Ника
Ника писала романы, повести, рассказы, сценарии, книги. Она писала всё, что могло быть написано, а потом продано за деньги, отпечатано, снято, поставлено. Давно она была молоденькой и лёгкой птичкой, щебетала, умилительно склевывала крошки пальчиком со стола. Писала быстро, плотно, ясно и просто. Ничего лишнего, ни словечка, ни пуговки, ни буковки. Так и замуж вышла. Ничего лишнего. Сережа не был красив, он был сложен прекрасно и инструкция от этого сложения была прошита внутри Ники. Она знала его устройство до того, как они познакомились. Ничего лишнего, никаких чувств сильных, страстей стыдных, нет. Удобно и надёжно. Только случилась мерзость, знаете? Та самая мерзость, когда Ника запрыгнула деловито и спокойно в постель к известному и маститому, прыгала по расчёту, солдатиком с вышки, чтобы войти в чужую жизнь так, чтобы не расплескать, а до дна её, этой жизни чужой, дотронуться. Она умела подстраиваться под чужой слог, улавливая, усваивая чужое слово. А пока она ловила талантливые и гениальные слова, упаковывая их в короткие, емкие и качественные строчки. Ника подстраивалась, и построилась, Сережа узнал про мерзость, про жену гениального в соседней комнате, а за стенкой его жена ловит слова, укладывая их кирпичиками, а потом укладываясь сама, постанывает в обьятиях чужого мужа, а за стенкой - позорище... Так думал и разрывался Сережа, а Ника постанывала, возвращалась домой к мужу, удивлялась его холодности, инструкция больше не работала. Ника целовала губы, скользила по щеке, скула, шея, она чувствовала напряжение, но не там, где обычно, словно пружина затянута и поцелуй она ещё раз, то пружина распрямится и отшвырнет Нику в открытое окно. Она соскучилась по Сергею, по обоюдности, по привычности прекрасно скроенного и сложенного тела для неё лично. У Сергея внутри не было никаких пружин, там было отвращение, это отвращение перекосило всё внутреннее устройство Сергея, то, что раньше приносило удовольствие, принесло разочарование и боль. Боль почти физическую, невыносимую. Он остранился, отодвинул Нику от себя, отцепил, разъял сомкнутые руки, пошёл на кухню. Ника полежала в одиночестве, надоело. Сергей смотрел в окно. Разговор надвигался, сулил катастрофу, но ведь катастрофа уже произошла, осталось только облечь в слова, сказать. Это трудно. Очень трудно. Проще собрать вещи и уйти. Уйти. Ника начала первой. Ей невозможно было объяснить, она не хотела слушать, Сергей ушёл. Ника осталась лежать в одиночестве. Через пару недель открылась беременность, почка треснула, в темноте организма, в самом центре, точнее чуть ниже, в матке началась новая жизнь. Нику выворачивало наизнанку, мутило, новая жизнь травила Нику, выселяя, освобождая пространство для себя. Гениальный и его жена ничего не знали о продолжении романа в Нике. Сергей не знал, да и не признал бы этой жизни, этого ребенка, как не признавал мерзость, кривя рот отвращением. Развод не запомнился. Туман. Живот был уже. Прикрыла чем-то широким, распахнутым. Рот намазала красным, ресницы черным, туфли лаковые, каблучки с подковкой. А больше ничего не помнила, потому что увезли из загса на скорой. Жизнь внутри не удержалась, ринулась наружу, повредила Нику. Кровь хлестала, переливание, реанимация, снова переливание. А потом, потом тишина, попискивают приборы в реанимации, простынка холодная, начался озноб, а потом жар. Она выкарабкалась. В кювезе лежал гномик, сморщенный, синюшный, с закрытыми глазами. Никаких инструкций не было. Мерзостей не было, да и откуда им взяться в этой новой жизни? Ника улыбнулась. Гениальный приехал к Нике, у них с женой не было детей, не могло быть, а ему очень хотелось своих детей. Он засуетился, замельтешил словами, затряс букетом. Ника сидела перед ним жёлтая, скрюченная, отливающая серым, одни глаза, кожа да кости. Когда Ника поняла, что хочет гениальный, а хотел он её ребёнка всего целиком и усыновить, вот эту сморщенную мордочку, эти синюшные пальчики, эту невесомость, которая повредила и разорвала Никину жизнь на две ровные половины. Она сложила фигу и сунула гениальному в нос. Через два дня приехал жена гениального. Ника сложила ещё одну фигу. На выписку приехал Серёжа. Ни у кого не было инструкции, только у Ники была. Серёжа соскучился, простил, устал, ему хотелось домой к Нике. Гномик оказался девочкой милой, легонькой, словно пушинка, игрушечной. Серёжа взял на руки кулёк, на него глянули Никины глаза, ротик скривился, потекли слезы, девочка плакала, Сережа заплакал следом. Жизнь налаживалась, девочка росла, набирала вес, получила имя Олечка, отчество Сергеевна, прописку и свидетельство о рождении. Олечка росла, а Ника угасала, таяла, истоньшалась, через год остались только слова на крепком и блестящем мраморе. Девочка выросла, закончила кулинарный техникум, уехала на стажировку во Францию, там и осталась, вышла замуж. Пальчиком собирала крошки, словно птичка. Муж - француз очень полюбил Олю. Детей у них быть не могло, но это не портило ничего, а только давало свободу. Сергей постарел, он так и не женился, Ника умерла, унеся с собой инструкции и что-то ещё очень важное. Важное. Утром среды он был в магазине, купил молоко, хлеба, картошки, на кассе случился конфуз, Сергей забыл кошелек. За покупки заплатила соседка. Они разговорились, пошли вместе к дому, и больше не расставались ни на день. У неё не было инструкций прошитой внутри, она не была умна или красива, молода или талантлива, нет, всего этого не было. Она была совершенно обыкновенной, работала в магазине, по выходным ездила на дачу, закручивала банки и читала романы про любовь. Сергей забыл Нику. Что-то важное повернулось иной и понятной стороной. Эта сторона была предсказуема, скучна, пресна со вкусом овсяной каши и молока по утрам.