«ВЛАСТЬ ТЬМЫ». ТОЛСТОЙ - НУНЬЕЗ
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ»
Лев Толстой
Венский Бургтеатр, Австрия
Постановка - Анту Ромеро Нуньез
Премьера сезона 14/15 по пьесе Льва Толстого в постановке Анту Ромеро Нуньеза на сцене австрийского столичного Бургтеатра.
Из анонса театра:
«Уголовное дело, произошедшее несколько лет назад в деревне недалеко от его имения, вдохновило Льва Толстого на его первую пьесу. После романов века «Войны и мира» и «Анны Карениной» он начал в 56 лет, находясь в глубоком кризисе идентичности, ознаменовавшем начало движения к мистической этике и его знаменитой «Исповеди» и бегства от «лжи, воровства, любодеяния всех родов, пьянства, насилия, убийства... Не было преступления, которого бы я не совершал, и за всё это меня хвалили».
Во «Власти тьмы», изначально запрещённой в царской России, Толстой глубоко проник в темные углы человеческой души: смешав яд в крестьянских персонажах, стремящихся к социальному прогрессу, и чьи дела постоянно вязли в долгах. Один грех вел к другому, а богатство и деньги делали только хуже. Никита, желающий не быть рабом, становится похожим на своего господина, разрывающегося, как и его создатель, между желанием очиститься и покаяться в чрезмерной похоти и злом, между порядком и анархией, моралью и искусством».
В качестве эпиграфа автор спектакля выбрал одну из ультимативных реплик пьесы: «В своем собственном доме вы можете делать все, что захотите». Затем тратит два часа, чтобы доказать, что так не бывает.
Взятый из реальной судебной практики случай поражает архаикой. Театр, сократив пятиактную драму в три раза, обнажает в ней иное. Невозможно представить себе на подмостках такого Льва Николаевича Толстого, словно вышедшего из марципанового царства даровитых кондитеров и кулинаров. В этом аппетитном уюте всполохов муки и ароматов сдобы, кажется, даже крысы будут выглядеть круче, чем в рождественской сказке, не иначе, как все из королевского рода.
Анту Ромеро Нуньез умеет творить из глубокой бедности волшебство. Ощущение, что гигантская нужда для него обязательное условия чудодействия алхимических и чародейских рецептов пиршества жизни.
Его художник Флориан Лоше соорудил по центру площадки пятиметровую гору мешков, ставших полосой препятствия для передвижения, и заставил героев в каждой сцене совершать восхождение и спуски, как и положено сизифовым детям.
Так перед нами раскрылась неведомая на Родине способность Толстого вести лубочное бытописание. Спутав героям волосы клейстером и потом, увеличив задницы и пузейки, оттопырив носища, бедра, губы и усищи, подменив зерновой мукой адские муки, театр заговорил с сюжетом русского реалиста на каком-то не известном доселе диалекте.
Творческая команда избрала эстетику, сродни пропагандистскому искусству первых двух десятилетий советской власти. Герои все - пряничные куклы из агитационно-пропагандистского бутика социализма, запечатлевшие двойственность режима, его минусы и плюсы. Кажется, что спустя сотню лет режиссер и художник спектакля восстановили баланс ингредиентов, замесили тесто, слепили лакомые фигуры, обожгли в печке нынешней арт-коммерции и пустили эти игрушки опять в калашный ряд. Вышел завораживающий атракцион превращения ярмарочного лубка в натуралистическую драму.
Для 31-летнего Анту Ромеро Нуньеза ставить про безнадежность жизни было бы глупо. Не там он снимает гостиничный номер для своей музы. Используя два перевода пьесы Питера Хандке и Роланда Шиммельпфеннига, Нуньез являет этот мир в красоте и грубости уродства, где люди носят праздничные одежды, но движимы низменными стремлениями, из собственной слабости и раздражения на самих себя. Их недостатки ведут к преступлению - отравить уже пахнущего сырой землей кормильца, отомстить любовнику, убить внебрачного новорожденного, расчищая путь к новым грехам.
Нуньез ставит «Власть тьмы», как лубочный сказ про умелого хозяина, холуйство и лень челяди, проявляющих чудеса изобретательности в поисках халявы и дармовых подачек младших иждивенцев семьи, страшно не желающих нести ответственность и бремя труда. Так режиссер определяет главную опасность для современного института семьи.
Власть тьмы, что сверху и снизу окутала социальную пирамиду сюжета, на сцене отражается в черном кабинете, не отвлекающем ни на минутку от масленичных типажей досужего крестьянства. Такие точно найденные образы способны возбудить российскую чиновничью челядь с ее гипертрофированными исполнительностью и рапортовитостью на новую запретительную волну против Толстого, отсекающую восстановленные писателем связи жизни и искусства.
Больнее всего по цензорам ударит не имеющее признаков времени жадность, поданная в фокусе преувеличенного реализма, на грани с гротеском, позволяющего актерской свободе торжествовать, неистовствовать!
Перед нами знатный фермер Петя, хоть и тиранистая особь, но умирающая на поприще возведенных им же патриархальных устоев. Бьется этот шубатый, распутинской телесности витязь слабенько, на последнем дыхании. В исполнении Йоханнеса Криша этот мужик с сальными паклями волос и длинной бородкой, в красочной халате из шелка и нижнем холщовом белье навыпуск, выглядит жертвой гранд-гиньольного хоррора, несправедливо сломавшего этого русского панка, смачно сплевывающего слизь мокроты и с ухмылкой отражающего приступы истеричной жены Анисьи. О готовящемся покушении Петр узнает скоро, осознанно двигаясь навстречу концу, физиологически правдиво закипая перед наступлением курносого околеванца. Но, проиграв неравную схватку с коварной отравительницей, спустя всего несколько минут Петр вновь возвращается на сцену, уже в роли слуги Митрича, бывшего солдата, воюющего с пьянством и проигрывающего очередной бой.
Обе дочери Петра - и малолетняя Анютка и простодушная Акулина - с бледными лицами и мертвецкими черными обводками вокруг глаз, как панихидные плакальщицы, готовые пролить слезу по первому зову, играют скорей роль заградительной решетки для давно потухшего очага семьи.
Анисья же (Анна Шварц), сутуловатая супружница на высоченных каблуках, с трудом храня секрет измены, изнывает от ожидания кончины безмерно опостылевшего хозяина. И когда ее план реализуется, и деньги с его еще не остывшего тела извлечены, она издает нечеловеческий вой в пустоту колосников, вызывая из мрака ночи мать любовника, Матрену (Кирстен Дене), откуда ни возьмись появившуюся на самом пике горы, словно смерть с лопатой вместо косы за плечами.
Матренин отпрыск, беспринципный бабник Никита в исполнении Фабиана Крюгера - слишком эмоциональная натура, потерявшая ум и совесть в юбках своих многочисленных пассий. Хоть не отесан и пузат, но поначалу он вызывает искренний смех публики простофильской наивностью в ожидании скорого счастья. Но постепенно мы углубляемся в его думы, увлекаемся сложными закоулками его темной души. Актер чувствует эту восходящую силу, затягивая зрителя в лабиринты блестяще исполненной парадоксальной и картинной роли.
Стоит отметить, что эта детективная история о развратном обществе позволяет режиссеру столкнуть лубочную, архаичную культуру с эстетикой комиксов, своеобразных осовремененных социальных масок. И, замечая такую сшибку, трудно определить победителя до самой финальной точки.
Старый хитрец ценой жизни соблазняет жену, нанесшую ответно смертельный удар ядовитым напитком, ставя на место убиенного благоверного - праздного любовника, ставшего отчаянным врагом и безжалостным убийцей. Из паука, молниеносно взлетающего по мешкам с пакетом отравленного пойла на самый верх, жена Анисья превращается в паучиху мнительную, злобную и неудовлетворенную. Пережитое на мешках удовольствие от грязного секса с Никиткой сменяется разочарованием в нем, отравляющими мыслями о предательстве, унижениях и мести.
Ситуацию усугубляет логика патриархата. Спасение из рук мертвого Петра в виде пачки денежных купюр попадают прямо в руки Никитки, превратившегося из нерадивого служащего в транжира, спускающего чужой капитал на попойку и наряды. Такой неряшливый и неумытый обаяшка-соблазнитель, озадаченный выбором между холдейством и воспламеняющимся чувством превосходства власти. Ведь ему ничего не стоит манипулировать секс-рабынями, унижать при падчерице свою новую жену и придушить своего новорожденного первенца. Под бормотание и заикание горбатого и богобоязненного отца Акима (Игнац Кирхнер) Никита признается в содеянном, взяв вину на себя и за отравление Петра, и убийство младенца. В то время, как Акулина (Меви Харбигер) - всего-то наивная и тихая девочка, сопровождающая распущенного брата Никиту в его променадах по магазинам и селенью. Что вызывает негативную реакцию у Анисьи, решившей, что все против нее, - и банки, и разваливающееся хозяйство, и новый супруг. А ведь даже Аким осуждает такую политику: «Вы, значит, положили в банк деньги, да и спи, а деньги тебя, значит, поваля кормить будут! Скверность это, не по закону».
Тут Аким - ироничное альтер-эго самого Толстого, убеждающего не своей лицемерной богомольностью, а прямой зависимостью от общественного мнения. Вместо поиска инструмента борьбы с аморальным сыном, этот лысый чудак с почетными запорожскими усами разглагольствует о какой-то «вещи», подбирает и не находит нужные слова, и ретируется «от греха подальше», вместо того, чтобы с ним воевать.
Параллельно развивается еще один сюжет, как вокруг тьмы власти скрепами греха возводится запретная граница для смешного. Отвратно видеть, как люди ищут смысл в удовлетворении материальных потребностей, снобизме, высокомерии, конфликте лени и богатства. Перед финальной сценой ирония из спектакля исчезает окончательно, освобождая простор для короткого праздника, а затем и звучащей приговором исповеди.
Выходит, что тема денег занимает авторов спектакля больше, чем вопрос о Боге, о котором вспоминает убийца Никита, с петлей на шее оправдываясь перед гостями Акулининой свадьбы. Звучит его большой монолог, преумноженный отрывком из «Исповеди» Толстого об истинной природе зла, пустоте существования и тщетных поисках любви в безнравственном окружении, где Бога нет. Лишь тут Никита освобождается от маски, даря нам крошечное психологическое облегчение в яркой и гротескной, но бездушной форме лубка-комикса о мамоновых оковах.
Хотя стереотипные претензии к современному миру звучат громче, театр предъявляет счет не финансовым банкам, не устоям патриархата, не отсталому феодализму, не блудливым самцам и самкам, не преступной нищете и не плохо обученному крестьянству.
Театр не разбирается и в отношениях жителей деревни к проступкам Никиты. Это, не важное, блекнет на фоне яростно бьющих фонтаном страстей?! Этнический и религиозный пафос пьесы режиссер использует в качестве приема «саспиенса», разряжая напряжение и расслабляя публику, когда перед самой кульминацией признания неожиданно вырываются на сцену живая фольклорная музыка и русская свадебная церемония и обе кажутся обескураживающе чистыми, искренними и прекрасными. А крикливость и гневливость легко отнести к традициям всякой большой сцены, а взрывы темперамента - к зажигательности южанина-режиссера.
Нельзя назвать спектакль и неудачной попыткой немца с португало-чилийскими корнями превратить славянскую трагедию в черную комедию, или поставить анти-российский спектакль про склонных к депрессиям и пьяной агрессии русских?! Вовсе нет.
На сцене весь вечер множится траурный, почти инфернальный женский силуэт матери убийцы, Матрены (Кирстен Дене), преследующе сына по пятам... И если в пьесе именно она предлагает заварить ядовитый чаёк для убиения хозяина, то тут героиня, крепкая, деятельная, седая и молчаливая, стала главным экспертом в стяжательстве достатка и почестей, а заодно и гробокопателем семейных реликвий и тайн.
На фоне игрушечного лубка, псевдо-героизма комикса история растворяющейся в греховном яде семьи вызывает архаический страх и настоящий трепет. Без Бога никаких других вариантов!
«ВЛАСТЬ ТЬМЫ»
Венский Бургтеатр, Австрия
Текст - Лев Толстой, Питер Хандке и Роланд Шиммельпфенниг
Постановка - Анту Ромеро Нуньез
Сценография - Флориан Лоше
Костюмы - Виктория Бехр
Музыка - Йоханез Хофман
Свет - Питер Бандл
Драматургия - Флориан Хирш
Исполнители:
Петр, богатый фермер - Йоханнез Криш
Анисья, его жена - Аэнне Шварц
Акулина, дочь Петра от первого брака - Мави Хорбигер
Никита, слуга - Фабиан Крюгер
Аким, отец Никиты - Игназ Кирхнер
Матрона, его жена - Кирстен Дене
Марина, сирота - Фрида-Ловиза Хаман
Анютка, вторая дочь - Палома Сиблик
Присутствующие на похоронах свадебные гости:
Йонка Драгоманска, Татьяна Гретх, Ольга Клыкова, Екатерина Малеина, Марина Паузер, Мария Солоненко, Вилли Владигерова
Вокальный ансамбль «Кумушки»
Ханс-Петер Брюкнер, Армин Гартингер, Дэвид Кеттер, Виктор Клыков, Берт Оберноштерер, Герт Верль, Майкл Викцорек, Петр Цирн
Музыканты:
Маттиас Якизис, Александр Владигеров, Константин Владигеров
Премьера - 2 апреля 2015 года
Продолжительность - 2 часа с антрактом
Официальная страница спектакля
Фото - Франциско Перальта Торреньон
P.S.
Анту Ромеро Нуньез - немецкий режиссер. Подробнее см. тут