"Бикини"
Бикини - это не только первая часть моей фамилии и предмет женского туалета. Еще, и это сейчас самое главное, - это удивительная книга Януша Л. Вишневского.
Я еще не перевалила даже за половину книги, но уже потрясена, мне открылась другая часть реальности.
Я почему -то никогда не то, чтобы не знала, не задумывалась над тем, что Германия была оккупирована, что Дрезден сравняли с землей, что немцы на много-много лет стали самой ненавидимой нацией на земле. Все немцы: и фашисты, и остальные.
Может потому, что я родилась через много лет после войны... Может потому, что родилась в СССР...
Может быть еще почему-то, но я никогда не думала об этом.
Но это не важно, важно то, что Дрезден сравняли с Землей, важно то, что эта война ко мне, и ко всем нам имеет отношение. Не знаю почему. Не только потому что бабушки и дедушки, и великий подвиг... и еще много-много избитых фраз. Хотя я не против избитых фраз, я их уважаю и люблю. Они дают очертания общей для всех реальности. Не той, что у каждого своя, но той, что на всех одна. Это хоть немного спасает от одиночества.
Почему-то я физически чувствую эту войну, хотя физически даже эхо ее до меня не доносилось.
Как будто мы все время в ней живем. Как будто извне она перешла вовнутрь. Как будто одиночество и боль потери как басовый аккомпанимент продолжают звучать в нашей сытой жизни. Как будто мы улыбаемся друг другу бездной. Как будто мы ощущаем каждое мгновение, как последнее, как будто мы отсекаем все лишнее и оставляем из всего автоматического самое автоматическое, а когда жизнь или смерть касается нас дыханием, мы просыпаемся и спешим любить, любить, каждой клеточкой, всем существом, потому что завтра может не быть...
Заглядывая в глаза своих друзей, я вижу войну... и глядя в зеркало тоже. Не ту войну, когда надо убивать, но ту, когда надо выживать. Когда надо просто дойти, просто долететь, просто прожить еще один день, не известно зачем, не известно к чему, просто надо. Война, когда одиночество становится таким нестерпимым, таким щемящим и таким абсолютным. И так тупо, до боли сильно, так безнадежно хочется мира. Просто мира, просто любви, просто близости. Потому что это не твоя война. И она обязательно, обязательно закончится. Должна закончиться...
Сегодня мама сказала, что когда она (школьница тогда) написала статью про разрушенный землетрясением Ташкент (1966 год - город превратился в руины), первыми откликнулись школьники Дрездена, прислали ей красивый, картонный альбом с фотографиями своего города. То есть уже нового города... того, который построили заново после 1945го. Потом были еще мешки писем. Но они были первыми.
Наверное, они родились после войны, наверное, они не видели всего ужаса бомбежек и руин, но они были первыми. Они прислали альбом, как знак того, что города отстраиваются из руин и в них рождаются счастливые и чуткие дети. Это был знак Возрождения.
Я еще не перевалила даже за половину книги, но уже потрясена, мне открылась другая часть реальности.
Я почему -то никогда не то, чтобы не знала, не задумывалась над тем, что Германия была оккупирована, что Дрезден сравняли с землей, что немцы на много-много лет стали самой ненавидимой нацией на земле. Все немцы: и фашисты, и остальные.
Может потому, что я родилась через много лет после войны... Может потому, что родилась в СССР...
Может быть еще почему-то, но я никогда не думала об этом.
Но это не важно, важно то, что Дрезден сравняли с Землей, важно то, что эта война ко мне, и ко всем нам имеет отношение. Не знаю почему. Не только потому что бабушки и дедушки, и великий подвиг... и еще много-много избитых фраз. Хотя я не против избитых фраз, я их уважаю и люблю. Они дают очертания общей для всех реальности. Не той, что у каждого своя, но той, что на всех одна. Это хоть немного спасает от одиночества.
Почему-то я физически чувствую эту войну, хотя физически даже эхо ее до меня не доносилось.
Как будто мы все время в ней живем. Как будто извне она перешла вовнутрь. Как будто одиночество и боль потери как басовый аккомпанимент продолжают звучать в нашей сытой жизни. Как будто мы улыбаемся друг другу бездной. Как будто мы ощущаем каждое мгновение, как последнее, как будто мы отсекаем все лишнее и оставляем из всего автоматического самое автоматическое, а когда жизнь или смерть касается нас дыханием, мы просыпаемся и спешим любить, любить, каждой клеточкой, всем существом, потому что завтра может не быть...
Заглядывая в глаза своих друзей, я вижу войну... и глядя в зеркало тоже. Не ту войну, когда надо убивать, но ту, когда надо выживать. Когда надо просто дойти, просто долететь, просто прожить еще один день, не известно зачем, не известно к чему, просто надо. Война, когда одиночество становится таким нестерпимым, таким щемящим и таким абсолютным. И так тупо, до боли сильно, так безнадежно хочется мира. Просто мира, просто любви, просто близости. Потому что это не твоя война. И она обязательно, обязательно закончится. Должна закончиться...
Сегодня мама сказала, что когда она (школьница тогда) написала статью про разрушенный землетрясением Ташкент (1966 год - город превратился в руины), первыми откликнулись школьники Дрездена, прислали ей красивый, картонный альбом с фотографиями своего города. То есть уже нового города... того, который построили заново после 1945го. Потом были еще мешки писем. Но они были первыми.
Наверное, они родились после войны, наверное, они не видели всего ужаса бомбежек и руин, но они были первыми. Они прислали альбом, как знак того, что города отстраиваются из руин и в них рождаются счастливые и чуткие дети. Это был знак Возрождения.