Сказка тети Кривды
*
«Кто там?» - «Вам наследство от тети Правды» - радостно выкрикнул курьер в дверной глазок. Видимо, этот малый в дороге успел ознакомиться с содержимым конверта, и ни сколечко того не стеснялся. Подозрительный вопрос «Кто там?» оказался не более чем кокетством: дверь тут же распахнулась, на пороге стояла женщина лет сорока пяти: взлохмаченная, в затрапезном халатике, зато - с накрашенными бесстыжими глазами и нелепой гирляндой кружев поверх воротника… Она улыбнулась посыльному немного поизносившейся улыбкой, взяла из его рук небольшой конверт, расписалась, где надо, и проводила паренька до лифта любопытным взглядом.
Тетя загадала, что если он пойдет пешком, то в наследство ей достанется что-нибудь ценное - домик в деревне или парочка колечек с бриллиантиками, - а, если поедет в лифте, то - какая-нибудь ерунда - альбом с семейными фотографиями или пядь кладбищенской земли. Зря она загадывала, ведь у посыльного было на лбу написано, что он отъявленный лентяй, - из той же самой породы, что и ее Ванька, - пешком ни за что не пойдет, если нет в этом крайней необходимости. Впрочем, раз написано на лбу, значит, это загадывание не считается… Тетя Кривда уселась в кресло и достала, наконец, письмо из незапечатанного конверта. В письме сообщалось безвременной кончине ее родной сестры…
***
Тетя Правда была прирожденной тетей. Даже в молодые годы она содрогалась, когда кто-то называл ее Правдочкой или Правдушкой. А имя Правда, как назло, было самой плодородной почвой для запанибратских уменьшительно-ласкательных: Првдёнка, Правдунька, Правдонька - бесценная находка для слюнявого идиота! «Только слюни не вздумайте по мне не размазывать!.. - предупреждала она своих ухажеров в самом начале знакомства. - Давайте договоримся сразу: я для вас просто Правда - не рыбка, не киска, не заяц и даже не солнце!» Многие сбегали от нее в тот же день, но некоторые, любители пострадать, продолжали вежливо и добросовестно ухаживать за тетей, благоговейно соблюдая ее вполне разумный запрет... Так уж сложилось, что больше всего на свете она ненавидела именно этот тип мужчины, - этих «бессловесных скотинок»....
Итак, замужем она ни разу не побывала, своих детей не имела, чужих, честно говоря, не любила и не понимала, но в результате какого-то непредсказуемого поворота судьбы стала тетя Правда профессиональной детской писательницей... Нет, она этого вовсе не желала. Она даже находила в этом нечто унизительное и незаслуженное. Тетя, конечно, понимала, что провидение распрядилось ей, хоть и несправедливо, но правильно: кто лучше нее мог объяснить нынешнему бестолковому поколению, что такое «хорошо» и что такое «плохо»?!
Но все-таки… «Неужели же я своим титаническим трудом не заслужила взрослую аудиторию?» - жаловалась она издателю. Правда была ему обязана не только своей славой, но и специализацией на подростках 13-16 лет… - «Заслужила, любезная Правда, заслужила, несомненно! - отвечал этот тучный всепонимающий господин. - Художественные достоинства ваших произведений бесспорны… Но вот содержание… Содержание, конечно, в современной литературе вещь второстепенная, но слишком уж они смахивают на комиксы... Кому, кроме романтического подростка, продашь нынче так называемую борьбу добра со злом?!!»
Добро воплощал благовоспитанный Князь Правдин, средоточие добродетелей и мужских достоинств… «Кому нынче продашь стройного и бледного аристократа, - говорил издатель с лживым вздохом, - немногословного, сдержанного, передвигающегося по-старинке на гнедом жеребце?!» - «Но разве современный подросток способен понять, - возражала Правда, - почему у князя безупречно-прямая спина? Почему он ни разу не пролил кофе на манжеты. Почему ни одно проклятие (даже самое повседневное «Черт возьми!») ни разу не соскользнуло с его тонких и бледных уст? Увы, современный подросток не получил хорошего воспитания! А наш ровесник, безусловно, найдет подобные манеры привлекательными!» Издатель скептически качал головой, вспоминая без малейшего восторга свою ужасную гувернантку.
Противником князя Правдина была злокозненная маркиза Де Лож, иностранка без родины, олицетворение бесчестия и женского коварства. «…Но, помимо женского коварства, - какие, скажите на милость, есть у нее другие половые признаки?!» - «Сколько угодно! Например... Например...» Да, действительно, оказывается, половых признаков у маркизы было не так уж много! Правде пришлось лихорадочно перебирать в памяти разрозненные описания из различных книг. «В одном из первых томов, - припомнила тетя, - упоминаются длинные фиолетовые ногти маркизы…» - «Маловато для взрослого! - парировал издатель. - Знаете, почему? Воображение подростка еще не утратило своей природной живости: он сам все домыслит - и попу, и грудь, и прочую атрибутику. А взрослому это не так-то просто - одного маникюра ему явно не достаточно!» - «Но ведь маркиза еще жива! Не волнуйтесь, получите вы и половые признаки, и всякие пикантные подробности! Только не вздумайте меня торопить!»
Она давно уже собиралась прямо и откровенно поведать читателю о неслыханной развратности мадам Де Лож, но слишком уж противен был ей разврат в любых его проявлениях, слишком уж неловко было поднимать подобные темы в присутствии детей… - вот и оттягивала тетя Правда это неприятное разоблачение, и искала для него подходящую форму, прекрасно понимая, что без развратности и множества дурных привычек образ этой злокозненной особы никогда не будет цельным и завершенным: ведь прототипом маркизы послужила ее заблудшая сестра, тетя Кривда… Именно Кривде мадам была обязана своими немногочисленными человеческими чертами: чувством юмора, азартностью натуры, умением вести светскую беседу и раскладывать пасьянс - все остальное досталось ей от ведьм и утопленниц…
***
Единственным сочинением для взрослых из литературного наследия тети Правды оказалось ее обстоятельное завещание: она равномерно распределила все свои рукописи по архивам библиотек, а немногочисленные сбережения распорядилась передать благотворительным фондам. Она нанавидела тех, кто нуждается в благотворительности, но знала, что должна служить примером своим погрязшим в стяжательстве современникам. Завещние должно быть правильным! Потому и преодолела она соблазн указать в последних строках: «..А своей заблудшей сестре не оставляю ничего - даже посмертного напутствия» - нет, не даст Правда повода самым придирчивым биографам упрекнуть безупречную тетю в бытовой злопамятности!
…Так вот и достались тете Кривде князь Правдин и маркиза Де Лож, сестрина интеллектуальная собственность, о которой та, составляя завещание, даже и не подумала… Итак, в письме, автором которого был издатель тети Правды, сообщалось о преждевременной кончине «знаменитой детской писательницы», и предлагалось продолжить благородное дело усопшей, или - что гораздо лучше! -передать за умеренную плату права на ее литературных героев другой тете, которая «ждет уж на подхвате»…
***
Тетя Кривда стала тетей совсем недавно - тем несчастливым утром, когда, увидав в замызганном зеркале свое малопривлекательное отражение, - немолодую, отцветшую, сильно перегулявшую женщину, - она невольно воскликнула: «Что это за тетка?!»
Прежде она жила бурно, весело и на редкость бессмысленно. Жила сплошными бешеными порывами: в порыве страсти уводила чужих мужей, рожала от них детей и оставляла их дедушкам и бабушкам, в порыве сострадания отправлялась в Африку спасть умирающих от засухи Пигмеев, в порыве ревности крушила дорогую посуду и резала на мелкие кусочки свою собственную одежду. Она умела гадать на картах, снимать руками головную боль и немножечко шить, но больше не умела ничего!
К тому же Кривда не имела обыкновения оплачивать счета, отдавать долги и платить добром за добро. Не удивительно (а, с точки зрения детской литературы «а ля тетя Правда», - очень даже правильно, справедливо и поучительно), что к своим сорока пяти эта безалаберная особа осталась совсем одна: без друзей, без поддержки родственников, без средств к существованию. Родственники и бывшие друзья смаковали бедственное положение тети Кривды и ждали с нетерпением, когда она придет к ним за помощью, чтобы указать ей на дверь, но прежде напомнить парочку обид и несправедливостей с ее стороны. Но она к ним не пришла.
Вместо этого Кривда придумала «Театр на скамейке». Скамейка находилась в центральном парке. Актеров в «театре» было двое: тетя Кривда и ее креатура Ванька Побарабанишков…
Ванька Побарабанщиков был тряпично-параллоновой куклой. Каждая его конечность обладала своей уникальной длиной, а голова состояла из маленьких глазок и огромной ротовой полости, одевавшейся на тетину руку… Да и сама тетя со своей нелепой кружевной гирляндой немало походила на потрепанную куклу.
Какой бы Кривда ни была безалаберной, она сообразила, что при ее голосе лучше всего не петь… Лучше уж говорить. И не так уж важно, что говорить - все равно прохожие не слушают, бросают в Ванечкин картуз медяки, не разбирая тексты. А, если бы они прислушались к его выступлениям, может, и не кидали бы, может, вообще погнали бы их обоих со скамейки… У этого наскоро сшитого «ублюдочка» хватало наглости поучать прохожих и потешаться над ними: «Вот как надо жить, граждане! - вещал Ванька Побарабанщиков нарочито-писклявым голоском. - Жить и ничегошеньки не делать, беречь свои драгоценные силушки. Вот как я устроился, граждане дорогие: сижу на этой милой скамейке, как король на троне, и даже рот самому открывать не приходится - эта милая тетя делает все за меня, - а медяки сыплются в мою шапчонку… И не нужны мне ни друзья, ни родственники!..»
Действительно, медяки сыпались, - сыпались совсем не плохо: «сборы» тети Кривды не уступали доходам уличных музыкантов, и лишь немногим уступали наглым поборам городского сумасшедшего, который орудовал где-то поблизости. На жизнь ей вполне хватало: увы, не хватало на прихоти и капризы, для нее - предметы, если не первой, то наверняка уж второй кривдиной необходимости… Так что предложение издателя пришлось как нельзя кстати.
«Передать права другой тете?! - пропищала повеселевшая Кривда Ванькиным голосом, обращаясь, видимо, к свому «ублюдочку», безмятежно валяющемуся на диване. - Да, что я, для этих сопляков байку состряпать не смогу?!»
«Вот, разбогатею, - подумала она, - и сожгу моего Ванечку в печечке, вместе с ненужным тряпьем!» - и глаза ее вспыхнули недобрым азартом.
***
Князь Правдин пересел с гнедого жеребца на поезд… Он беспорядочно передвигался из города в город: его приезд всегда сопровождался серым, непроглядным туманом, отъезд - крушением надежд какой-нибудь несчастной женщины. Туман был нужен повествованию для того, чтобы предоставить фору мадам Де Лож. Теперь она предпочитала открытому поединку разнообразные психологические приемы: залезала в его номер и переставляла мебель, оставляла загадочные записки, похищала запонки… Навязчивая потребность маркизы противостоять непобедимому князю получила наконец правдоподобное объяснение: чуть ли не с самого детства эта глупя кошка из обедневшего рода была безнадежно влюблена в надменного и неприступного аристократа… (Теперь, впрочем, уже не такого надменного и непреступного, - слишком уж похожим на поиздержавшегося коммивояжера сделался он под легким пером тети Кривды!)
Неожиданно в «байке» появился новый персонаж, зловещий духовник Иоанн Барабанщик. Вдруг оказалось, что это он заправляет всем: натравливает князя на маркизу, маркизу на князя, - это он повинен в гибели правдинскго любимого жеребца… Самое удивительное, что Иоанн умудряется творить зло, не слезая с дивана (Кривда чуть не написала «с печи»), собирая и анализируя сплетни, рассылая письма с угрозами и увещеваниями… С его подачи князь и маркиза узнали, что они приходятся друг другу братом и сестрой… Теперь им было незачем жить: очень скоро непримиримые враги сошлись в последней схватке и нанесли друг другу смертельные раны…
Завещание князя было вскрыто сразу же после его гибели. Там было написано: «…А сестру мою, маркизу Де Лож, я запрещаю хоронить в моей могиле, в также - в соседней, а также повелеваю не предоставлять ей вечного покоя на расстоянии менее ста пятидесяти саженей от места моего захоронения…» Владелец кладбища был подкуплен Иоанном Барабанщиком. «Да, кто он такой, этот Правдин, чтобы указывать мне, где и как хоронить! - возмутился он. - Разве сестрица его купила у меня хотя бы пядь земли для отдельной могилы?! Нет, не купила! Значит, будет захоронена по-семейному!» Так вот и оказались заклятые враги под одной одним надгробием.
***
Все это тетя Кривда написала буквально за несколько дней, - в бешеном порыве необузданного творчества, не перечитывая и не перечеркивая. Издатель еще «изучал текст», а она уже приценивалась к новым нарядам и планировала поездку по самым лучшим курортам. Когда он сказал ей сочувственно: «Нет, детям это блюдо подавать нельзя!», Тетя Кривда разразилась площадной руганью.
«Взрослым - тоже нельзя, - продолжил он невозмутимо, когда появилась такая возможность. - Но вы не огорчайтесь, любезная Кривда, ваш читатель, может быть, найдется… Не сейчас, конечно… Когда-нибудь, потом, - когда подрастет поколение, вскормленное и перекомленное сказками тети Правды… Когда они поймут, какой нелепой и бездарной бессмыслицей их потчевали в детстве, когда они ужаснутся правдиным небылицам!.. Тогда, возможно, им будет приятно почитать вашу сказку, и посмеяться над героями своего детства, - выяснить всякие пикантные подробности и узнать, наконец, чем дело кончилось! Итак, не без сожаления, - на ваших же глазах, - кладу эту замечательную рукопись в свой стол!» - «Кстати, - сказала отходчивая Кривда, - где эта тетя, которая выразила желание перенять литературное наследие моей сестрицы. Если ваша умеренная плата покажется мне достаточной...» - и тут же начала торговаться: «Учтите, что на слишком мало я не соглашусь: больно уж я привязалась к этим вымышленным ублюдкам!»
Так вот Ванька Побарабнщиков избежал участи ненужной тряпицы и дотянул в том же агрегатном состоянии чуть ли не до тех времен, когда имена князя и маркизы стали нарицательными, то есть - до наших дней! Теперь мы называем доносчика «его светлостью Правдиным», а сильно завравшуюся особу осаждаем: «Врешь ты не хуже, чем мадам Де Лож!», и напрягаем память, чтобы вспомнить, кем же эти двое приходились друг другу? Братом и сестрой? Мужем и женой?
…А тех, кто ищет простых символов, дешевых аллегорий или хотя бы ярко выраженного соответствия между сказкой и былью, увы, мне придется огорчить: всем ожиданиям вопреки Правда и Кривда похоронены порознь!
«Кто там?» - «Вам наследство от тети Правды» - радостно выкрикнул курьер в дверной глазок. Видимо, этот малый в дороге успел ознакомиться с содержимым конверта, и ни сколечко того не стеснялся. Подозрительный вопрос «Кто там?» оказался не более чем кокетством: дверь тут же распахнулась, на пороге стояла женщина лет сорока пяти: взлохмаченная, в затрапезном халатике, зато - с накрашенными бесстыжими глазами и нелепой гирляндой кружев поверх воротника… Она улыбнулась посыльному немного поизносившейся улыбкой, взяла из его рук небольшой конверт, расписалась, где надо, и проводила паренька до лифта любопытным взглядом.
Тетя загадала, что если он пойдет пешком, то в наследство ей достанется что-нибудь ценное - домик в деревне или парочка колечек с бриллиантиками, - а, если поедет в лифте, то - какая-нибудь ерунда - альбом с семейными фотографиями или пядь кладбищенской земли. Зря она загадывала, ведь у посыльного было на лбу написано, что он отъявленный лентяй, - из той же самой породы, что и ее Ванька, - пешком ни за что не пойдет, если нет в этом крайней необходимости. Впрочем, раз написано на лбу, значит, это загадывание не считается… Тетя Кривда уселась в кресло и достала, наконец, письмо из незапечатанного конверта. В письме сообщалось безвременной кончине ее родной сестры…
***
Тетя Правда была прирожденной тетей. Даже в молодые годы она содрогалась, когда кто-то называл ее Правдочкой или Правдушкой. А имя Правда, как назло, было самой плодородной почвой для запанибратских уменьшительно-ласкательных: Првдёнка, Правдунька, Правдонька - бесценная находка для слюнявого идиота! «Только слюни не вздумайте по мне не размазывать!.. - предупреждала она своих ухажеров в самом начале знакомства. - Давайте договоримся сразу: я для вас просто Правда - не рыбка, не киска, не заяц и даже не солнце!» Многие сбегали от нее в тот же день, но некоторые, любители пострадать, продолжали вежливо и добросовестно ухаживать за тетей, благоговейно соблюдая ее вполне разумный запрет... Так уж сложилось, что больше всего на свете она ненавидела именно этот тип мужчины, - этих «бессловесных скотинок»....
Итак, замужем она ни разу не побывала, своих детей не имела, чужих, честно говоря, не любила и не понимала, но в результате какого-то непредсказуемого поворота судьбы стала тетя Правда профессиональной детской писательницей... Нет, она этого вовсе не желала. Она даже находила в этом нечто унизительное и незаслуженное. Тетя, конечно, понимала, что провидение распрядилось ей, хоть и несправедливо, но правильно: кто лучше нее мог объяснить нынешнему бестолковому поколению, что такое «хорошо» и что такое «плохо»?!
Но все-таки… «Неужели же я своим титаническим трудом не заслужила взрослую аудиторию?» - жаловалась она издателю. Правда была ему обязана не только своей славой, но и специализацией на подростках 13-16 лет… - «Заслужила, любезная Правда, заслужила, несомненно! - отвечал этот тучный всепонимающий господин. - Художественные достоинства ваших произведений бесспорны… Но вот содержание… Содержание, конечно, в современной литературе вещь второстепенная, но слишком уж они смахивают на комиксы... Кому, кроме романтического подростка, продашь нынче так называемую борьбу добра со злом?!!»
Добро воплощал благовоспитанный Князь Правдин, средоточие добродетелей и мужских достоинств… «Кому нынче продашь стройного и бледного аристократа, - говорил издатель с лживым вздохом, - немногословного, сдержанного, передвигающегося по-старинке на гнедом жеребце?!» - «Но разве современный подросток способен понять, - возражала Правда, - почему у князя безупречно-прямая спина? Почему он ни разу не пролил кофе на манжеты. Почему ни одно проклятие (даже самое повседневное «Черт возьми!») ни разу не соскользнуло с его тонких и бледных уст? Увы, современный подросток не получил хорошего воспитания! А наш ровесник, безусловно, найдет подобные манеры привлекательными!» Издатель скептически качал головой, вспоминая без малейшего восторга свою ужасную гувернантку.
Противником князя Правдина была злокозненная маркиза Де Лож, иностранка без родины, олицетворение бесчестия и женского коварства. «…Но, помимо женского коварства, - какие, скажите на милость, есть у нее другие половые признаки?!» - «Сколько угодно! Например... Например...» Да, действительно, оказывается, половых признаков у маркизы было не так уж много! Правде пришлось лихорадочно перебирать в памяти разрозненные описания из различных книг. «В одном из первых томов, - припомнила тетя, - упоминаются длинные фиолетовые ногти маркизы…» - «Маловато для взрослого! - парировал издатель. - Знаете, почему? Воображение подростка еще не утратило своей природной живости: он сам все домыслит - и попу, и грудь, и прочую атрибутику. А взрослому это не так-то просто - одного маникюра ему явно не достаточно!» - «Но ведь маркиза еще жива! Не волнуйтесь, получите вы и половые признаки, и всякие пикантные подробности! Только не вздумайте меня торопить!»
Она давно уже собиралась прямо и откровенно поведать читателю о неслыханной развратности мадам Де Лож, но слишком уж противен был ей разврат в любых его проявлениях, слишком уж неловко было поднимать подобные темы в присутствии детей… - вот и оттягивала тетя Правда это неприятное разоблачение, и искала для него подходящую форму, прекрасно понимая, что без развратности и множества дурных привычек образ этой злокозненной особы никогда не будет цельным и завершенным: ведь прототипом маркизы послужила ее заблудшая сестра, тетя Кривда… Именно Кривде мадам была обязана своими немногочисленными человеческими чертами: чувством юмора, азартностью натуры, умением вести светскую беседу и раскладывать пасьянс - все остальное досталось ей от ведьм и утопленниц…
***
Единственным сочинением для взрослых из литературного наследия тети Правды оказалось ее обстоятельное завещание: она равномерно распределила все свои рукописи по архивам библиотек, а немногочисленные сбережения распорядилась передать благотворительным фондам. Она нанавидела тех, кто нуждается в благотворительности, но знала, что должна служить примером своим погрязшим в стяжательстве современникам. Завещние должно быть правильным! Потому и преодолела она соблазн указать в последних строках: «..А своей заблудшей сестре не оставляю ничего - даже посмертного напутствия» - нет, не даст Правда повода самым придирчивым биографам упрекнуть безупречную тетю в бытовой злопамятности!
…Так вот и достались тете Кривде князь Правдин и маркиза Де Лож, сестрина интеллектуальная собственность, о которой та, составляя завещание, даже и не подумала… Итак, в письме, автором которого был издатель тети Правды, сообщалось о преждевременной кончине «знаменитой детской писательницы», и предлагалось продолжить благородное дело усопшей, или - что гораздо лучше! -передать за умеренную плату права на ее литературных героев другой тете, которая «ждет уж на подхвате»…
***
Тетя Кривда стала тетей совсем недавно - тем несчастливым утром, когда, увидав в замызганном зеркале свое малопривлекательное отражение, - немолодую, отцветшую, сильно перегулявшую женщину, - она невольно воскликнула: «Что это за тетка?!»
Прежде она жила бурно, весело и на редкость бессмысленно. Жила сплошными бешеными порывами: в порыве страсти уводила чужих мужей, рожала от них детей и оставляла их дедушкам и бабушкам, в порыве сострадания отправлялась в Африку спасть умирающих от засухи Пигмеев, в порыве ревности крушила дорогую посуду и резала на мелкие кусочки свою собственную одежду. Она умела гадать на картах, снимать руками головную боль и немножечко шить, но больше не умела ничего!
К тому же Кривда не имела обыкновения оплачивать счета, отдавать долги и платить добром за добро. Не удивительно (а, с точки зрения детской литературы «а ля тетя Правда», - очень даже правильно, справедливо и поучительно), что к своим сорока пяти эта безалаберная особа осталась совсем одна: без друзей, без поддержки родственников, без средств к существованию. Родственники и бывшие друзья смаковали бедственное положение тети Кривды и ждали с нетерпением, когда она придет к ним за помощью, чтобы указать ей на дверь, но прежде напомнить парочку обид и несправедливостей с ее стороны. Но она к ним не пришла.
Вместо этого Кривда придумала «Театр на скамейке». Скамейка находилась в центральном парке. Актеров в «театре» было двое: тетя Кривда и ее креатура Ванька Побарабанишков…
Ванька Побарабанщиков был тряпично-параллоновой куклой. Каждая его конечность обладала своей уникальной длиной, а голова состояла из маленьких глазок и огромной ротовой полости, одевавшейся на тетину руку… Да и сама тетя со своей нелепой кружевной гирляндой немало походила на потрепанную куклу.
Какой бы Кривда ни была безалаберной, она сообразила, что при ее голосе лучше всего не петь… Лучше уж говорить. И не так уж важно, что говорить - все равно прохожие не слушают, бросают в Ванечкин картуз медяки, не разбирая тексты. А, если бы они прислушались к его выступлениям, может, и не кидали бы, может, вообще погнали бы их обоих со скамейки… У этого наскоро сшитого «ублюдочка» хватало наглости поучать прохожих и потешаться над ними: «Вот как надо жить, граждане! - вещал Ванька Побарабанщиков нарочито-писклявым голоском. - Жить и ничегошеньки не делать, беречь свои драгоценные силушки. Вот как я устроился, граждане дорогие: сижу на этой милой скамейке, как король на троне, и даже рот самому открывать не приходится - эта милая тетя делает все за меня, - а медяки сыплются в мою шапчонку… И не нужны мне ни друзья, ни родственники!..»
Действительно, медяки сыпались, - сыпались совсем не плохо: «сборы» тети Кривды не уступали доходам уличных музыкантов, и лишь немногим уступали наглым поборам городского сумасшедшего, который орудовал где-то поблизости. На жизнь ей вполне хватало: увы, не хватало на прихоти и капризы, для нее - предметы, если не первой, то наверняка уж второй кривдиной необходимости… Так что предложение издателя пришлось как нельзя кстати.
«Передать права другой тете?! - пропищала повеселевшая Кривда Ванькиным голосом, обращаясь, видимо, к свому «ублюдочку», безмятежно валяющемуся на диване. - Да, что я, для этих сопляков байку состряпать не смогу?!»
«Вот, разбогатею, - подумала она, - и сожгу моего Ванечку в печечке, вместе с ненужным тряпьем!» - и глаза ее вспыхнули недобрым азартом.
***
Князь Правдин пересел с гнедого жеребца на поезд… Он беспорядочно передвигался из города в город: его приезд всегда сопровождался серым, непроглядным туманом, отъезд - крушением надежд какой-нибудь несчастной женщины. Туман был нужен повествованию для того, чтобы предоставить фору мадам Де Лож. Теперь она предпочитала открытому поединку разнообразные психологические приемы: залезала в его номер и переставляла мебель, оставляла загадочные записки, похищала запонки… Навязчивая потребность маркизы противостоять непобедимому князю получила наконец правдоподобное объяснение: чуть ли не с самого детства эта глупя кошка из обедневшего рода была безнадежно влюблена в надменного и неприступного аристократа… (Теперь, впрочем, уже не такого надменного и непреступного, - слишком уж похожим на поиздержавшегося коммивояжера сделался он под легким пером тети Кривды!)
Неожиданно в «байке» появился новый персонаж, зловещий духовник Иоанн Барабанщик. Вдруг оказалось, что это он заправляет всем: натравливает князя на маркизу, маркизу на князя, - это он повинен в гибели правдинскго любимого жеребца… Самое удивительное, что Иоанн умудряется творить зло, не слезая с дивана (Кривда чуть не написала «с печи»), собирая и анализируя сплетни, рассылая письма с угрозами и увещеваниями… С его подачи князь и маркиза узнали, что они приходятся друг другу братом и сестрой… Теперь им было незачем жить: очень скоро непримиримые враги сошлись в последней схватке и нанесли друг другу смертельные раны…
Завещание князя было вскрыто сразу же после его гибели. Там было написано: «…А сестру мою, маркизу Де Лож, я запрещаю хоронить в моей могиле, в также - в соседней, а также повелеваю не предоставлять ей вечного покоя на расстоянии менее ста пятидесяти саженей от места моего захоронения…» Владелец кладбища был подкуплен Иоанном Барабанщиком. «Да, кто он такой, этот Правдин, чтобы указывать мне, где и как хоронить! - возмутился он. - Разве сестрица его купила у меня хотя бы пядь земли для отдельной могилы?! Нет, не купила! Значит, будет захоронена по-семейному!» Так вот и оказались заклятые враги под одной одним надгробием.
***
Все это тетя Кривда написала буквально за несколько дней, - в бешеном порыве необузданного творчества, не перечитывая и не перечеркивая. Издатель еще «изучал текст», а она уже приценивалась к новым нарядам и планировала поездку по самым лучшим курортам. Когда он сказал ей сочувственно: «Нет, детям это блюдо подавать нельзя!», Тетя Кривда разразилась площадной руганью.
«Взрослым - тоже нельзя, - продолжил он невозмутимо, когда появилась такая возможность. - Но вы не огорчайтесь, любезная Кривда, ваш читатель, может быть, найдется… Не сейчас, конечно… Когда-нибудь, потом, - когда подрастет поколение, вскормленное и перекомленное сказками тети Правды… Когда они поймут, какой нелепой и бездарной бессмыслицей их потчевали в детстве, когда они ужаснутся правдиным небылицам!.. Тогда, возможно, им будет приятно почитать вашу сказку, и посмеяться над героями своего детства, - выяснить всякие пикантные подробности и узнать, наконец, чем дело кончилось! Итак, не без сожаления, - на ваших же глазах, - кладу эту замечательную рукопись в свой стол!» - «Кстати, - сказала отходчивая Кривда, - где эта тетя, которая выразила желание перенять литературное наследие моей сестрицы. Если ваша умеренная плата покажется мне достаточной...» - и тут же начала торговаться: «Учтите, что на слишком мало я не соглашусь: больно уж я привязалась к этим вымышленным ублюдкам!»
Так вот Ванька Побарабнщиков избежал участи ненужной тряпицы и дотянул в том же агрегатном состоянии чуть ли не до тех времен, когда имена князя и маркизы стали нарицательными, то есть - до наших дней! Теперь мы называем доносчика «его светлостью Правдиным», а сильно завравшуюся особу осаждаем: «Врешь ты не хуже, чем мадам Де Лож!», и напрягаем память, чтобы вспомнить, кем же эти двое приходились друг другу? Братом и сестрой? Мужем и женой?
…А тех, кто ищет простых символов, дешевых аллегорий или хотя бы ярко выраженного соответствия между сказкой и былью, увы, мне придется огорчить: всем ожиданиям вопреки Правда и Кривда похоронены порознь!