От ненависти к страху
Сразу же после убийства Бориса Немцова появилось сразу несколько текстов об одном и том же. Кажется, деградация режима с переходом к насилию - логически наиболее очевидный сценарий развития событий теперь. Хорошо, если обойдется, конечно.
Вот кое-какие ссылки.
Баунов на Карнеги - http://carnegie.ru/2015/02/28/%D1%83%D0%B1%D0%B8%D0%B9%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE-%D0%BD%D0%B5%D0%BC%D1%86%D0%BE%D0%B2%D0%B0-%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D1%8B%D0%B5-%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%81%D0%BA%D1%80%D0%B8%D0%BF%D1%86%D0%B8%D0%B8-%D0%B8-%D0%B4%D0%B5%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%B4%D0%B0%D1%86%D0%B8%D1%8F-%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D0%B0%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%82%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%B7%D0%BC%D0%B0/i33b
Мы в Ведомостях - http://www.vedomosti.ru/newspaper/articles/2015/03/01/ot-redaktsii-ot-nenavisti-k-strahu
Ревзин на InLiberty - http://www.inliberty.ru/blog/1843-novoe-vremya
А вот Григорий Голосов писал об этом еще в октябре - http://daily.rbc.ru/opinions/politics/21/10/2014/54465430cbb20f2bfa24c250
А вот, чтобы не только одна нота, хорошая запись Сергея Зенкина в Facebook, о воскресном траурном шествии:
ЯЗЫК СОПРОТИВЛЕНИЯ
Вчера, по свежим следам московского траурного марша, Alexander Filippov написал, что его необычная массовость - «это не просто факт, но по-своему понятный политический язык [...] интересно, кто на нем будет разговаривать и что скажет». Метафора «языка» действительно удачна, и важно не столько то, «кто на нем будет разговаривать», сколько «что скажет» - что вообще можно сказать на этом языке, как он устроен.
Не исключено, что сказать уже мало что удастся. У Анны Зегерс в романе «Мертвые остаются молодыми» есть эпизод последней - и тоже необычно массовой - антифашистской демонстрации в Берлине в 1933 году, уже после прихода к власти нацистов и незадолго до поджога рейхстага: ее участники «всем народом хоронили свободу». Может статься, что таким был и вчерашний марш, и некоторые его участники сами признаются в чувстве растерянности и безнадежности.
И все же новый язык, новый способ политического отношения к миру возникает. Я бы назвал его языком сопротивления. Даже, может быть, Сопротивления с заглавной буквы.
На шествии несли множество российских флагов. Впервые это пытались делать еще на несогласованных акциях год назад; в этот раз их приготовили для марша в Марьине, и в отличие от прочей наглядной агитации они не устарели после гибели Бориса Немцова. Это очень важный политический жест: национальный флаг поднимают не претенденты на власть, а защитники своей страны, не те, кто желает ей понравиться, а те, кто сам себя с нею отождествляет. Не бунтари, а законные граждане. Вместо задорного самоуправства революционного меньшинства: «мы здесь власть!» - положительное самоутверждение морального (не статистического) большинства: «мы и есть Россия». Как писал другой германский поэт-антифашист (их опытом не стоит пренебрегать, даже если они были коммунистами): «Я - немец. Пусть позволено глупцам / Меня лишать гражданства в озлобленье. / Я прав своих гражданских не отдам…» То же, по сути, означают и нынешние триколоры: «мы, многонациональный народ России…», - сколько бы нынешние глупцы ни твердили о «национал-предателях», заимствуя термин у тех самых немецких глупцов. Сопротивление - это борьба даже не за благополучие своей страны и не за конкретный ее политический выбор (скажем, «европейский», как на Украине), а за ее свободу и честь. Его участникам стыдно, «обидно за державу», которая унижена врагами или же сама ведет себя недостойно, - и этим они раздражают своих противников, требующих от них «убираться вон из страны». Это ведь действительно неуютно - жить рядом с людьми, которым за тебя стыдно.
Сопротивление - не то же, что революция (даже демократическая), хотя может включить ее в себя или, точнее, повлечь ее за собой. Это скорее оборона, чем наступление, причем не самооборона теснимой противниками партии, а оборона всей страны ее гражданами, порой против внутренних оккупантов; на такую патриотическую борьбу и идут под государственным флагом. В отличие от партии, здесь может не быть лидеров, а потеря крупного лидера болезненна, но не фатальна. Здесь слабее выражена агрессия, и оттого, скажем, мстительный лозунг «не забудем, не простим», хотя и виднелся у кого-то на шествии, но вряд ли еще долго останется в ходу, особенно после того, как был украден и опошлен организаторами «антимайдана» (которые от большого ума применили его к украинской революции - они бы еще американскую революцию XVIII века не забыли и не простили, главный-то их враг оттуда…). Культура хлестких и остроумных политических оскорблений исчерпала себя, растворившись в тупой брани троллей и ботов. Вообще, в сопротивлении не нужно распалять себя боевитыми или даже «добрыми» призывами, и правильно, что «весенние» кричалки, которых напридумывали, тоже от невеликого ума, устроители марьинского марша, остались невостребованными. Сопротивление по большей части тихая, сосредоточенная работа, и поэтому - а не только из-за скорбного повода - московское шествие двигалось почти молча. В сопротивлении можно обходиться минималистскими лозунгами, и они преобладали в колонне над плакатами крупными и многословными; в пределе это был просто листок с надписью «Нет слов» в траурной рамке - трагическая вариация анекдота про листовки без текста, когда «и так все ясно». Анекдот - из эпохи диссидентства, чей опыт по-прежнему актуален.
Судя по московскому маршу, оппозиционное движение в России переходит в режим сопротивления - политического, морального, интеллектуального. Пожалуй, так ему теперь и предстоит работать, даже если вчерашняя демонстрация, не дай бог, действительно окажется последней.
Вот кое-какие ссылки.
Баунов на Карнеги - http://carnegie.ru/2015/02/28/%D1%83%D0%B1%D0%B8%D0%B9%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE-%D0%BD%D0%B5%D0%BC%D1%86%D0%BE%D0%B2%D0%B0-%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D1%8B%D0%B5-%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%81%D0%BA%D1%80%D0%B8%D0%BF%D1%86%D0%B8%D0%B8-%D0%B8-%D0%B4%D0%B5%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%B4%D0%B0%D1%86%D0%B8%D1%8F-%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D0%B0%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%82%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%B7%D0%BC%D0%B0/i33b
Мы в Ведомостях - http://www.vedomosti.ru/newspaper/articles/2015/03/01/ot-redaktsii-ot-nenavisti-k-strahu
Ревзин на InLiberty - http://www.inliberty.ru/blog/1843-novoe-vremya
А вот Григорий Голосов писал об этом еще в октябре - http://daily.rbc.ru/opinions/politics/21/10/2014/54465430cbb20f2bfa24c250
А вот, чтобы не только одна нота, хорошая запись Сергея Зенкина в Facebook, о воскресном траурном шествии:
ЯЗЫК СОПРОТИВЛЕНИЯ
Вчера, по свежим следам московского траурного марша, Alexander Filippov написал, что его необычная массовость - «это не просто факт, но по-своему понятный политический язык [...] интересно, кто на нем будет разговаривать и что скажет». Метафора «языка» действительно удачна, и важно не столько то, «кто на нем будет разговаривать», сколько «что скажет» - что вообще можно сказать на этом языке, как он устроен.
Не исключено, что сказать уже мало что удастся. У Анны Зегерс в романе «Мертвые остаются молодыми» есть эпизод последней - и тоже необычно массовой - антифашистской демонстрации в Берлине в 1933 году, уже после прихода к власти нацистов и незадолго до поджога рейхстага: ее участники «всем народом хоронили свободу». Может статься, что таким был и вчерашний марш, и некоторые его участники сами признаются в чувстве растерянности и безнадежности.
И все же новый язык, новый способ политического отношения к миру возникает. Я бы назвал его языком сопротивления. Даже, может быть, Сопротивления с заглавной буквы.
На шествии несли множество российских флагов. Впервые это пытались делать еще на несогласованных акциях год назад; в этот раз их приготовили для марша в Марьине, и в отличие от прочей наглядной агитации они не устарели после гибели Бориса Немцова. Это очень важный политический жест: национальный флаг поднимают не претенденты на власть, а защитники своей страны, не те, кто желает ей понравиться, а те, кто сам себя с нею отождествляет. Не бунтари, а законные граждане. Вместо задорного самоуправства революционного меньшинства: «мы здесь власть!» - положительное самоутверждение морального (не статистического) большинства: «мы и есть Россия». Как писал другой германский поэт-антифашист (их опытом не стоит пренебрегать, даже если они были коммунистами): «Я - немец. Пусть позволено глупцам / Меня лишать гражданства в озлобленье. / Я прав своих гражданских не отдам…» То же, по сути, означают и нынешние триколоры: «мы, многонациональный народ России…», - сколько бы нынешние глупцы ни твердили о «национал-предателях», заимствуя термин у тех самых немецких глупцов. Сопротивление - это борьба даже не за благополучие своей страны и не за конкретный ее политический выбор (скажем, «европейский», как на Украине), а за ее свободу и честь. Его участникам стыдно, «обидно за державу», которая унижена врагами или же сама ведет себя недостойно, - и этим они раздражают своих противников, требующих от них «убираться вон из страны». Это ведь действительно неуютно - жить рядом с людьми, которым за тебя стыдно.
Сопротивление - не то же, что революция (даже демократическая), хотя может включить ее в себя или, точнее, повлечь ее за собой. Это скорее оборона, чем наступление, причем не самооборона теснимой противниками партии, а оборона всей страны ее гражданами, порой против внутренних оккупантов; на такую патриотическую борьбу и идут под государственным флагом. В отличие от партии, здесь может не быть лидеров, а потеря крупного лидера болезненна, но не фатальна. Здесь слабее выражена агрессия, и оттого, скажем, мстительный лозунг «не забудем, не простим», хотя и виднелся у кого-то на шествии, но вряд ли еще долго останется в ходу, особенно после того, как был украден и опошлен организаторами «антимайдана» (которые от большого ума применили его к украинской революции - они бы еще американскую революцию XVIII века не забыли и не простили, главный-то их враг оттуда…). Культура хлестких и остроумных политических оскорблений исчерпала себя, растворившись в тупой брани троллей и ботов. Вообще, в сопротивлении не нужно распалять себя боевитыми или даже «добрыми» призывами, и правильно, что «весенние» кричалки, которых напридумывали, тоже от невеликого ума, устроители марьинского марша, остались невостребованными. Сопротивление по большей части тихая, сосредоточенная работа, и поэтому - а не только из-за скорбного повода - московское шествие двигалось почти молча. В сопротивлении можно обходиться минималистскими лозунгами, и они преобладали в колонне над плакатами крупными и многословными; в пределе это был просто листок с надписью «Нет слов» в траурной рамке - трагическая вариация анекдота про листовки без текста, когда «и так все ясно». Анекдот - из эпохи диссидентства, чей опыт по-прежнему актуален.
Судя по московскому маршу, оппозиционное движение в России переходит в режим сопротивления - политического, морального, интеллектуального. Пожалуй, так ему теперь и предстоит работать, даже если вчерашняя демонстрация, не дай бог, действительно окажется последней.