Зажиточная жизнь советской деревни.
Из дневников Ольги Берггольц.
"20.05.1949: «Нахожусь в селе Старое Рахино, у женщины, о которой когда-то, в 44 году писала по рассказам Юрки, бывшего здесь после выборгской истории. Он, конечно, 99% придумал тогда, мой Юра. А, может, тогда было иначе, и иначе все воспрещалось, в дни, когда сломали Финляндию и шли по Европе. Первый день моих наблюдений принес только лишнее доказательство к тому же, все к тому же: полное нежелание государства считаться с человеком, полное подчинение, раскатывание его собой, создание для этого цепной, огромной, страшной системы. Весенний сев т.о. превращается в отбывание тягчайшей, почти каторжной повинности: государство нажимает на сроки и площадь, а пахать нечем: нет лошадей (14 штук на колхоз в 240 дворов) и два в общем трактора... И вот бабы вручную, мотыгами и заступами поднимают землю под пшеницу, не говоря уже об огородах. Запчастей к тракторам нет. Рабочих мужских рук - почти нет. В этом селе - 400 убитых мужчин, до войны было 450. Нет ни одного не осиротевшего двора - где сын, где муж и отец. Живут чуть не впроголодь. Вот все в этом селе - победители, это и есть народ - победитель. Как говорится, что он с этого имеет? Ну, хорошо, послевоенные трудности, пиррова победа (по крайней мере, для этого села) - но перспективы? Меня поразило какое-то, явно ощущаемое для меня, угнетенно покорное состояние людей и чуть ли не примирение с состоянием бесперспективности. Хозяин мой говорил - «конечно, если б не новая подготовка к новой войне, - мы бы встали на ноги, но ведь все же силы брошены на нее»... И в самом деле, все тракторные заводы продолжают ожесточенно выпускать танки. Вырастить лошадей - тяжело, да и много лет пройдет, пока они будут работоспособны, а ждать, чтоб их дали, - не ждут. Но больше всего поразила меня сама Земскова. Ничего общего с тем обликом, который мы, видимо, просто сочинили. Милая, обаятельная, умная и - страшно уставшая женщина. Она сказала вчера, почти рыдая: «Понимаете, жить не хочется, ну не хочется больше жить», - и несколько раз повторила это в течение дня. И сама же указала одну из причин: вчера, например, приезжали двое - секретарь обкома и секретарь райкома и ругали ее за отставание с севом. Советы - пахать на рогатом скоте, вскапывать землю - вручную, мобилизовать всех строчильщиц. Мужики, верней бабы, жалеют коров, и пахать можно не на всякой. Поэтому в качестве основной меры для выполнения плана вспашки применяется... женский ручной труд. Старик, отец хозяина, сказал - «да ведь тут львиная сила нужна, а не женская». Конечно, жалко «конягу» Салтыкова-Щедрина, ну а представить себе на месте этого надрывающегося коняги на том же пейзаже - бабу с мотыгой или - уж куда «натуралистичнее» - бабу, впряженную в плуг, а и это - вспашка на себе - практиковалось в прошлом году, да и в этом - вовсю, на своих огородах - там исключительно».
26.05.49: «…И эта страшная «установка»: «Не вооружать паспортами»! Оказывается, колхозники не имеют паспортов. Молодежи они тоже не выдаются, - чтоб никто не уезжал из колхоза».
"20.05.1949: «Нахожусь в селе Старое Рахино, у женщины, о которой когда-то, в 44 году писала по рассказам Юрки, бывшего здесь после выборгской истории. Он, конечно, 99% придумал тогда, мой Юра. А, может, тогда было иначе, и иначе все воспрещалось, в дни, когда сломали Финляндию и шли по Европе. Первый день моих наблюдений принес только лишнее доказательство к тому же, все к тому же: полное нежелание государства считаться с человеком, полное подчинение, раскатывание его собой, создание для этого цепной, огромной, страшной системы. Весенний сев т.о. превращается в отбывание тягчайшей, почти каторжной повинности: государство нажимает на сроки и площадь, а пахать нечем: нет лошадей (14 штук на колхоз в 240 дворов) и два в общем трактора... И вот бабы вручную, мотыгами и заступами поднимают землю под пшеницу, не говоря уже об огородах. Запчастей к тракторам нет. Рабочих мужских рук - почти нет. В этом селе - 400 убитых мужчин, до войны было 450. Нет ни одного не осиротевшего двора - где сын, где муж и отец. Живут чуть не впроголодь. Вот все в этом селе - победители, это и есть народ - победитель. Как говорится, что он с этого имеет? Ну, хорошо, послевоенные трудности, пиррова победа (по крайней мере, для этого села) - но перспективы? Меня поразило какое-то, явно ощущаемое для меня, угнетенно покорное состояние людей и чуть ли не примирение с состоянием бесперспективности. Хозяин мой говорил - «конечно, если б не новая подготовка к новой войне, - мы бы встали на ноги, но ведь все же силы брошены на нее»... И в самом деле, все тракторные заводы продолжают ожесточенно выпускать танки. Вырастить лошадей - тяжело, да и много лет пройдет, пока они будут работоспособны, а ждать, чтоб их дали, - не ждут. Но больше всего поразила меня сама Земскова. Ничего общего с тем обликом, который мы, видимо, просто сочинили. Милая, обаятельная, умная и - страшно уставшая женщина. Она сказала вчера, почти рыдая: «Понимаете, жить не хочется, ну не хочется больше жить», - и несколько раз повторила это в течение дня. И сама же указала одну из причин: вчера, например, приезжали двое - секретарь обкома и секретарь райкома и ругали ее за отставание с севом. Советы - пахать на рогатом скоте, вскапывать землю - вручную, мобилизовать всех строчильщиц. Мужики, верней бабы, жалеют коров, и пахать можно не на всякой. Поэтому в качестве основной меры для выполнения плана вспашки применяется... женский ручной труд. Старик, отец хозяина, сказал - «да ведь тут львиная сила нужна, а не женская». Конечно, жалко «конягу» Салтыкова-Щедрина, ну а представить себе на месте этого надрывающегося коняги на том же пейзаже - бабу с мотыгой или - уж куда «натуралистичнее» - бабу, впряженную в плуг, а и это - вспашка на себе - практиковалось в прошлом году, да и в этом - вовсю, на своих огородах - там исключительно».
26.05.49: «…И эта страшная «установка»: «Не вооружать паспортами»! Оказывается, колхозники не имеют паспортов. Молодежи они тоже не выдаются, - чтоб никто не уезжал из колхоза».