Хан Ган "Саламандра с жёлтым узором" ("노랑무늬 영원") 5
Рассматриваю картины, потеряв счёт времени. Внезапно думаю, что не знаю, смогу ли нарисовать что-то подобное. Если бы я могла рисовать на корейской традиционной бумаге всего десять точек в день, это стало бы меньшей нагрузкой на мои руки, чем резать ножницами цветную бумагу, как это делал Матисс в последние годы своей жизни.
Спрашиваю себя, хочу ли сейчас заниматься чем-то подобным.
И отвечаю, что нет.
Этот мир, этот трогательный мир, кажется мне надуманным. Мне не превзойти саму себя вот так. Ты не можешь быть красивой. Я замечаю, что молча кусаю губы и начинаю плакать.
Мне не нарисовать больше ничего.
Сколько себя помню, рисование с самого раннего детства было неотъемлемой частью моего существования. Я никогда не хотела стать никем иным, кроме как художником: изначально я была слабым, растерянным, безвольным, незрелым человеческим существом, но рисование преодолело всё и повело меня за собой. Как панацея, как рецепт от всех человеческих слабостей, живопись спасла меня. Она подняла меня на ноги, избавив от лживости, лени, эгоцентризма, раболепия и мелочности. Поэтому, когда я бросила её, сразу же опустилась на самое дно, до самой низкой, самой животной точки. Стала существом, которое живёт одними инстинктами - ест, испражняется, спит.
Я никогда раньше не знала, как трудно сохранять равновесие в существовании без живописи. Раньше для неё сохранялась и сберегалась вся моя энергия. Ради работы откладывались все остальные дела - это и было моей жизнью реального человека. Другими словами, я никогда не жила. И не знаю, как жить.
Как можно быть настолько пустой. Всё прожитое мной время, как же оно могло быть абсолютно пустым. Это как заглянуть в пустую тёмную комнату.