Воспоминания об одной поездке в далеком детстве, Алмазово, ч.1
Конечно, меня возили не только в деревню, родители снимали дачу в Пушкино (тогдашнее Пушкино было изумительным, настоящий «загород», остались ч/б фотки), но я была слишком мала, года 3-4, совсем не помню, напрочь, ни мгновения. В моей памяти царит Трехсвятское, ему отданы лучшие лета…
Но вот село Алмазово в Саратовской области помню хорошо.
Возможно, потому, что оно разительно отличалось от деревни. Да и было мне 6 или 7 лет - нормальный сознательный возраст. Я даже помню хорошенькое платьице, в котором я щеголяла там в полном одиночестве, красуясь перед бабушкой: розовато-палевое, шёлковое, в рубчик - настоящий, довольно плотный шёлк, с двумя широкими воланами ниже бедра. Нарядно, но жарко…
Бабушка отправилась в Алмазово к хозяйке, от которой остались самые теплые и дружественные воспоминания. После всех передряг у первой хозяйки, в Саратовской области в статусе беженцев, в годы самоличной эвакуации (проще - бегства) из военной Москвы (где-то 42-43 года), бабушка с дочкой 14 лет, из затопленного по весне Хопром города Балашова, покинула Балашов, оставив вторую половину семейства в городе в полузатопленном доме.
Все фото из Сети.
Разлив в Балашове
Балашов
Приютившая их хозяйка в Алмазове, тоже Феодосия - судьба! - была славной и приветливой, и им - бабушке с моей будущей тётей Олей - жилось там по-человечески. Может, потому, что не были они кулаками и богачами. (Всё это описано в мемуарах «Бабушка»). Они работали в поле, иногда навещая своих в Балашове…
…После войны они изредка переписывались, поддерживая знакомство. И вот списались. Отправились мы в самый разгар лета - по дурости, конечно, в июле. Июль выпал в осадок…
Встретили нас на станции, в Балашове, с телегой, с вожжами сидел муж Феодосии. Покидали на голую телегу немудреные узелки, забрались… Всю душу вытрясла эта телега, прыгая по сухой колдобистой дороге среди скучной равнины… Я уже успела привыкнуть к лесам Трехсвятского, они впитались в мою кровь. А тут… такая скучная местность… Совершенно ровная. Степи. Так запечатлелось в моей памяти.
Итак, что я помню. Дом небольшой, я видела только одну комнату. Простую, с деревянным столом без скатерти посередине. Помню простую еду: окрошку на квасе и так называемую «тюрю»: в молоко бросались поломанные кусочки ржаного хлеба. Хлеб свежий, пахучий, молоко своё… Вкусно, хотя очень непривычно.
Помню завалинку впереди, по фасаду. Там взрослые сидели и нюхали табачок из табакерки. Мне тоже дали попробовать. Он был мелкий как пыль, и остро пах мятой. Понюхав, я начала чихать. Так в моей памяти и запечатлелось: его нюхают, чтобы почихать. Истинной причины понюшек не знаю до сих пор.
Дом выходил фасадом на срединную дорогу. Все дома были крыты соломой, что привело к трагедии… Позади огороженный плетнем сад. Я там не была ни разу, хотя меня туда тянуло. Там были деревья, по которым я очень скучала.
Кстати сказать, бабушка тоже тяготилась этим непривычным бытом. Деваться некуда. Гулять негде. Всюду солнце, жарящее солнце, сушь и жарища, от которых некуда спрятаться. По одну сторону села - бесконечное хлебное поле. По другую - степь, ровная и гладкая, как коврик.
Мы с бабулей однажды углядели в степи на задах несколько деревцев, и, вдохновленные видением, отправились туда по выжженным колеям под палящим солнцем. По пути попадались брошенные железяки из-под техники. И - пустота. Коровы, видимо, паслись где-то в низинках, где осталась зеленая трава. Вот и чахлые деревца. Настолько чахлые, что толком в тени не передохнешь. Идти дальше не тянуло. Посидели в скудной тени - и поплелись назад, в своё «жилище».
С одной стороны - двор. В углу - скотный. Там жили корова и лошадь - без лошади там никуда не рыпнешься. Я даже видела, как хозяйка принимала роды, но мне разрешили смотреть уже после свершившегося. Точно не припомню, у коровы или лошади. Помню кровь и слизь, тянущиеся из заднего прохода животного, и шатающееся жалкое голенастое существо меж ног животины…
Чуть ближе к дому, в начале двора, находился сарайчик, где стояли сани - зимний «транспорт». Это и было наше «жилище». На сани накидано сено, прикрыто полотном. Вот и наша с бабулей постель, мы маялись в этих санях вдвоем: на двуспальные они не тянули. Сарайчик был сплетен из прутьев, как корзина, щелястый, и солнце заглядывало туда беззастенчиво в любое время дня, мешая спать и вышибая пот.
Огромные коровьи лепешки хозяин подымал на вилы и шлепал на стенки сарайчика, где они очень быстро высыхали до хруста, образуя более плотную стенку. Поскольку дров взять неоткуда, там топили зимой кизяком, и заготавливали летом впрок. «Поленница» представляла собой склад таких кизяковых «кирпичиков».
А еще месили навоз и перегной с отходами - тоже на заготовку таких «кирпичиков». Месил хозяин, сидя на лошади. Вернее, месила копытами лошадь, хозяин управлял. Помню эту неаппетитную кучу, по которой, высоко вскидывая передние ноги, «плясала» лошадь, и огромный желтый огурец плясал по куче, никак не желая попасть под копыто…
Видя, что я тоскую и скучаю, хозяйка Феня повела нас с бабулей на Хопёр купаться. Хопёр (приток Дона) был в трех километрах, учитывая длину села, которые показались бесконечными. Я замучалась и боялась, что мы никогда не дойдем. В Трехсвятском-то река была буквально в пяти минутах: перешел срединную дорогу, проскочил вдоль противоположного участка, и вот он - берег!
Но уже вблизи реки повеяло прохладой, река встретила нас полосой зеленого кустарника. И вот мы вошли в благословенную богом, не иначе, деревню на берегу благословенной реки!
Там была зеленая трава! Там была тень! Там были деревья! И вообще, река была похожа на мою любимую Сестру. В одном месте был крошечный пляжик и вход в воду. И шум, и гам, и плеск, и гурьба купающихся ребятишек всех возрастов!
Я стеснялась незнакомых детей и никогда не умела знакомиться, никогда не лезла в гущу. И - стремалась незнакомой реки. Кроме того, знойная дорога меня измотала, и я страшилась обратного пути. Так я и просидела в тени какого-то сарая, без дела маялась хозяйка, рядом маялась бабушка, которая никак не могла зазвать меня в воду. Мы видели только этот маленький кусочек пляжа и стену зелени, и не могли увидеть эту прекрасную реку во всей её красоте.
Так и вернулись ни с чем. Сейчас я понимаю, что, собственно, и бабушке там было скучно и тошно и одиноко, особенных взаимных интересов у двух Фень не было, не было книг или журналов, не было тем для обсуждения…
А однажды случилась трагедия, о которой мне вспоминать до сих пор не хочется, и после которой нам с бабулей страстно захотелось уехать… Мы попали не в то время и не в то место, нужно было ехать - если действительно нужно было - осенью…
Окончание следует.
Но вот село Алмазово в Саратовской области помню хорошо.
Возможно, потому, что оно разительно отличалось от деревни. Да и было мне 6 или 7 лет - нормальный сознательный возраст. Я даже помню хорошенькое платьице, в котором я щеголяла там в полном одиночестве, красуясь перед бабушкой: розовато-палевое, шёлковое, в рубчик - настоящий, довольно плотный шёлк, с двумя широкими воланами ниже бедра. Нарядно, но жарко…
Бабушка отправилась в Алмазово к хозяйке, от которой остались самые теплые и дружественные воспоминания. После всех передряг у первой хозяйки, в Саратовской области в статусе беженцев, в годы самоличной эвакуации (проще - бегства) из военной Москвы (где-то 42-43 года), бабушка с дочкой 14 лет, из затопленного по весне Хопром города Балашова, покинула Балашов, оставив вторую половину семейства в городе в полузатопленном доме.
Все фото из Сети.
Разлив в Балашове
Балашов
Приютившая их хозяйка в Алмазове, тоже Феодосия - судьба! - была славной и приветливой, и им - бабушке с моей будущей тётей Олей - жилось там по-человечески. Может, потому, что не были они кулаками и богачами. (Всё это описано в мемуарах «Бабушка»). Они работали в поле, иногда навещая своих в Балашове…
…После войны они изредка переписывались, поддерживая знакомство. И вот списались. Отправились мы в самый разгар лета - по дурости, конечно, в июле. Июль выпал в осадок…
Встретили нас на станции, в Балашове, с телегой, с вожжами сидел муж Феодосии. Покидали на голую телегу немудреные узелки, забрались… Всю душу вытрясла эта телега, прыгая по сухой колдобистой дороге среди скучной равнины… Я уже успела привыкнуть к лесам Трехсвятского, они впитались в мою кровь. А тут… такая скучная местность… Совершенно ровная. Степи. Так запечатлелось в моей памяти.
Итак, что я помню. Дом небольшой, я видела только одну комнату. Простую, с деревянным столом без скатерти посередине. Помню простую еду: окрошку на квасе и так называемую «тюрю»: в молоко бросались поломанные кусочки ржаного хлеба. Хлеб свежий, пахучий, молоко своё… Вкусно, хотя очень непривычно.
Помню завалинку впереди, по фасаду. Там взрослые сидели и нюхали табачок из табакерки. Мне тоже дали попробовать. Он был мелкий как пыль, и остро пах мятой. Понюхав, я начала чихать. Так в моей памяти и запечатлелось: его нюхают, чтобы почихать. Истинной причины понюшек не знаю до сих пор.
Дом выходил фасадом на срединную дорогу. Все дома были крыты соломой, что привело к трагедии… Позади огороженный плетнем сад. Я там не была ни разу, хотя меня туда тянуло. Там были деревья, по которым я очень скучала.
Кстати сказать, бабушка тоже тяготилась этим непривычным бытом. Деваться некуда. Гулять негде. Всюду солнце, жарящее солнце, сушь и жарища, от которых некуда спрятаться. По одну сторону села - бесконечное хлебное поле. По другую - степь, ровная и гладкая, как коврик.
Мы с бабулей однажды углядели в степи на задах несколько деревцев, и, вдохновленные видением, отправились туда по выжженным колеям под палящим солнцем. По пути попадались брошенные железяки из-под техники. И - пустота. Коровы, видимо, паслись где-то в низинках, где осталась зеленая трава. Вот и чахлые деревца. Настолько чахлые, что толком в тени не передохнешь. Идти дальше не тянуло. Посидели в скудной тени - и поплелись назад, в своё «жилище».
С одной стороны - двор. В углу - скотный. Там жили корова и лошадь - без лошади там никуда не рыпнешься. Я даже видела, как хозяйка принимала роды, но мне разрешили смотреть уже после свершившегося. Точно не припомню, у коровы или лошади. Помню кровь и слизь, тянущиеся из заднего прохода животного, и шатающееся жалкое голенастое существо меж ног животины…
Чуть ближе к дому, в начале двора, находился сарайчик, где стояли сани - зимний «транспорт». Это и было наше «жилище». На сани накидано сено, прикрыто полотном. Вот и наша с бабулей постель, мы маялись в этих санях вдвоем: на двуспальные они не тянули. Сарайчик был сплетен из прутьев, как корзина, щелястый, и солнце заглядывало туда беззастенчиво в любое время дня, мешая спать и вышибая пот.
Огромные коровьи лепешки хозяин подымал на вилы и шлепал на стенки сарайчика, где они очень быстро высыхали до хруста, образуя более плотную стенку. Поскольку дров взять неоткуда, там топили зимой кизяком, и заготавливали летом впрок. «Поленница» представляла собой склад таких кизяковых «кирпичиков».
А еще месили навоз и перегной с отходами - тоже на заготовку таких «кирпичиков». Месил хозяин, сидя на лошади. Вернее, месила копытами лошадь, хозяин управлял. Помню эту неаппетитную кучу, по которой, высоко вскидывая передние ноги, «плясала» лошадь, и огромный желтый огурец плясал по куче, никак не желая попасть под копыто…
Видя, что я тоскую и скучаю, хозяйка Феня повела нас с бабулей на Хопёр купаться. Хопёр (приток Дона) был в трех километрах, учитывая длину села, которые показались бесконечными. Я замучалась и боялась, что мы никогда не дойдем. В Трехсвятском-то река была буквально в пяти минутах: перешел срединную дорогу, проскочил вдоль противоположного участка, и вот он - берег!
Но уже вблизи реки повеяло прохладой, река встретила нас полосой зеленого кустарника. И вот мы вошли в благословенную богом, не иначе, деревню на берегу благословенной реки!
Там была зеленая трава! Там была тень! Там были деревья! И вообще, река была похожа на мою любимую Сестру. В одном месте был крошечный пляжик и вход в воду. И шум, и гам, и плеск, и гурьба купающихся ребятишек всех возрастов!
Я стеснялась незнакомых детей и никогда не умела знакомиться, никогда не лезла в гущу. И - стремалась незнакомой реки. Кроме того, знойная дорога меня измотала, и я страшилась обратного пути. Так я и просидела в тени какого-то сарая, без дела маялась хозяйка, рядом маялась бабушка, которая никак не могла зазвать меня в воду. Мы видели только этот маленький кусочек пляжа и стену зелени, и не могли увидеть эту прекрасную реку во всей её красоте.
Так и вернулись ни с чем. Сейчас я понимаю, что, собственно, и бабушке там было скучно и тошно и одиноко, особенных взаимных интересов у двух Фень не было, не было книг или журналов, не было тем для обсуждения…
А однажды случилась трагедия, о которой мне вспоминать до сих пор не хочется, и после которой нам с бабулей страстно захотелось уехать… Мы попали не в то время и не в то место, нужно было ехать - если действительно нужно было - осенью…
Окончание следует.