалом твоему или ещё ещё я могу спеть тебе песню так что в стакане который ты держишь в руке город и небо соединяться в змею проступят сквозь молоко и маленькие ошарашенные из голубоватого воска мы застынем с тобой в молоке вместе смотри высоко в кронах деревьев между листьями маленькие человечки вставшие на дыбы лошадки улыбающиеся дети густые как мёд промежутки между ветвями ощущаются физически приходят на смену жизни хочешь сохраню их во рту расстворю в крови и станет всё моё красное по праву твоим или в метро замедлять ритм сердца целоваться со смертью через стекло или под куполом ночи воскрешать могущество дня из собственного лица усилием воли или смотреть в зеркало до изнеможения тело своё и лицо любить до конца где начинается твоё отражение допусти меня как стечение обстоятельств как фигуру речи понарошку вполсилы допусти если нужно я прийду к тебе наполовину негромко несильно не вопросительно пожалуйста, допусти меня в свои крохотные коридоры что как пальцы любви сплетаются в лабиринты в круглые комнаты из инея полные деревьев в комнаты из серого камня молитвы глины допусти меня мы будем ходить там величественными и молчаливыми лунатиками лунами периодически оборачиваясь друг к другу замедленно и пронзительно восхищаться тем как именно моя рука переходит в твою руку совершенно логично но мы не превращаемся в простое единство и видим друг друга отчётливо будто впервые мы будем ходить там как первые люди земли целостны и невинны строить города отправляться в путешествия проживём две человечьи жизни по одиночке и жизнь всего мира вместе тем временем здесь и сейчас только законам тела можно повиноваться и верить только земле и плоти а твои кости резонируют и очерчивают змеек-улиц удлинняют тени сосредотачивают звуки это доказывает что встречаясь воочию мы слушаем песнь морей если ты требуешь, я могу быть точнее это я поднимаю взор это тебя я вижу я собираю камни ты задерживаешь в воздухе многогранники из своих усилием воли уступкой воле ты как адам птица заперт в свободе в клетке из полей синего самого палевого ты повеливаешь ознобом оловом бронзой вооружаешь расстояние равное двум ладоням едва соприкасающимся в замыкающемся ореоле из лающих псов тревоги ты повеливаешь расстоянием между нами что в твоей власти что из неё непроходимое телесное и непроглядное ты вопреки току крови и хаосу крику поезда и петуха между белым и белым нет ничего бездвижнее если то, чего ты требуешь это конкретика: слушала сегодня двоих поющих мужчин
ещё нет и четырёх, к тому же
девятое сентября, год две тысячи девятый,
но уже двое - пусть в разное время
тем паче
готовы стать на тысячу лет,
а второй и вовсе бесконечно
спящими,
если только это достойная плата за то,
чтобы поймать на мгновение
женщину, которую каждый рано или поздно,
до рассвета ли
или до последнего выдоха,
но загадывает.
оба замахиваются,
чтобы бросить явь, будто сломанный телевизор,
под ноги
один - сладкой энн,
второй - венере в мехах.
может быть потому, что я почему-то думаю,
что знаю только тебя,
но за две ночи во сне
я успеваю
увидеть тебя завёрнутым в простыни
и умирающим от ислама
и распятым жёлтыми жгутами
в нескончаемых квадратах.
тебе будет интересно узнать,
что сейчас на Paul-Roosen-Straße
четыре машины гремят, как черти,
я одним глазком приглядываю
за сном младенца,
так как нельзя терять бдительность,
когда армагеддон,
как кошка, свернувшись в клубок,
спит на твоих коленях
Paul Roosen - он был великим человеком:
о нём совершенно ничего
не известно,
когда в кафе на его улице
кофе приносят с одной сигаретой
и стаканом холодной воды.
все женщины любят смотреть, как летят
сломанные электроприборы,
но за свидание принято платить сном
и устойчивостью.
согласись,
куда уж нелепее?
ещё смешнее,
как ты оказываешься в моих снах
даром
пойманным,
и совершенно ничего не известно о том,
зачем,
когда я думаю, что я знаю тебя
только для одного стихотворения.
но сказанное выше
опрокидывает стакан.
теперь растягивай все согласные закури сигарету временные параллели временные параллели я и ты в сумме равно нулю всё то, что за словом нет пульсация пустоты всё что может быть сказано может не говориться всё что должно быть сказано не произноситься слово бессильные скалы мраморные пластины ты единственное живое слово допускаю тебя как непредвиденное и неизбежное допускаю и принимаю что вижу что знаю заведомо что предвосхищаю о чём не думаю допускаю тебя в открытый космос в бесконечный воздух не ограничиваю принимаю тебя с гранями и границами многогранно и неограниченно бескорыстно и безоговорочно принимаю тебя целиком всего как есть недопустимого и неприемлимого верю в изменяемое и в неизменное слепо и свято принимаю тебя с первого взгляда и допускаю до последнего в опаловые пропасти в дома где идёт дождь в открытые лица разом во все сизые утра в алмазные воды в резкие и осторожные звуки в заколдованные и запутанные леса в неистовые карнавалы в пустые залы в опасные переулки в феерверки в одеяла в колесницы в хаос в случайные жесты в оркестры в высокие травы и всё сливается складывается и в своих комнатах я в результате твой гость и двойник слиток из нас двоих несильный нецелостный наполовину один дважды отдельно за каждого из двоих так, что мы трижды едины это такая игра мы коронованные властелины мы должны пройти друг к другу без света и звука без встречного движения стремясь друг от друга прочь в головокружительной спешке нарастающим напряжением синхронно застать врасплох торжествующую закономерность вселенную опровергнуть и опрокинуть, как пешку это же очевидно то есть открыто совершенно наотмашь чьей-то нетерпеливой рукой бросается в самую сердцевину зрачка в мягкое твоё тёплое твоё лицо твоё во всё твоё маленькое горькое восторженное непобедимое куда-то несущееся само собой это когда ты не помнишь ни лица своего ни цели ни имени и вихрь передаёт тебя как святыню другому вихрю как влюблённого на щите они переносят тебя из одного в другой ворох бесконечных взмывающих искр и ты так же взмываешь и так же горишь изо всех сил открываешь глаза всё стараешься хоть что-то запомнить хоть росточек из райского сада в душе своей укоренить всем телом зафиксировать контур и ничего не помнишь стоишь такой под музыку улыбаешься и ничего не помнишь это когда в тебе ни мира ни воли ни совести и ничего больше белые шумы ты невинный и очевидно становишься в этом больше и так же становишься ближе внутри меня - к коже прикосаешься, выросший в горстях моих, меж рёбер моих проросший, внутри города тоже делаешь шаг в доказательство моему ты навстречу мне и теперь к нам и мир и забвение придут в один дом в одно время как к одному. всё вокруг или ты или мы или и вместо или как будет угодно кому бы то ни было будет всё об одной одним единым замри это чьи-ти прозрачные руки чьи-то тонкие руки все на свете глаза закрывают и ровно секунду покоится пламя на веках это вливаются в реки живущих упрямые реки врываются в небо тяжёлые грозы живущих и темень из наших аорт возвращается ночи это в той точке где все наши души беснуются отворачиваясь от песка вырываясь из пыли что неторопливо и туго ложится на ясную кожу в том спрятанном месте где с первого взгляда мы самозабвенно танцуем с неведомой силой пока мы зажмурившись нагорько разгоняем незримые сети чьи-то лёгкие руки нам всем закрывают глаза и неуловимым огнём утверждают вращение и наши правдивые лица высекают из времени уже из тверди и мы все открываем глаза перед нами раскинув обьятия сложив оружия и ожерелья на спинах лежат проспекты торжественные пути проступают сквозь землю несутся рассветы на острие птичьих крыл в наши быстрые лица любуется мир на себя до конца где земля начинает нас смелая и нагая продолжает нас во все стороны света всеми стихиями растит нас всесильными задающимися закатами воспитывает всеслабыми принимает и допускает до и после себя вне и внутрь отныне и навсегда я прошу тебя шёпотом допусти меня на стыке вдоха и выдоха как движение каллейдоскопа где многократны й город обводят филигранные волны тепла между двумя в отдельном пространстве царствует сон здесь теперь там тогда между ты я и в никогда и в ничём из ничто вспышка чёрного в сговоре с чёрным тогда здесь и теперь навсегда первое соприкосновение устанавливает закон.