Гламурный уикэнд - высококультурный
О прошлой субботе барыня изволили культурно отдыхать в дамском коллективе. Коллектив окультурился примерно-интеллигентно и просил еще, МарьСанна - как обычно, быстро достигла точки насыщения и запросила просмотра новых поступлений в Gate31, Раммштайна в наушниках и шампанского.
Это мы на "Адептов красного" в Третьяковку зашли. Малявин со своими бабами в размерах и цветах как у пожарных машин и в чехлах на оные же, конечно, впечатляет сильно, я бы даже сказала, несколько визуально оглоушивает. Я даже в какой-то степени могу понять художественных академиков, которые хотели выгнать его вон за его выпускную картину "Смех" (за которую он потом премию в Париже получит) - наглость какая, над академиками какими-то деревенскими бабами смеяться, да еще так громко, ярко, переливчато и с открытым ртом. Кабы не Репин, не было бы того Малявина, ишь, намалевал, не кланяясь в сторону авторитетов, кто позволил.
Да, ничего в отечестве в этом отношениии не меняется, но не будем о грустном, мы не для этого ходили)
Но мое некультурное эстетическое "я" зависло в зале Архипова. Потому, что это было почти то же самое, что вглядываться в семейный альбом и узнавать все эти канонические рязанские лица - "О, а вот же, у них всех носы точно такие же, как у моего дедушки Николая! А это точь-в точь мой неистовый прадед-революционер Иван Куклев-Гусаров, и взгляд, и скулы, и нос опять же (типичный рязанский нос с каким-то другим перепутать трудно, да)! А это жена его, прабабка Пелагея, только молодая еще, в праздничном платке, крутобокая, острая на язык и тяжелая на руку, не боящаяся ни волка, ни жандарма!"
Там в его рязанском цикле есть замечательная картина "Гости", на которой изображена деревенская горница с распахнутыми окнами, за которыми поля и солнечный день, и бабы у самовара чешут в этой горнице языками, не обращая внимания на некоторый присущий месту бардак (который перекочевал перестановкой с картины соседней, не помню, как называется, кажется, "Весна". Горница та же, самовара на столе не было, бардак уже был).
И вот я стояла перед ней, и было у меня странное ощущение, что я в ней когда-то была, и мне тут все свое, я даже знаю, где за печкой ведро, и куда со стола самовар потом отправляют. И вроде бы горница в избе у бабы Клаши в деревне за Воскресенском была не точно такая...но ведь одновременно и точно такая же. Архетипическая и где-то в моем генетическом коде закопанная всерязанская горница.
И, конечно, пейзажи и портреты северной деревни стоят того, чтобы их видеть. Вроде бы ничего особенного, обычная такая, серо-коричневая, расхлябистая и покосившаяся еще при самом первом обустройстве, наша русская хтонь. А вот чем дольше в нее смотришь, тем больше хочется туда, встать прямо вот на эту, разбитую телегами, природную суглинистую грязь и, потрогав мокрый серый сруб, вдохнуть выцветший холодный воздух, повернуться в сторону такого же цвета деревянного сельского погоста, впечатывающего серый крест в это серое небо, ухмыльнуться и про себя сказать "Что, супостаты, выкусили? Да, мы тут жили, живем и будем живы, под этим небом славян, оно не для вас покрашено".
А в деревне этой девочки-девушки призрачной красоты, почти бесцветные, сливающиеся глазами и кожей с холодным серым небом и холодной серой водой. И вроде бы она только что тут была, прозрачная, светлая и тихая как полярная ночь. И вдруг нет ее, слилась с камнями, водой и воздухом, как и не было ее вовсе, примерещилась и ушла...
Ну, в общем, не жалко вам тысячи рублей на полчаса такой эстетики (на большее не рассчитывайте, это я вам с запасом на эксурсовода), то сходите.
А МарьСанна утянула дамский коллектив на завтра в Пушкинский, исключительно в диетических целях - ну, плюс 2 кило за праздники это вам не фунт, и не изюму. Хотя МарьСанна и была так впечатлена влиянием марципанов на свой организм, что под этим впечатлением сбросила уже 2400, но решила закрепить достигнутое.
Так что завтра мы идем туда на фламандский натюрморт.
Лично я не знаю лучшего способа надежно отбить аппетит перед ужином, чем разглядывать хотя бы минут 40 тушки дохлых птиц и зверей посреди очисток и опрокинутых бокалов вперемешку с (наверняка) немытыми овощами, фруктами и устрицами.
Это мы на "Адептов красного" в Третьяковку зашли. Малявин со своими бабами в размерах и цветах как у пожарных машин и в чехлах на оные же, конечно, впечатляет сильно, я бы даже сказала, несколько визуально оглоушивает. Я даже в какой-то степени могу понять художественных академиков, которые хотели выгнать его вон за его выпускную картину "Смех" (за которую он потом премию в Париже получит) - наглость какая, над академиками какими-то деревенскими бабами смеяться, да еще так громко, ярко, переливчато и с открытым ртом. Кабы не Репин, не было бы того Малявина, ишь, намалевал, не кланяясь в сторону авторитетов, кто позволил.
Да, ничего в отечестве в этом отношениии не меняется, но не будем о грустном, мы не для этого ходили)
Но мое некультурное эстетическое "я" зависло в зале Архипова. Потому, что это было почти то же самое, что вглядываться в семейный альбом и узнавать все эти канонические рязанские лица - "О, а вот же, у них всех носы точно такие же, как у моего дедушки Николая! А это точь-в точь мой неистовый прадед-революционер Иван Куклев-Гусаров, и взгляд, и скулы, и нос опять же (типичный рязанский нос с каким-то другим перепутать трудно, да)! А это жена его, прабабка Пелагея, только молодая еще, в праздничном платке, крутобокая, острая на язык и тяжелая на руку, не боящаяся ни волка, ни жандарма!"
Там в его рязанском цикле есть замечательная картина "Гости", на которой изображена деревенская горница с распахнутыми окнами, за которыми поля и солнечный день, и бабы у самовара чешут в этой горнице языками, не обращая внимания на некоторый присущий месту бардак (который перекочевал перестановкой с картины соседней, не помню, как называется, кажется, "Весна". Горница та же, самовара на столе не было, бардак уже был).
И вот я стояла перед ней, и было у меня странное ощущение, что я в ней когда-то была, и мне тут все свое, я даже знаю, где за печкой ведро, и куда со стола самовар потом отправляют. И вроде бы горница в избе у бабы Клаши в деревне за Воскресенском была не точно такая...но ведь одновременно и точно такая же. Архетипическая и где-то в моем генетическом коде закопанная всерязанская горница.
И, конечно, пейзажи и портреты северной деревни стоят того, чтобы их видеть. Вроде бы ничего особенного, обычная такая, серо-коричневая, расхлябистая и покосившаяся еще при самом первом обустройстве, наша русская хтонь. А вот чем дольше в нее смотришь, тем больше хочется туда, встать прямо вот на эту, разбитую телегами, природную суглинистую грязь и, потрогав мокрый серый сруб, вдохнуть выцветший холодный воздух, повернуться в сторону такого же цвета деревянного сельского погоста, впечатывающего серый крест в это серое небо, ухмыльнуться и про себя сказать "Что, супостаты, выкусили? Да, мы тут жили, живем и будем живы, под этим небом славян, оно не для вас покрашено".
А в деревне этой девочки-девушки призрачной красоты, почти бесцветные, сливающиеся глазами и кожей с холодным серым небом и холодной серой водой. И вроде бы она только что тут была, прозрачная, светлая и тихая как полярная ночь. И вдруг нет ее, слилась с камнями, водой и воздухом, как и не было ее вовсе, примерещилась и ушла...
Ну, в общем, не жалко вам тысячи рублей на полчаса такой эстетики (на большее не рассчитывайте, это я вам с запасом на эксурсовода), то сходите.
А МарьСанна утянула дамский коллектив на завтра в Пушкинский, исключительно в диетических целях - ну, плюс 2 кило за праздники это вам не фунт, и не изюму. Хотя МарьСанна и была так впечатлена влиянием марципанов на свой организм, что под этим впечатлением сбросила уже 2400, но решила закрепить достигнутое.
Так что завтра мы идем туда на фламандский натюрморт.
Лично я не знаю лучшего способа надежно отбить аппетит перед ужином, чем разглядывать хотя бы минут 40 тушки дохлых птиц и зверей посреди очисток и опрокинутых бокалов вперемешку с (наверняка) немытыми овощами, фруктами и устрицами.