случай в гетто
Важно помнить о том,что нельзя "ставить крест" на людях...
Оригинал взят у mahavam в случай в гетто
Это случилось в гетто -- прочтите этот рассказ обязательно. Это к вопросу о том, что не нужно всё-таки вешать ярлыки друг на друга, если вдруг поведение или мнение наших знакомых или друзей нам кажется неправильным, лишённым эмпатии или вообще каким-то выходящим за рамки нашего понимания, и мы уже готовы откреститься от них и немедленно в них разочароваться... Но в человеке столько всего понамешено, и добра и зла!.. И в какой-то момент в нём говорит самое низменное. А в другой -- сам Бог.
"Сила человеческой совести все же так велика, что никогда нельзя окончательно терять в нее веру.
Недавно знакомый писатель рассказал мне об этом удивительную историю.
Писатель этот вырос в Латвии и хорошо говорит по-латышски. Вскоре после войны он ехал из Риги на Взморье на электричке. Против него в вагоне сидел старый, спокойный и мрачный латыш. Не знаю, с чего начался их разговор, во время которого старик рассказал одну историю.
- Вот слушайте,- сказал старик.- Я живу на окраине Риги. Перед войной рядом с моим домом поселился какой-то человек. Он был очень плохой человек. Я бы даже сказал, он был бесчестный и злой человек. Он занимался спекуляцией. Вы сами знаете, что у таких людей, нет ни сердца, ни чести. Некоторые говорят, что спекуляция - это просто обогащение. Но на чем? На человеческом горе, на слезах детей и реже всего - на нашей жадности. Он спекулировал вместе со своей женой. Да... И вот немцы заняли Ригу и согнали всех евреев в "гетто" с тем, чтобы часть убить, а часть просто уморить с голоду. Всё "гетто" было оцеплено, и выйти оттуда не могла даже кошка. Кто приближался на пятьдесят шагов к часовым, того убивали на месте. Евреи, особенно дети, умирали сотнями каждый день, и вот тогда у моего соседа появилась удачная мысль - нагрузить фуру картошкой, "дать в руку" немецкому часовому, проехать в "гетто" и там обменять картошку на драгоценности. Их, говорили, много ещё осталось на руках у запертых в "гетто" евреев. Так он и сделал, Перед отъездом он встретил меня на улице, и вы только послушайте, что он сказал. "Я буду,- сказал он,- менять картошку только тем женщинам, у которых есть дети".
- Почему?- спросил я.
- А потому, что они ради детей готовы на всё и я на этом заработаю втрое больше.
Я промолчал, но мне это тоже недешево обошлось. Видите?
Латыш вынул изо рта потухшую трубку и показал на свои зубы. Нескольких зубов не хватало.
- Я промолчал, но так сжал зубами свою трубку, что сломал и её, и два своих зуба. Говорят, что кровь бросается в голову. Не знаю. Мне кровь бросилась не в голову, а в руки, в кулаки. Они стали такие тяжёлые, будто их налили железом. И если бы он тотчас же не ушел, то я, может быть, убил бы его одним ударом. Он, кажется, догадался об этом, потому что отскочил от меня и оскалился, как хорек... Но это не важно.
Ночью он нагрузил свою фуру мешками с картошкой и поехал в Ригу в "гетто". Часовой остановил его, но, вы знаете, дурные люди понимают друг друга с одного взгляда. Он дал часовому взятку, и тот оказал ему: "Ты глупец. Проезжай, но у них ничего не осталось, кроме пустых животов. И ты уедешь обратно со своей гнилой картошкой. Могу идти на пари".
В "гетто" он заехал во двор большого дома. Женщины и дети окружили его фуру с картошкой. Они молча смотрели, как он развязывает первый мешок. Одна женщина стояла с мёртвым мальчиком на руках и протягивала на ладони разбитые золотые часы. "Сумасшедшая! - вдруг закричал этот человек. - Зачем тебе картошка, когда он у тебя уже мёртвый?! Отойди!"
Он сам рассказывал потом, что не знает - как это с ним тогда случилось. Он стиснул зубы, начал рвать завязки у мешков и высыпать картошку на землю. "Скорей! - закричал он женщинам.- Давайте детей. Я вывезу их. Но только пусть не шевелятся и молчат. Скорей!" Матери, торопясь, начали прятать испуганных детей в мешки, а он крепко завязывал их. Вы понимаете, у женщин не было времени, чтобы даже поцеловать детей. А они ведь знали, что больше их не увидят. Он нагрузил полную фуру мешками с детьми, по сторонам оставил несколько мешков с картошкой и поехал. Женщины целовали грязные колёса его фуры, а он ехал, не оглядываясь. Он во весь голос понукал лошадей, боялся, что кто-нибудь из детей заплачет и выдаст всех. Но дети молчали.
Знакомый часовой заметил его издали и крикнул: "Ну что? Я же тебе говорил, что ты глупец. Выкатывайся со своей вонючей картошкой, пока не пришел лейтенант".
Он проехал мимо часового, ругая последними словами этих нищих евреев и их проклятых детей. Он не заезжал домой, а прямо поехал по глухим проселочным дорогам в леса за Тукумсом, где стояли наши партизаны, сдал им детей, и партизаны спрятали их в безопасное место. Жене он сказал, что немцы отобрали у него картошку и продержали под арестом двое суток. Когда окончилась война, он развелся с женой и уехал из Риги.
Старый латыш помолчал.
- Теперь я думаю,- сказал он и впервые улыбнулся,- что было бы плохо, если бы я не сдержался и убил бы его кулаком."
К. Паустовский из книги «Начало неведомого века»
Оригинал взят у mahavam в случай в гетто
Это случилось в гетто -- прочтите этот рассказ обязательно. Это к вопросу о том, что не нужно всё-таки вешать ярлыки друг на друга, если вдруг поведение или мнение наших знакомых или друзей нам кажется неправильным, лишённым эмпатии или вообще каким-то выходящим за рамки нашего понимания, и мы уже готовы откреститься от них и немедленно в них разочароваться... Но в человеке столько всего понамешено, и добра и зла!.. И в какой-то момент в нём говорит самое низменное. А в другой -- сам Бог.
"Сила человеческой совести все же так велика, что никогда нельзя окончательно терять в нее веру.
Недавно знакомый писатель рассказал мне об этом удивительную историю.
Писатель этот вырос в Латвии и хорошо говорит по-латышски. Вскоре после войны он ехал из Риги на Взморье на электричке. Против него в вагоне сидел старый, спокойный и мрачный латыш. Не знаю, с чего начался их разговор, во время которого старик рассказал одну историю.
- Вот слушайте,- сказал старик.- Я живу на окраине Риги. Перед войной рядом с моим домом поселился какой-то человек. Он был очень плохой человек. Я бы даже сказал, он был бесчестный и злой человек. Он занимался спекуляцией. Вы сами знаете, что у таких людей, нет ни сердца, ни чести. Некоторые говорят, что спекуляция - это просто обогащение. Но на чем? На человеческом горе, на слезах детей и реже всего - на нашей жадности. Он спекулировал вместе со своей женой. Да... И вот немцы заняли Ригу и согнали всех евреев в "гетто" с тем, чтобы часть убить, а часть просто уморить с голоду. Всё "гетто" было оцеплено, и выйти оттуда не могла даже кошка. Кто приближался на пятьдесят шагов к часовым, того убивали на месте. Евреи, особенно дети, умирали сотнями каждый день, и вот тогда у моего соседа появилась удачная мысль - нагрузить фуру картошкой, "дать в руку" немецкому часовому, проехать в "гетто" и там обменять картошку на драгоценности. Их, говорили, много ещё осталось на руках у запертых в "гетто" евреев. Так он и сделал, Перед отъездом он встретил меня на улице, и вы только послушайте, что он сказал. "Я буду,- сказал он,- менять картошку только тем женщинам, у которых есть дети".
- Почему?- спросил я.
- А потому, что они ради детей готовы на всё и я на этом заработаю втрое больше.
Я промолчал, но мне это тоже недешево обошлось. Видите?
Латыш вынул изо рта потухшую трубку и показал на свои зубы. Нескольких зубов не хватало.
- Я промолчал, но так сжал зубами свою трубку, что сломал и её, и два своих зуба. Говорят, что кровь бросается в голову. Не знаю. Мне кровь бросилась не в голову, а в руки, в кулаки. Они стали такие тяжёлые, будто их налили железом. И если бы он тотчас же не ушел, то я, может быть, убил бы его одним ударом. Он, кажется, догадался об этом, потому что отскочил от меня и оскалился, как хорек... Но это не важно.
Ночью он нагрузил свою фуру мешками с картошкой и поехал в Ригу в "гетто". Часовой остановил его, но, вы знаете, дурные люди понимают друг друга с одного взгляда. Он дал часовому взятку, и тот оказал ему: "Ты глупец. Проезжай, но у них ничего не осталось, кроме пустых животов. И ты уедешь обратно со своей гнилой картошкой. Могу идти на пари".
В "гетто" он заехал во двор большого дома. Женщины и дети окружили его фуру с картошкой. Они молча смотрели, как он развязывает первый мешок. Одна женщина стояла с мёртвым мальчиком на руках и протягивала на ладони разбитые золотые часы. "Сумасшедшая! - вдруг закричал этот человек. - Зачем тебе картошка, когда он у тебя уже мёртвый?! Отойди!"
Он сам рассказывал потом, что не знает - как это с ним тогда случилось. Он стиснул зубы, начал рвать завязки у мешков и высыпать картошку на землю. "Скорей! - закричал он женщинам.- Давайте детей. Я вывезу их. Но только пусть не шевелятся и молчат. Скорей!" Матери, торопясь, начали прятать испуганных детей в мешки, а он крепко завязывал их. Вы понимаете, у женщин не было времени, чтобы даже поцеловать детей. А они ведь знали, что больше их не увидят. Он нагрузил полную фуру мешками с детьми, по сторонам оставил несколько мешков с картошкой и поехал. Женщины целовали грязные колёса его фуры, а он ехал, не оглядываясь. Он во весь голос понукал лошадей, боялся, что кто-нибудь из детей заплачет и выдаст всех. Но дети молчали.
Знакомый часовой заметил его издали и крикнул: "Ну что? Я же тебе говорил, что ты глупец. Выкатывайся со своей вонючей картошкой, пока не пришел лейтенант".
Он проехал мимо часового, ругая последними словами этих нищих евреев и их проклятых детей. Он не заезжал домой, а прямо поехал по глухим проселочным дорогам в леса за Тукумсом, где стояли наши партизаны, сдал им детей, и партизаны спрятали их в безопасное место. Жене он сказал, что немцы отобрали у него картошку и продержали под арестом двое суток. Когда окончилась война, он развелся с женой и уехал из Риги.
Старый латыш помолчал.
- Теперь я думаю,- сказал он и впервые улыбнулся,- что было бы плохо, если бы я не сдержался и убил бы его кулаком."
К. Паустовский из книги «Начало неведомого века»