Впечатление
Позавчера, за день до закрытия, я наконец-то собрался пойти в Центральный Манеж на выставку «Второй конгресс Коминтерна», на которую в своё время указал добрый человек Александр Механик, ещё 29 июня указал, да я так и не собрался тогда - то одно, то другое… А тут, да ещё по случаю встречи со старым другом Николаем Яценко, встретились да пошли.
Пускали туда бесплатно. Народу не было вообще никого, в пределах статистической погрешности. В маленьких залах на подходе к этой картине крутили документальные фильмы того времени об этом событии, показывали всякие картинки того же времени (в частности, Кустодиева и Анненкова), и многочисленные эскизы к большой заглавной картине художника Исаака Бродского, позора нации. А в одном зальчике закольцевали речи Ленина по этому (наверное) поводу, и можно было их слушать и слушать, только никого не было в этом зальчике, а я немного послушал и дальше пошёл.
Кстати, мы встретились с Колей у памятника Жукову, и видели своими глазами небольшую, но очередь к мавзолею. Тут мы с Колей разошлись во мнениях - он считал, что это нехорошо, а мне пофигу. Ходят и ходят. Вон, в палеонтологический музей тоже ходят, на саблезубых медведей поглазеть. Почему на них можно, а тут нельзя?
Выставка, противу ожидания, произвела на меня оглушительное впечатление. Т.е., я вроде знал, что за двадцатый век в России буквально с калейдоскопической быстротой сменилось чуть меньше десятка государств (если считать не по названиям, а по целям и смыслам существования), и тот период, когда Россия считалась как бы временным плацдармом, с которого на весь мир пойдут победоносные отряды трудящихся строить царство света, свободы и труда с правопорядком, был боевым, но кратким, и больше он никогда не повторялся. Впрочем, у нас всегда так.
Там, на этот конгресс, собрались люди (со всего мира, как следовало из большой карты с цифрами делегатов из каждой страны - там даже из Австралии был кто-то, только из Латинской Америки никто не добрался), желающие поучаствовать в распространении нового света и даже огня, уничтожая по ходу дела старое зло, которое было уже невозможно терпеть, после всей этой катастрофической и бессмысленной войны и прочих угнетений.
Они всё решили, и ещё раз решили, и ещё несколько раз - и про отдельные партии в каждой стране, пока все страны не исчезнут сами собой, и про то, как они будут принимать совместные правильные решения промеж себя, и про законные и про незаконные методы и действия (они их называли «легальными» и «нелегальными», так вроде помягче выходило), и много ещё про что.
Потом было потом. Потом за ними стали все охотиться, сначала в своих странах, а потом и в ставке в России, куда они приезжали по делам и отдохнуть. Да к тому же они почти сразу стали разбегаться по другим партиям.
А ещё потом, при следующей катастрофической войне, их и вообще распустили. Но это было ещё почти через четверть века.
Но в двадцатом году никто об этом ничего не знал. Позади была одна выигранная страна, самая большая в мире, и впереди им виделся весь остальной мир.
Кошмар, в общем.
И я снова попал в эту заколдованную сказку моей жизни, когда чем больше узнаёшь, тем меньше понимаешь.
Билетёрша, приблизительно наших же лет, из старомосковских, настоящих таких интеллигенток, горько пожаловалась нам с Колей, что когда на выставку забредают школьники, она у них спрашивает, что они знают про Второй Конгресс Коминтерна. А они - представляете? - ничего не знают, потому что им в школе ничего о нём не рассказывают. Ничего! Ужас!
Я высказал предположение, что не рассказывают потому, что не знают, какими словами об этом можно рассказать. И она согласилась. Даже рассмеялась несколько нервно. Вот же незадача, а? Конгресс был, Коминтерн был, а слов для рассказа о нём нет.
Что-то мне, граждане, как-то не по себе. И от тех людей, в кинохронике и на картине Бродского, и от нас нынешних. Что-то мы все больно уж уверенные в сегодняшнем дне и в том, что из него следует.
Жаль, что выставка кончилась. Я туда ещё походил бы, посидел бы, хронику посмотрел бы. Может быть, что-нибудь и понял бы.