1986 год. «Ковель - Москва»
-Дима, пойдём!!! Дима, пойдём!!!
Варвара как-то странно и нудно звала Димку. Ну да, надо бежать в универмаг, соседка Катя сказала, что там выбросили демисезонные сапоги. А Дима не мог оторваться от Ростислава - играл с ним в самолётики.
Варвара взяла Диму крепко за плечо и потрясла.
- Дыма, падыём!!! Падыём, таварищь сырыжант!!!
Дима открыл глаза. Казарма была уже полусветлая. За плечо его трясла не Варвара, а дневальный, рядовой Мухаммадов.
- Ага, встаю.
Дима посмотрел на часы. 5 часов. Да, пора вставать, через 40 мнут автобус. Вскочил, по привычке подошёл к табуретке. Ага, хэбэшка-то сдана, а парадка висит на плечиках. На табуретке лежит дембельский чемодан - дипломат, подаренный ему литовцем Вертинскасом, дембельнувшимся на полгода раньше. Взял мыло, зубную пасту и щётку, полотенце, электробритву, и в трусах и майке пошёл вниз, в умывалку.
«Ну всё, прощай, база!» Димка, глядя в зеркало, выбривал мягкую пока ещё щетину, оглядывая напоследок стены, отделанные синим и белым кафелем, окрашенный извёсткой потолок.
Поднявшись в казарму, открыл дипломат, забросил в него мыльницу, пасту, щётку и бритву и подошёл к вешалке. Залез в зелёные брюки, на поясе которых изнутри хлоркой полтора года назад был написан номер военного билета. Одел зелёную же рубашку, зелёный галстук на резинке. Прикрепил латунной булавкой галстук к рубашке, набросил китель и подошёл к зеркалу. Ну что, вроде всё красиво. По три золотистые лычки на синих погонах, на груди - комсомольский значок, медалька «Молодой гвардеец пятилетки», тёмно-синий вузовский ромбик, знак «Воин-спортсмен». Не густо, но красиво.
Одел фуражку, взял дипломат, пожал руку Мухаммадову. Хотел попрощаться с дежурным по части - но прапорщик Кушнерчук сладко спал в дежурке. Выйдя из казармы, повернул сразу направо и, пройдя через волейбольную площадку, дошёл до закрытой калитки. Три знакомых шага вверх по забору, прыжок вниз - и вот уже Дима шагает к автовокзалу по Школьной улице.
За заборами просыпаются петухи. Воздух такой тёплый и мягкий, эдакий коктейль из запахов цветов сирени, вишни и яблони. За каждым палисадником сиренево-белая красота на ветках. И ветерок лёгкий дует. Схiдный, как по местному радио передают. И все последние десять дней то пiвденно-схiдный, то схiдный - аккурат с Чернобыля. 26 апреля там рвануло. Андрюха Горин тогда на КПП стоял - через дорогу в палисаднике мужик соседу прокричал - «Слышь, Мыкола, ночью в Янове атомная станция рванула!». Вечером пацаны с аэродрома приехали, рассказывали - куча бортов слетелась и вертушек. А по телевизору лишь на следующий день сообщили.
Вроде понятно, что радиация. И что лучше сидеть в казарме, за её толстыми кирпичными стенми, построенными пару столетий назад для польских гусар. Но разве усидишь в ней, когда на улице такое долгожданное лето. И прапорщик Лерман, стряхивая с себя пыль после падения за мячом на волейбольной площадке, кричит в сторону дембелей, сидящих в курилке:
- Так и скажите дома, что у нас всё хорошо, даже прапорщики в волейбол играют!
Димка дошёл до автостанции, протянул в окошко кассы требование и взял билет. Минут через десять он уже сидел у правого окна на третьем ряду полупустого автобуса «Овруч - Киев» с дипломатом на коленях.
Автобус выехал из города через железнодорожный переезд, миновал примыкавшую к Овручу деревню Радчицы и поехал на восток, вдоль железной дороги на Припять. Железная дорога была слева, а с правой стороны Димка любовался пейзажами Житомирщины - поля, сады, сосновые леса, аисты в гнёздах.
Постепенно автобус заполнялся пассжирами. Где-то через час пути, где-то в районе Иванкова, в автобус сели три заплаканные женщины и двое мужчин.
- Ой, бідненькі!!! Біженці!!!
С издёвкой в голосе сказал молодой парень, ехавший из Овруча. Правда, остальные пассажиры на него тут же зашикали и начали стыдить.
Ближе к Киеву по обочинам дорог всё чаще стали встречаться стоящие БТРы. А перед въездом в город автобус остановили и долго поливали водой из шланга.
Ну вот и автостанция. От неё рукой подать до площади Победы, где располагались кассы Аэрофлота. Но до касс Димка так и не дошёл. Вся площадь была заполнена народом, стоящим в очереди к этим самым кассам. Очередь напоминала огромного змея, свернувшегося во много колец, чтобы уместиться на этой просторной площади.
«Дембель в опасности!» - моментально прокрутилась в голове фраза, звучавшая каждый день на протяжении двух лет. Ну ладно, придётся добираться поездом. Дима повернул назад, миновал автостанцию и подошёл к железнодорожному вокзалу. В отличие от площади Победы на привокзальной площади не наблюдалось гигантского змея. Здесь был гигантский муравейник. Люди хаотично перемещались. Внутри вокзала у касс не было никакой очереди, была большая давка.
Возле окна Дима увидел знакомую фигуру и подошёл. Это был адыгеец Аслан, служивший на метеостанции. Из части он уехал вчера вечером. Аслан стоял, облокотившись о подоконник, в парадке, изрядно измятой после многочисленных попыток пробиться к кассам. Дембельский чемодан его был украден ночью.
Димке не хотелось ночевать на вокзале, мять парадку и терять кожаный дипломат. После недолгих размышлений он решил возвращаться в часть. Ну понятно, с довольствия сняли, но не выгонят же. У касс пригородных поездов было свободно. Дима взял билет до Коростеня и через 20 минут дизель повёз его на запад. Сойдя на перрон в Коростене, он услышал объявление «Пассажирский поезд Ковель-Москва прибывает на первый путь, будьте осторожны!»
Подойдя к кассе, спросил для очистки совести:
- А есть билеты до Москвы?
- Есть.
Через пять минут Димка сидит в пустом купе и едет в Киев.
Не прошло и двух часов, как Дима вновь увидел вокзал «Киев - Пассажирский», правда, теперь со стороны железной дороги. То что он увидел на перроне, он тоже видел раньше, по телевизору. В фильмах про гражданскую войну. Толпа с чемоданами, сумками и баулами стала штурмовать поезд. Толпа волнообразно колыхалась по перрону, через закрытые окна (проводников, видимо, предупредили и на подъезде к станции они закрыли все окна в вагоне), доносились истошные крики. Купе было в середине вагона и Дима не видел, кто и как держал оборону вагона от штурма, но вагон заполнился не больше, чем было в нём мест.
Соседями по купе оказалась пожилая супружеская пара и рыжий мужик в жёлтой рубашке с закатанными до локтя длинными рукавами.
Когда все расположились, Василий (так звали рыжего) первым завёл разговор.
- Я сам с Хмельницкого. Меня двадцать седьмого через военкомат призвали и - в Чернобыль. Сбёг. Не могу больше, боюсь спиться. Без водки там нельзя, её бесплатно раздают.
- И куда вы сейчас? - спросила попутчица, женщина лет шестидесяти, в бежевом брючном костюме.
- В Подмосковье, к родственникам. Домой мне нельзя - опять загребут. А вы куда едете?
- А мы из Свердловска. Мы с мужем ветераны войны, нам путёвку в санаторий дали. Мы только тридцатого апреля сюда приехали, и недели не прожили. Санаторий, сказали, для беженцев надо освобождать.
Муж, седоволосый, в чёрном костюме с наградными колодками, добавил:
- Ну конечно надо, кто же спорит, раз такая беда. Хоть неделю в таких прекрасных условиях пожили, и на том спасибо. А вы, значит, дезертир?
- Ну, получается так.
Василий подпёр голову левой рукой, уставился в окно и прекратил разговор.
Димка залез на верхнюю полку, достал из дипломата купленный утром в киоске свежий номер «Известий», лёг на спину и стал читать.
«Радиационная обстановка в районе аварии стабилизируется с тенденцией к её улучшению; политическая обстановка в западных коридорах власти диктуется тенденциями дестабилизации международного климата, попытками искусственно повысить радиацию паники и клеветы. В районах аварии проводятся необходимые санитарно-гигиенические и лечебно-профилактические мероприятия; в западных «коридорах власти» распространяются опаснейшие бациллы недоверия между народами и государствами, стремятся вызвать эпидемии наиболее злокачественных политических заболеваний»
Строчки слились в одно целое, газета закрыла Димкино лицо и он заснул.
Варвара как-то странно и нудно звала Димку. Ну да, надо бежать в универмаг, соседка Катя сказала, что там выбросили демисезонные сапоги. А Дима не мог оторваться от Ростислава - играл с ним в самолётики.
Варвара взяла Диму крепко за плечо и потрясла.
- Дыма, падыём!!! Падыём, таварищь сырыжант!!!
Дима открыл глаза. Казарма была уже полусветлая. За плечо его трясла не Варвара, а дневальный, рядовой Мухаммадов.
- Ага, встаю.
Дима посмотрел на часы. 5 часов. Да, пора вставать, через 40 мнут автобус. Вскочил, по привычке подошёл к табуретке. Ага, хэбэшка-то сдана, а парадка висит на плечиках. На табуретке лежит дембельский чемодан - дипломат, подаренный ему литовцем Вертинскасом, дембельнувшимся на полгода раньше. Взял мыло, зубную пасту и щётку, полотенце, электробритву, и в трусах и майке пошёл вниз, в умывалку.
«Ну всё, прощай, база!» Димка, глядя в зеркало, выбривал мягкую пока ещё щетину, оглядывая напоследок стены, отделанные синим и белым кафелем, окрашенный извёсткой потолок.
Поднявшись в казарму, открыл дипломат, забросил в него мыльницу, пасту, щётку и бритву и подошёл к вешалке. Залез в зелёные брюки, на поясе которых изнутри хлоркой полтора года назад был написан номер военного билета. Одел зелёную же рубашку, зелёный галстук на резинке. Прикрепил латунной булавкой галстук к рубашке, набросил китель и подошёл к зеркалу. Ну что, вроде всё красиво. По три золотистые лычки на синих погонах, на груди - комсомольский значок, медалька «Молодой гвардеец пятилетки», тёмно-синий вузовский ромбик, знак «Воин-спортсмен». Не густо, но красиво.
Одел фуражку, взял дипломат, пожал руку Мухаммадову. Хотел попрощаться с дежурным по части - но прапорщик Кушнерчук сладко спал в дежурке. Выйдя из казармы, повернул сразу направо и, пройдя через волейбольную площадку, дошёл до закрытой калитки. Три знакомых шага вверх по забору, прыжок вниз - и вот уже Дима шагает к автовокзалу по Школьной улице.
За заборами просыпаются петухи. Воздух такой тёплый и мягкий, эдакий коктейль из запахов цветов сирени, вишни и яблони. За каждым палисадником сиренево-белая красота на ветках. И ветерок лёгкий дует. Схiдный, как по местному радио передают. И все последние десять дней то пiвденно-схiдный, то схiдный - аккурат с Чернобыля. 26 апреля там рвануло. Андрюха Горин тогда на КПП стоял - через дорогу в палисаднике мужик соседу прокричал - «Слышь, Мыкола, ночью в Янове атомная станция рванула!». Вечером пацаны с аэродрома приехали, рассказывали - куча бортов слетелась и вертушек. А по телевизору лишь на следующий день сообщили.
Вроде понятно, что радиация. И что лучше сидеть в казарме, за её толстыми кирпичными стенми, построенными пару столетий назад для польских гусар. Но разве усидишь в ней, когда на улице такое долгожданное лето. И прапорщик Лерман, стряхивая с себя пыль после падения за мячом на волейбольной площадке, кричит в сторону дембелей, сидящих в курилке:
- Так и скажите дома, что у нас всё хорошо, даже прапорщики в волейбол играют!
Димка дошёл до автостанции, протянул в окошко кассы требование и взял билет. Минут через десять он уже сидел у правого окна на третьем ряду полупустого автобуса «Овруч - Киев» с дипломатом на коленях.
Автобус выехал из города через железнодорожный переезд, миновал примыкавшую к Овручу деревню Радчицы и поехал на восток, вдоль железной дороги на Припять. Железная дорога была слева, а с правой стороны Димка любовался пейзажами Житомирщины - поля, сады, сосновые леса, аисты в гнёздах.
Постепенно автобус заполнялся пассжирами. Где-то через час пути, где-то в районе Иванкова, в автобус сели три заплаканные женщины и двое мужчин.
- Ой, бідненькі!!! Біженці!!!
С издёвкой в голосе сказал молодой парень, ехавший из Овруча. Правда, остальные пассажиры на него тут же зашикали и начали стыдить.
Ближе к Киеву по обочинам дорог всё чаще стали встречаться стоящие БТРы. А перед въездом в город автобус остановили и долго поливали водой из шланга.
Ну вот и автостанция. От неё рукой подать до площади Победы, где располагались кассы Аэрофлота. Но до касс Димка так и не дошёл. Вся площадь была заполнена народом, стоящим в очереди к этим самым кассам. Очередь напоминала огромного змея, свернувшегося во много колец, чтобы уместиться на этой просторной площади.
«Дембель в опасности!» - моментально прокрутилась в голове фраза, звучавшая каждый день на протяжении двух лет. Ну ладно, придётся добираться поездом. Дима повернул назад, миновал автостанцию и подошёл к железнодорожному вокзалу. В отличие от площади Победы на привокзальной площади не наблюдалось гигантского змея. Здесь был гигантский муравейник. Люди хаотично перемещались. Внутри вокзала у касс не было никакой очереди, была большая давка.
Возле окна Дима увидел знакомую фигуру и подошёл. Это был адыгеец Аслан, служивший на метеостанции. Из части он уехал вчера вечером. Аслан стоял, облокотившись о подоконник, в парадке, изрядно измятой после многочисленных попыток пробиться к кассам. Дембельский чемодан его был украден ночью.
Димке не хотелось ночевать на вокзале, мять парадку и терять кожаный дипломат. После недолгих размышлений он решил возвращаться в часть. Ну понятно, с довольствия сняли, но не выгонят же. У касс пригородных поездов было свободно. Дима взял билет до Коростеня и через 20 минут дизель повёз его на запад. Сойдя на перрон в Коростене, он услышал объявление «Пассажирский поезд Ковель-Москва прибывает на первый путь, будьте осторожны!»
Подойдя к кассе, спросил для очистки совести:
- А есть билеты до Москвы?
- Есть.
Через пять минут Димка сидит в пустом купе и едет в Киев.
Не прошло и двух часов, как Дима вновь увидел вокзал «Киев - Пассажирский», правда, теперь со стороны железной дороги. То что он увидел на перроне, он тоже видел раньше, по телевизору. В фильмах про гражданскую войну. Толпа с чемоданами, сумками и баулами стала штурмовать поезд. Толпа волнообразно колыхалась по перрону, через закрытые окна (проводников, видимо, предупредили и на подъезде к станции они закрыли все окна в вагоне), доносились истошные крики. Купе было в середине вагона и Дима не видел, кто и как держал оборону вагона от штурма, но вагон заполнился не больше, чем было в нём мест.
Соседями по купе оказалась пожилая супружеская пара и рыжий мужик в жёлтой рубашке с закатанными до локтя длинными рукавами.
Когда все расположились, Василий (так звали рыжего) первым завёл разговор.
- Я сам с Хмельницкого. Меня двадцать седьмого через военкомат призвали и - в Чернобыль. Сбёг. Не могу больше, боюсь спиться. Без водки там нельзя, её бесплатно раздают.
- И куда вы сейчас? - спросила попутчица, женщина лет шестидесяти, в бежевом брючном костюме.
- В Подмосковье, к родственникам. Домой мне нельзя - опять загребут. А вы куда едете?
- А мы из Свердловска. Мы с мужем ветераны войны, нам путёвку в санаторий дали. Мы только тридцатого апреля сюда приехали, и недели не прожили. Санаторий, сказали, для беженцев надо освобождать.
Муж, седоволосый, в чёрном костюме с наградными колодками, добавил:
- Ну конечно надо, кто же спорит, раз такая беда. Хоть неделю в таких прекрасных условиях пожили, и на том спасибо. А вы, значит, дезертир?
- Ну, получается так.
Василий подпёр голову левой рукой, уставился в окно и прекратил разговор.
Димка залез на верхнюю полку, достал из дипломата купленный утром в киоске свежий номер «Известий», лёг на спину и стал читать.
«Радиационная обстановка в районе аварии стабилизируется с тенденцией к её улучшению; политическая обстановка в западных коридорах власти диктуется тенденциями дестабилизации международного климата, попытками искусственно повысить радиацию паники и клеветы. В районах аварии проводятся необходимые санитарно-гигиенические и лечебно-профилактические мероприятия; в западных «коридорах власти» распространяются опаснейшие бациллы недоверия между народами и государствами, стремятся вызвать эпидемии наиболее злокачественных политических заболеваний»
Строчки слились в одно целое, газета закрыла Димкино лицо и он заснул.