Отцу - Победителю посвящается...
Каждый, кто имеет счастье жить в свои детские годы с отцом, получает от него много хорошего и попезного, но начинает осознавать это, лишь сам став отцом, а еще больше - дедом.
Так и я, уже дважды дед, глядя на своих внуков, вспоминаю свои первые шаги в своей жизни, связанные со своими родителями. Это всплывает в моей памяти, как кадры из документального фильма.
Кадр первый мне рассказала моя мама.
Улица в деревне. Заполняя ее облаком пыли, движется колонна машин-бензовозов. Только что научившийся ходить кривоногий мальчик выбегает на улицу и прямо посередине дороги поднимает руку. Визжат тормоза, слегка ошарашенный водитель второй машины врезается в переднюю. Шум, гам, мат, водитель хватает мальчика под мышки и заглядывает в соседние дома. Спрашивает маму: «Чей это сын?» - «Не знаю». И я промолчал, видимо, испугался, и меня отпустили...
Уникальное фото около 1956 года. Я - слева от отца, на мне знаменитая шубка - «доха», доставшаяся по наследству, и переданная братишке справа. В середине Отец - Победитель.
Кадр второй я запомнил благодаря необычности действия. Как-то дома собрались бабушки, пьют чай и воем плачут. У меня в голове не укладывается, как же такие взрослые и плачут, как маленькие дети… Лишь спустя многие годы я догадался, вернее, прислушиваясь к разговорам старших, понял, что в тот 1953 год умер Сталин. А фильм режиссера Прошкина «Холодное лето 53-го» меня потряс и перевернул мое сознание уже во взрослой жизни.
Кадр третий. До моего поступления в школу мы жили в старом доме при школьном дворе. Как-то папа приходит с работы усталый и, обращаясь ко мне, говорит: «Что-то я плохо вижу, почитай мне заголовки газеты «Правда». Буквы в заголовках большие, и я с удовольствием откликаюсь на просьбу папы. «А теперь, вот эту статью», - читаю еще. Потом нахожу у него книгу «Это должен знать каждый». Нет, конечно, книга была не для детей, а для директора школы - это была инструкция на случай ядерной войны. И прочитав ее, я точно знал, что нужно делать, если атомная бомба взорвется слева от меня или справа. Мгновенно вычислял, куда мне спрятаться в этот миг.
Четвертый кадр вызывает в моей памяти школьный сад после моего поступления в школу в шесть лет. Отец привез целую машину саженцев яблонь, чтобы каждый ученик мог посадить себе дерево. Сам он прикинулся не слишком здоровым, чтобы копать яму за меня. Мне пришлось рыть ее самому, а я в свои 6 лет имел рост всего-то метр с маленьким хвостиком. Отец спровоцировал меня посадить яблоню и дома в нашем саду. Название сорта было не слишком мне понятным - «трансцендентный» (даже сегодня я написал это слово с двумя ошибками, благо есть Гугл - подсказчик ошибок). К десятому классу мы гуляли весной в яблоневом цвету, а дома еще целое десятилетие плодоносила моя яблоня, пока в 1979 году мороз под 60 градусов не подморозил ее до корней. Хоть и Южный Урал, но в этих краях и до этого, и после этого никогда не созревали настоящие яблоки, кроме диких ранеток.
Пятую историю рассказывал мой отец моему будущему тестю, покуривая перед печью. История касалась уже начала Великой отечественной войны. Мой отец в 1941 году был отправлен на фронт в составе лыжного батальона, т.к. он был до войны неплохим лыжником. Два эшелона остановились возле какой-то станции под Москвой. Вдруг на станцию налетели вражеские самолеты. Многие попрятались, а несколько бойцов открыли огонь. Один из самолетов загорелся, остальные улетели.
Тут наш сосед, по совместительству ставший мне тестем, стал рассказывать эту же историю с другой точки зрения - оказывается, он ехал в другом эшелоне.
Шестую историю отец рассказал позже, когда я стал расспрашивать: «Что же было дальше?». И отец рассказал:
«Наш лыжный батальон был одним из немногих хорошо экипированных частей, подготовленных к войне в зимних условиях: лыжи для передвижения, полушубки, у каждого по винтовке, боеприпасы.
«Приказ - ни шагу назад! Ноябрь 1941 года, Москва - за нами». Мороз за 30 градусов. Вместо окопов - брустверы из трупов. Продержались несколько суток.
Приказ: «В наступление!».
Первая же атака оказалась гибельной для многих бойцов. Батальон занял назначенную в приказе высоту, но ценой того, что из семисот бойцов погибли почти шестьсот. После второй атаки в живых осталось всего семнадцать. И отец написал заявление, которое писали тогда многие в самых критических ситуациях: «Если умру, считайте меня коммунистом!».
Последняя атака для него оказалось ожидаемо - роковой. Немцы все-таки отступили, и на помощь раненым и сбор погибших подоспели санитары. Моего отца обнаружили на сложенной горе из трупов. Хорошо, что он лежал сверху. Молодая санитарка увидела, что у одного из солдат выходит теплый пар из груди. Она стащила его за шинель вниз и потащила по снегу. Отец, видимо, очнулся и сказал санитарке: «Я уже труп, брось меня, девушка, ты молодая, тебе жить да жить». Тут опять начался обстрел, ранило уже девушку. Очнулся папа в санитарном поезде под станцией «Бологое» под Москвой во время очередной бомбежки. Уже в наше время он очень любил напевать песню про Бологое, которое «между Ленинградом и Москвой».
Больше года отец провалялся в разных госпиталях с простреленным навылет легким. Но разочаровавшись в эффективности лечения, его отправили домой к родителям, в деревню Лаклы на Урале. От родителей его забрала к себе домой моя будущая мама, с которой он познакомился буквально перед самым началом войны. Она выходила его козьим молоком. В 1943 г. они поженились. Папа встал на ноги, но ходить мог только с палочкой. Через некоторое время нашлось его заявление о вступлении в партию, и он снова был призван в Красную армию уже на должность политрука в офицерском звании. Мол, язык-то в порядке. Отправили его под Ленинград. После войны он с восторгом рассказывал про архитектуру осадного города. Провоевал он там недолго - его снова достал вражеский снаряд. Получив контузию, он был списан вчистую. И в своей родной деревне Лаклы возглавил детский дом. Голодной весной 1944 года отец на последние свои деньги купил мешок мелкой картошки. С учениками прокопал целину, вместе засадили картофелем огромную поляну, чем смог уже летом накормить детей. Научил их отличать и находить съедобные и целебные травы. Все дети детского дома остались в живых, а 1945 году у отца родился его первый сын, мой старший брат Леонид.
Эпизод седьмой - последний. Последние дни 1994 года. Отцу уже было 78 лет, он смотрит телевизор и крайне возмущен: «Сынок мой, посмотри, посмотри, что творится». На Кавказе в этот год началась чеченская война. Он возмущался: «Да я вместе с чеченцами сражался, с ними надо всегда по-честному, они же свои люди. У каждого народа есть подонки, ну и разбирайтесь с ними!». Я понимал его боль, пытался успокоить. Опасаясь за его здоровье, я даже сломал ему телевизор, чтобы негативные новости не поднимали ему давление. Но 23 февраля 1995 года его свалил в постель жестокий инсульт. а он мне говорил, что хотел бы дожить до 50-летия Победы.
Я приехал на День 50-летия Победы, а отец лежит в постели; он меня не смог даже назвать по имени. На меня навалилась тоска, и вдруг залетают двое сослуживцев отца: сестры Зайтуна и Земфира, работавшие с ним еще в школе. Говорят маме: «Готовь обед!». Растормошили отца, одели костюм с орденами и медалями, усадили в кресло. Налили шампанское. Отец произнес тост за девушек, - он не путал их по имени. Вспомнил их отца с которым у него прошла вся жизнь вместе. В этот миг до меня дошло - это была его Победа Жизни - над смертью.
Спасибо тебе, Отец - Победитель!
Так и я, уже дважды дед, глядя на своих внуков, вспоминаю свои первые шаги в своей жизни, связанные со своими родителями. Это всплывает в моей памяти, как кадры из документального фильма.
Кадр первый мне рассказала моя мама.
Улица в деревне. Заполняя ее облаком пыли, движется колонна машин-бензовозов. Только что научившийся ходить кривоногий мальчик выбегает на улицу и прямо посередине дороги поднимает руку. Визжат тормоза, слегка ошарашенный водитель второй машины врезается в переднюю. Шум, гам, мат, водитель хватает мальчика под мышки и заглядывает в соседние дома. Спрашивает маму: «Чей это сын?» - «Не знаю». И я промолчал, видимо, испугался, и меня отпустили...
Уникальное фото около 1956 года. Я - слева от отца, на мне знаменитая шубка - «доха», доставшаяся по наследству, и переданная братишке справа. В середине Отец - Победитель.
Кадр второй я запомнил благодаря необычности действия. Как-то дома собрались бабушки, пьют чай и воем плачут. У меня в голове не укладывается, как же такие взрослые и плачут, как маленькие дети… Лишь спустя многие годы я догадался, вернее, прислушиваясь к разговорам старших, понял, что в тот 1953 год умер Сталин. А фильм режиссера Прошкина «Холодное лето 53-го» меня потряс и перевернул мое сознание уже во взрослой жизни.
Кадр третий. До моего поступления в школу мы жили в старом доме при школьном дворе. Как-то папа приходит с работы усталый и, обращаясь ко мне, говорит: «Что-то я плохо вижу, почитай мне заголовки газеты «Правда». Буквы в заголовках большие, и я с удовольствием откликаюсь на просьбу папы. «А теперь, вот эту статью», - читаю еще. Потом нахожу у него книгу «Это должен знать каждый». Нет, конечно, книга была не для детей, а для директора школы - это была инструкция на случай ядерной войны. И прочитав ее, я точно знал, что нужно делать, если атомная бомба взорвется слева от меня или справа. Мгновенно вычислял, куда мне спрятаться в этот миг.
Четвертый кадр вызывает в моей памяти школьный сад после моего поступления в школу в шесть лет. Отец привез целую машину саженцев яблонь, чтобы каждый ученик мог посадить себе дерево. Сам он прикинулся не слишком здоровым, чтобы копать яму за меня. Мне пришлось рыть ее самому, а я в свои 6 лет имел рост всего-то метр с маленьким хвостиком. Отец спровоцировал меня посадить яблоню и дома в нашем саду. Название сорта было не слишком мне понятным - «трансцендентный» (даже сегодня я написал это слово с двумя ошибками, благо есть Гугл - подсказчик ошибок). К десятому классу мы гуляли весной в яблоневом цвету, а дома еще целое десятилетие плодоносила моя яблоня, пока в 1979 году мороз под 60 градусов не подморозил ее до корней. Хоть и Южный Урал, но в этих краях и до этого, и после этого никогда не созревали настоящие яблоки, кроме диких ранеток.
Пятую историю рассказывал мой отец моему будущему тестю, покуривая перед печью. История касалась уже начала Великой отечественной войны. Мой отец в 1941 году был отправлен на фронт в составе лыжного батальона, т.к. он был до войны неплохим лыжником. Два эшелона остановились возле какой-то станции под Москвой. Вдруг на станцию налетели вражеские самолеты. Многие попрятались, а несколько бойцов открыли огонь. Один из самолетов загорелся, остальные улетели.
Тут наш сосед, по совместительству ставший мне тестем, стал рассказывать эту же историю с другой точки зрения - оказывается, он ехал в другом эшелоне.
Шестую историю отец рассказал позже, когда я стал расспрашивать: «Что же было дальше?». И отец рассказал:
«Наш лыжный батальон был одним из немногих хорошо экипированных частей, подготовленных к войне в зимних условиях: лыжи для передвижения, полушубки, у каждого по винтовке, боеприпасы.
«Приказ - ни шагу назад! Ноябрь 1941 года, Москва - за нами». Мороз за 30 градусов. Вместо окопов - брустверы из трупов. Продержались несколько суток.
Приказ: «В наступление!».
Первая же атака оказалась гибельной для многих бойцов. Батальон занял назначенную в приказе высоту, но ценой того, что из семисот бойцов погибли почти шестьсот. После второй атаки в живых осталось всего семнадцать. И отец написал заявление, которое писали тогда многие в самых критических ситуациях: «Если умру, считайте меня коммунистом!».
Последняя атака для него оказалось ожидаемо - роковой. Немцы все-таки отступили, и на помощь раненым и сбор погибших подоспели санитары. Моего отца обнаружили на сложенной горе из трупов. Хорошо, что он лежал сверху. Молодая санитарка увидела, что у одного из солдат выходит теплый пар из груди. Она стащила его за шинель вниз и потащила по снегу. Отец, видимо, очнулся и сказал санитарке: «Я уже труп, брось меня, девушка, ты молодая, тебе жить да жить». Тут опять начался обстрел, ранило уже девушку. Очнулся папа в санитарном поезде под станцией «Бологое» под Москвой во время очередной бомбежки. Уже в наше время он очень любил напевать песню про Бологое, которое «между Ленинградом и Москвой».
Больше года отец провалялся в разных госпиталях с простреленным навылет легким. Но разочаровавшись в эффективности лечения, его отправили домой к родителям, в деревню Лаклы на Урале. От родителей его забрала к себе домой моя будущая мама, с которой он познакомился буквально перед самым началом войны. Она выходила его козьим молоком. В 1943 г. они поженились. Папа встал на ноги, но ходить мог только с палочкой. Через некоторое время нашлось его заявление о вступлении в партию, и он снова был призван в Красную армию уже на должность политрука в офицерском звании. Мол, язык-то в порядке. Отправили его под Ленинград. После войны он с восторгом рассказывал про архитектуру осадного города. Провоевал он там недолго - его снова достал вражеский снаряд. Получив контузию, он был списан вчистую. И в своей родной деревне Лаклы возглавил детский дом. Голодной весной 1944 года отец на последние свои деньги купил мешок мелкой картошки. С учениками прокопал целину, вместе засадили картофелем огромную поляну, чем смог уже летом накормить детей. Научил их отличать и находить съедобные и целебные травы. Все дети детского дома остались в живых, а 1945 году у отца родился его первый сын, мой старший брат Леонид.
Эпизод седьмой - последний. Последние дни 1994 года. Отцу уже было 78 лет, он смотрит телевизор и крайне возмущен: «Сынок мой, посмотри, посмотри, что творится». На Кавказе в этот год началась чеченская война. Он возмущался: «Да я вместе с чеченцами сражался, с ними надо всегда по-честному, они же свои люди. У каждого народа есть подонки, ну и разбирайтесь с ними!». Я понимал его боль, пытался успокоить. Опасаясь за его здоровье, я даже сломал ему телевизор, чтобы негативные новости не поднимали ему давление. Но 23 февраля 1995 года его свалил в постель жестокий инсульт. а он мне говорил, что хотел бы дожить до 50-летия Победы.
Я приехал на День 50-летия Победы, а отец лежит в постели; он меня не смог даже назвать по имени. На меня навалилась тоска, и вдруг залетают двое сослуживцев отца: сестры Зайтуна и Земфира, работавшие с ним еще в школе. Говорят маме: «Готовь обед!». Растормошили отца, одели костюм с орденами и медалями, усадили в кресло. Налили шампанское. Отец произнес тост за девушек, - он не путал их по имени. Вспомнил их отца с которым у него прошла вся жизнь вместе. В этот миг до меня дошло - это была его Победа Жизни - над смертью.
Спасибо тебе, Отец - Победитель!