Романтика советского секса по-научному, которого не было
Романтика советского секса по-научному, которого не было
Не люблю слово sex, насажденное искусственно сгенерированными мемами «В Советском Союзе секса нет» и «В Москве найт лайф отсутствует». Растянувшаяся на два десятилетия история позднего СССР насыщена конфронтирующими проектами внутренней и внешней генерации, типа «Всесильная Юля» для уничтожения сельскохозяйственной науки или «Берегите мужчин!» для спасения человечества от англосаксонской войны полов Ж против М. Руководство КПСС постепенно сдавало страну, предавая преданную ее идеям часть населения, и это оказалось грамотно: внешние проекты имели влияние на массовое сознание, а внутренние приносили лишь мимолетное отрезвление и потом закручивалось все то же самое.
Благодаря грамотной политике выход из семидесятилетнего цикла произошел относительно бескровно по сравнению со входом, когда было много крови и разрухи, особенно очень много неопределенности будущего.
Однако романтика в СССР не просто была, страна была буквально пропитана романтикой. И дели рождались не просто так, о чем я и тщусь рассказать.
Говорят, есть курортные романы: «А ты стоишь на берегу в синем платье». Однако не меньше было романов экспедиционных.
История первая произошла в Западной Сибири, в сказочном месте окрестностей поселка Тымск на старице реки Оби от Мыльдджино до Вертикоса. Экзотический поселок всего три сотни жителей отражал в одной капле национальный фейерверк всей России: русские, поляки, немцы, бывший белогвардеец и настоящий бомж-книжник. Как это сочетается с морозом под пятьдесят, не знаю, но половая свобода Западной Сибири поражала воображение. К тому же в Томской области любили и опекали художников, их даже в вытрезвитель не забирали, чем они несказанно гордились. Юлия Мымрик написала романтичные стихи Туманами на Соре.
История однако не о Юле, хотя она достойна того, а о двух Светланах - брюнетке и блондинке. И был начальник экспедиции, высокого роста позер и юморист Сергей Беэр, которого далеко и надолго послала жена Татьяна, сбежав на биостанцию на Белом море.
К сожалению, на этом выплеске ранней формы политики разрушения семьи придется остановиться отдельно. Он произошел на самом пике отказов жен мужьям в половой жизни. Косвенно спровоцировал сталинский запрет абортов. Как только разрешили, матери массово повели дочерей на аборт, так глубок был ужас беременности. От того осталось немало бесплодных женщин. Карательную психиатрию придумали в Вашингтоне, а карательная гинекология - доморощенное изобретение. Сейчас поверить невозможно, что это было. В памяти осталась лишь глупость «В Советском Союзе секса нет».
Это конечно дикость: сначала несколько поколений протянуло жизнь без одного вида лица противоположного пола, а когда вернуть семью стало возможно, женщины по своей воле отказались от самого главного по части комфорта и счастья. Во многих семьях не было общего языка, некоторые дрались и тарелки били от ненависти между половыми партнерами. Сейчас другая ситуация и во многом не лучше, похоже на то, что изобразила героиня Елизаветы Боярской в фильме Шахназарова «Анна Каренина». Однако такого количества страдающих от сексуальной депривации мужчин сейчас нет.
Женщины страдают от сексуальной депривации не меньше мужчин, но у них это проявляется иначе и последствия другие, не столь очевидные.
Удивительно, что мы биологи, почти ничего о себе не знали.
Вот такие «жертвы режима» отправлялись искать романтических приключений в экспедиции. А там страсти разыгрывались нешуточные. У Сергея дошло до того, что он иногда ноги переставлял циркулем, яйца пухли и буквально отваливались от организма. И принял жесткое решение жениться. Однако вопрос выбора оказался запредельно сложным.
Понять его чувства нетрудно, достаточно было знать детали. Светлана темненька, мастер спорта по художественной гимнастике, свела с ума половину мужского населения поселка, хотя там была своя местная достопримечательность на почте бюстом на зависть Семенович и аналогичной кормой. По каким-то тайным причинам женской души у этой Светланы Сергей вызывал отторжение. Возможно, она уже сделала свой выбор жизни и не хотела рисковать. Сергей подстраховался, в Тымск вот-вот должна была приехать Светлана светленькая, чудесная златокудрая девушка с легким характером. Увидел он ее в нашей лаборатории биологии развития животных Биофака, где наша сокурсница выпуска 1972 года Екатерина Месснер делала ему диск-электрофорез водорастворимых белков Bithynia inflata для определения видового статуса этого носителя опасного паразита печени Opisthorchis felineus. Исследования именно этой экспедиции выявили реальную эпидемическую обстановку в бассейне Оби с заражением до ста процентов населения и пучком вторичных заболеваний - цирроз, астма, псориаз. Разумеется, о своей роли товарищи ученые не думали, всласть отдаваясь естественным страстям.
Сергей, повторяю, подошел к вопросу серьезно и после облома с одной Светланой отдал силы на очаровывание другой. Первая возмутилась, почему он те же слова говорит другой женщине. Поскольку все жили в одной большой комнате бывшего магазина, где с потолка балки падали, Сергей как начальник экспедиции не мог выдумать лучше, чем написать приказ об отправке Светланы темненькой в качестве лаборанта при мне в командировку в Мыльджино. А меня по-человечески попросил. Потом, в институте, он представил все иначе. А тогда мы набрали бензину, взяли драгу для ловли улиток и микроскоп для исследования их печени на предмет обнаружения в ней паразита. Светлана была умопомрачительной не только по внешним данным, это был единственный в моей научной жизни работоспособный и безотказный лаборант. Результаты мы привезли исчерпывающие и добавили Сергею заслуг в его научной карьере, чем он ни с кем не делился. Будущего ребенка он хотел назвать Иннокентием.
Через положенное природой время его полноправная Светлана родила сына Антона, которого я никогда не видел и который очевидно не подозревает о моем существовании как человека, без которого возможно он бы и на свет не появился.
Написать воспоминания о романтике советских экспедиций меня побудила именно несправедливость жизни. Конечно, мой взгляд однобокий, он просто позволяет закрыть пробел, потому что все остальное было известно без меня. А меня слышать никто не хотел включая самое Светлану, которая на меня несправедливо обиделась.
Теоретически должен радоваться своей жизнеутверждающей роли, если бы не одно обстоятельство. У нас у всех были те же проблемы, что и у Сергея, только у меня к этому добавились проблемы с работой. У меня уже был сын Даниил и я ездил в экспедиции не за романтикой, а за деньгами. Позже переключился на шабащки, что было более продуктивно, хотя и намного тяжелее в физическом и особенно моральном плане. Кроме работы в отпуск, подрабатывал ночным сторожем и дворником. Иногда по ночам возил пассажиров на Запорожце. В Москве романтики оказалось еще больше. Участок мой дворницкий располагался на Среднем Кисловском переулке на задах Консерватории, там же мы и числились по подставным паспортам, что позволяет мне с гордостью говорить: я тоже работал в Консерватории. Эта история описана в заметке «Я- дворник», которую опубликовал Илья Толстой в своей газете «Птичий рынок».
Просвет в жизни был только один, когда мама от своего ДСК-1 получила квартиру для нас на 15-й Парковой. Это было очень далеко от работы, но было счастье. Вернувшись из очередной шабашки, не попал в график дежурств из-за вредной старушки-сменщицы. После той ночи судьба подарила нам дочь Дарью. О ее рождении я узнал на шабашке в поселке Калининградской области, название которого не помню.
Надо сказать, что судьба Натальи была неоправданно трудной. Одна из причин - мы, два студента, по факту сделали открытие, изложенное в ее дипломной работе, о поведении наведенных гамма-лучами предмутационных состояний в хромосомах двух видов Crepis capillaris и C. tectorum с разным эволюционным состоянием. И попали под мясорубку профессора Иосифа Щапиро. Ничего необычного в этом не было, Шапиро был типичным профессором позднесовесткой науки, когда поощрялись распри и свары. Для этого даже придумали такой способ повышения зарплаты, как сокращение штатов, когда сокращаемых должен выявлять сам коллектив. Разрушили все научные школы, о чем с грустью говорил выдающийся миколог Юрий Дьяков. Из нашей кафедры генетики никто из выпускников не смог устроиться по специальности. Мне с моими проблемами скорее повезло на фоне других. Особенно жалко было Юру Момота и Иру Север, которые так и сгинули где-то на просторах неласковой Родины.
Необычным было только то, что с профессором Шапиро кто-то спорил и получал значимые результаты. Точнее, спорил я, а удар пришелся по Наталье. Меня с моим дипломом он пропустил, хотя на его вопрос я ответил по-хамски, что было правильно, но необычно. Потому что никаких «Иду на грозу» я в жизни не видел, кроме как в зеркале. Гранин где-то познакомился с Тимофеевым-Ресовским и стал буквально одержим идеей описать то, в чем до конца разобраться не мог.
Шапиро поставил мне в вину, что я мало насчитал аберраций и сделал такие далеко идущие выводы. Назвал другую свою дипломницу, которая насчитала гораздо больше и никаких выводов не сделала. В профессорской ментальности это заслуга, выводы может делать только он. Что не помешало ему украсть материал собственной дипломницы и опубликовать под именем своим и двух своих сотрудниц спустя полгода после защиты Натальи. Ей поставили позорную для кафедры тройку, но это была победа. Шапиро отказался от нее и сделал все возможное, чтобы он вообще не защитилась. Зачем ему это было нужно, не знаю. Возможно, профессиональная ревность, с которой я столкнулся тоже, когда от отчаянья в преддверии неизбежного увольнения попросил похотливого замдекана и пьяницу Бориса Логвиненко приписать свою фамилию к моим статьям и тот отказался.
Мне невозможно понять, как хрупкая болезненная женщина со зрением минус десять могла насчитать огромное число аберраций трудоемким метафазным методом, пережить весь этот кошмар, одновременно выносить и родить здорового ребенка.
У меня нет таких талантов, я считал анафазным методом, да и то с большим трудом и при помощи руководителя Нины Орловой (Визжилиной). Она вошла в историю как жестких замдекана, многих чудиков отчислила. Жаль, потому что Орлова была классиком генетического анализа посильнее наших двух депрессивных профессоров Шапиро и Алиханяна.
Разрулил ситуацию на редкость позитивный человек, который по факту руководил кафедрой генетики - Марлен Асланян.
Спустя много лет в той же 263-й аудитории на кафедре генетики, где мы с разным успехом защитили свои дипломы, меня реабилитировал Александр Рубанович, завлабораторией экологической генетики ИОГен. Талантливый выпускник МИФИ в своей политически грамотно выверенной диссертации отдельную главу посвятил оценке того, сколько надо считать для получения значимого результата при разных вероятностях эффекта. Наверно, эта аудитория до того не слышала грамотной статистики. Все наши достоверные по методу хи-квадрат задачи малого практикума по генетике были подделкой для пятерок.
Уже позже в собственной работе по генетике карпа и карася мне стало понятно, что три к одному, такой закон, как много дум наводит он, не выполняется никогда. Отклонения всегда носят значимый характер благодаря птицам, перепадам в доступности кислорода и каким-то внутренним факторам, которые, например, приводят к значительному превышению Y-сперматозоидов над X.
Вот так первая романтическая история плавно перетекла во вторую, о которой я мало чего могу рассказать без риска остаться непонятым. В любом случае наша жизнь ярче всех романов мира. Я невольно повторил судьбу своего отца и то же самое случилось с сыном. Первая жена отца Эдит была яркой и эксцентричной - плод ослепительно молниеносной любви русского бизнесмена еврейской национальности и медсестры санатория в Швейцарии. Эльза была весьма жизнерадостным человеком и дожила до глубокой старости. Людям с нынешним стереотипным мышлением не понять, как в СССР выживали такие люди. Между тем эта страна всегда поддерживала чудиков, на том стоим и это основа всей нашей романтики и половой и научной.
Еще одна история произошла с другим начальником экспедиции, дальним родственником Льва Толстого и очень на него похожим во всех отношениях Владимиром Кривицким. Его экспедиция от ГЕОХИ им.Вернадского была практически единственной, продолжавшей исследования по тематике самого Вернадского в исследовании биогеохимических провинций. Я слышал что-то и о другой экспедиции по недостатку йода. Экспедиция Кривицкого занималась провинцией с избытком меди в Черной Хайбулле на Южном Урале. Это надо видеть, красоту и необычность тех мест. Конгломерат башкирской и русской культур. Постоянные грозы с молниями шире полнеба. Ручьи из самоцветов. Кварцевая гряда на много километров, ослепительная на Солнце. Остатки дореволюционных шахт и рудников.
Таких агрессивных комаров и такой экзотики я не видел нигде. Невозможно представить, что увидишь за кустами: три пустых бутылки на пне почему-то из-под уксуса и троллейбус без рогов. Как все это туда попало? Троллейбус наверно по воздуху, а пень? Никаких деревьев в округе не было. Да и заросли красочных мальв я тоже больше нигде не видел. Экспедиционный вездеход ГАЗ-66 до этого места не доехал.
Кривицкий был настоящим экспедиционником, классическим русским путешественником, выжившим в серьезных передрягах. В него стреляли браконьеры краба в Приморье. Он искал Тунгусский метеорит и там стреляли просто так, для завязки разговора.
Позже и с ним мы ездили на шабашку где-то между Москвой и Ригой. Рубанович тоже был, под ним леса развались точно в тот момент, когда на стройку пришла посмотреть на нас наша повариха Лида. Не слишком удачно приземлившись, Рубанович запустил в нее случайной щепкой из-под ног и произнес сакральное: «Пошла-прочь-чертова-кукла».
Лида, не слишком обласканная мужским вниманием, потом с удовлетворением рассказывала, что такого мата в жизни не слышала - к вопросу о человеческом восприятии реальности. Это так, к слову. Невозможно не вспомнить, потому что наша шабашка и конкретно Кривицкий с его огромной бородой исполнила роль студенческого строительного отряда для СМИ и параллельно исчерпала запас противозачаточных средств в местной аптеке.
Однако вернемся на Южный Урал. У Кривицкого всегда была персональная палатка, и не только потому, что он начальник экспедиции, но и для случайных связей. Атмосфера в его экспедиции была поразительно доброжелательной. Прочная репутация бабника на ближайшем общении никак не сказывалась, он был как ни странно чем-то сродни Рубановичу как своей противоположности: казалось, кроме науки человека ничего не интересовало. Интерес разумеется разный.
Из-за репутации или параллельно в нам приехала с проверкой от ГЕОХИ радиохимик Энгельсина Тюрюканова. И была поражена полным отсутствием психологических трений, потому что ни одна экспедиция не обходится без враждующего треугольника повар-водитель-начальник. Это все в полной мере увидел позже в другой экспедиции ГЕОХИ Анатолия Краснова по разработке геохимических методов поиска золота в Узбекистане и над Иссык-Кулем в Киргизии. Даже пурга в июле на высоте три с половиной тысячи метров не остудила человеческие страсти. Геологический поселок был похож на коммунальную Воронью Слободку Москвы.
У Кривицкого ничего этого не было и Энгельсина была счастлива таким фактом. Поваром у нас была Надежда из того же ГЕОХИ, за старательную заботу мы звали ее Асяй - мама по-башкирски.
Энгельсина оказалась поклонником Тимофеева-Ресовского, что для меня было подарком судьбы на пике кампании его шельмования.
Таких подарков в моей жизни было много, когда все врут, ты сходишь с ума и вдруг приходит оправдание твоей правоты благодаря случайному пересечению судеб.
Энгельсина благополучно уехала. Мы выполнили программу и по биохимии Кривицкого и по геоботанике Маргариты Скарлыгиной-Уфимцевой из Питера, экспедиция разлетелась, а мы с водителем вернулись в Москву - ему одному не положено - в разгар Олимпиады-80. Машину поставили в огороде на Сходне, я отвез водителя на Запорожце до Ленинградского шоссе, дальше мне было нельзя из-за кордонов. А до этого на МКАД от нас ушел в ночь, забрав бутылку спирта, счастливый Кривицкий, намереваясь улететь на курорт втайне от жены Елены Беловой.
В положенный день мы собрались и тожественно въехали на нашем ГАЗ-66 в ГЕОХИ, как только что с Урала. Все были довольны, особенно Кривицкий, отдохнувший от жены в настоящем романе с большой любовью. Мы же с водителем были счастливы по-своему, побыть дома с собственными женами и еще получить за это экспедиционные.
Не тут-то было. Белова нашла в складках пальто Кривицкого записку, по-женски возбудилась и настрочила в партком ГЕОХИ, благо нашлись добрые советчицы, сами давно без мужей. К концу того же дня бедная женщина поняла, что со своим ростом метр восемьдесят мужика в жизни больше не получит, как во время сталинских репрессий, а для мужа это вообще не потеря, и забрала заявление. Однако ему успели дать ход. Последовал развод и проблемы с работой. В положенное все той же биологией время одна из сотрудниц ГЕОХИ родила девочку. Это произошло на полгода раньше моей Даши.
Родила и умерла...
Дело происходило в подмосковном городке. На беду у одинокой женщины оказалось антиквариата на шесть тысяч рублей, единственной владелицей которого оказалась ничего не ведающая младенец Маша, плод большой и случайной любви.
Кривицкий нашел для ребенка кормилицу в том же городке и установил отцовство по суду. Вынудили родственники умершей любовницы с претензиями на антиквариат.
А дальше случилось нечто невообразимое. На научной конференции, уж не знаю, какой, к Кривицкому обратилась с просьбой-предложением Лида из наукограда по другую сторону Москвы. Он ответил, что ребенок ему дорого дался... Спустя буквально несколько дней кормилица девочки взмолилась: достали! Володя сгонял в Черноголовку, заручился согласием, что все в силе, и через Москву погнал тайно вывозить ребенка.
Надо отдать должное Лиде, обычный советский научный работник в трудную годину всеобщего распада вырастила девочку, как родную дочь. Кривицкий на ней ненадолго остановился, но гараж построил. Я тоже внес свои пять копеек. Удивительны городок Черноголовка с улицей Первой: выходишь из подъезда сразу на лыжах в лес. Чего человеку не хватало?
Третья история не имеет отношения отношения к экспедициям и от этого она еще более красочна, благо произошла с сотрудниками ВНИИ Сельскохозяйственной биотехнологии в самом центре Москвы на Среднем Кисловском переулке, где в приснопамятные времена для царя квасили капусту. Тут центром внимания была Изабелла Марьяхина.
Заведующим лаборатории клеточной инженерии растений был Иван Глущенко - личность экзотическая, от которого после стычек на ученых советах самого Трофима Лысенко увозили на скорой помощи. Иван не сдал своих сотрудников под раздачу, как того требовал Лысенко. Когда он умер, на макулатуру сдали его архив, я успел сунуть туда нос и поразился: это был набор оттисков статей по непостоянству генома, позже обоснованному Романом Хесиным-Лурье на других фактах.
Вот что такое человек умирает в восемьдесят лет неожиданно. Старик успел набраться молекулярной биологии в соседнем подъезде из трех нашего ВНИИ, где располагалась лаборатория Валерия Сойфера и его зама Юры Титова, с которым мы несколько лет копали колодцы в Зеленоградской и построили дом на моем собственном участке в Санаторной.
Дом давно не мой и крышу сорвало...
У Юры случилась романтическая любовь с дипломницей Сойфера Олей, вырос сын. На свадьбе Оля была очень красивая в стиле ранней Ходченковой из «Благословите женщину» Говорухина.
После смерти Глущенко лабораторию возглавила выпускница кафедры генетики Валентина Внучкова, женщина со стальных характером. У нее работали все и никто не знал, зачем. Я так не умею. Между тем она занималась делом архиважным: получение в культуре in vitro первичного материала для селекции пшеницы, ячменя, томата.
Марьяхина занималась чесноком, как и я, ее лаборант, взятый из жалости под угрозой увольнения из лаборатории иммунитета растений, где мы не сошлись характером с Гелием Тарабриным. Я ему угрожал убийством посредством ружья ТОЗ-9. На описании процесса снаряжения патрона старик сломался, склонил седую голову и покорно произнес: «Я вас понимаю, пока я здесь сижу, вам ничего не светит».
Директор Муромцев распорядился перевести меня в другую лабораторию. Последний раз перед смертью я видел его в Думе, будучи парламентским корреспондентом Международной еврейской газеты Танкреда Голенпольского.
Однако я разбежался и растекся. Так вот, Марьяхина была полным аналогом Кривицкого из противоположного пола. Было бы интересно поставить скрещивание, но это невозможно из-за проблем генетического анализа у Homo sapiens и прежде всего разницы в возрасте. С людьми вообще сложно. В силу избранного метода приходилось множество часов проводить в стерином боксе, только это была упрощенная стерильность по сравнению с культурой человеческих клеток, где мы с Натальей в лаборатории кариологии человека Прокофьевой-Бельговской Института Энгельгардта сажали фибробласты абортусов и пьянели то ли от взаимных чувств, то ли от обилия паров спирта в замкнутом пространстве. Для растений и среда беднее и опасность заражения меньше. Можно всласть наговориться.
Внучкова своими успешными работами доводила до исступления Раису Бутенко, претендовавшую на лидерство в культуре ткани растений. Марьяхина с удовольствием доводила до исступления Внучкову детальными рассказами о своих половых похождениях. То, что она успела рассказать мне в том же боксе, я безоговорочно одобряю и поддерживаю. Например, ей надо было заручиться подписью Нуждина, известного своей манерой ставить студенткам зачет после принудительного полового сношения. Однако Изабелла все обустроила проще, твердо обещав сношение вечером того же дня. Вне связи с этим, будучи исключенной из комсомола на Биофаке, Изабелла при утверждении собственного исключения на уровне МГУ ухитрилась единолично представлять Биофак и естественно сорвала процедуру, сделав вид, что речь не про нее.
По ее словам, ее родители выдали ее замуж насильно, за очень правильного и соответственно скучного человека. Позже я наткнулся в сети на его описания тех событий, кардинально отличающихся от красочных своей естественностью сказок Изабеллы. Наверное она об этом знала и потому как бы для внука описала свою версию, которая осталась недоступной.
От принудительного по словам Изабеллы брака осталась дочь Ирина. Она родила сына от любимого человека Владимира и умерла.
Какая-то нехорошая традиция, но истории-то разные.
Опять же по словам Изабеллы, Володю женила на себе подруга Ирины Татьяна. Далее Изабелла отчалила на ПМЖ в Израиль с одним из любимых своих любовников после смерти самого любимого от рассеянного склероза. Там уже была его дочь, с которой мне довелось за отдельные деньги штукатурить эту лабораторию. Девушка с богатыми интересами, мы всласть наговорились. В Израиле она заняла активную политическую позиции, что страну не спасло зависимости.
Мне кажется, самая яркая история моя собственная. Возможно, по причине того, что здесь я знаю больше и все участники писали стихи. Чехов, Визбор и Якушева смелее, но высказанное слово неизбежно всего лишь бледная тень мысли.
Внучкова была типичным непризнанным русским гением, возбудившим только бесталанных соперников. Однако мне удалось больше с помощью обработок тимусной ДНК, подсказанных Юрой Титовым. Будучи оригинатором сорта томатов и кандидатом биологических наук, сам Юра об это не помнит. Пережитые страсти заставили его стереть науку из памяти.
Не люблю слово sex, насажденное искусственно сгенерированными мемами «В Советском Союзе секса нет» и «В Москве найт лайф отсутствует». Растянувшаяся на два десятилетия история позднего СССР насыщена конфронтирующими проектами внутренней и внешней генерации, типа «Всесильная Юля» для уничтожения сельскохозяйственной науки или «Берегите мужчин!» для спасения человечества от англосаксонской войны полов Ж против М. Руководство КПСС постепенно сдавало страну, предавая преданную ее идеям часть населения, и это оказалось грамотно: внешние проекты имели влияние на массовое сознание, а внутренние приносили лишь мимолетное отрезвление и потом закручивалось все то же самое.
Благодаря грамотной политике выход из семидесятилетнего цикла произошел относительно бескровно по сравнению со входом, когда было много крови и разрухи, особенно очень много неопределенности будущего.
Однако романтика в СССР не просто была, страна была буквально пропитана романтикой. И дели рождались не просто так, о чем я и тщусь рассказать.
Говорят, есть курортные романы: «А ты стоишь на берегу в синем платье». Однако не меньше было романов экспедиционных.
История первая произошла в Западной Сибири, в сказочном месте окрестностей поселка Тымск на старице реки Оби от Мыльдджино до Вертикоса. Экзотический поселок всего три сотни жителей отражал в одной капле национальный фейерверк всей России: русские, поляки, немцы, бывший белогвардеец и настоящий бомж-книжник. Как это сочетается с морозом под пятьдесят, не знаю, но половая свобода Западной Сибири поражала воображение. К тому же в Томской области любили и опекали художников, их даже в вытрезвитель не забирали, чем они несказанно гордились. Юлия Мымрик написала романтичные стихи Туманами на Соре.
История однако не о Юле, хотя она достойна того, а о двух Светланах - брюнетке и блондинке. И был начальник экспедиции, высокого роста позер и юморист Сергей Беэр, которого далеко и надолго послала жена Татьяна, сбежав на биостанцию на Белом море.
К сожалению, на этом выплеске ранней формы политики разрушения семьи придется остановиться отдельно. Он произошел на самом пике отказов жен мужьям в половой жизни. Косвенно спровоцировал сталинский запрет абортов. Как только разрешили, матери массово повели дочерей на аборт, так глубок был ужас беременности. От того осталось немало бесплодных женщин. Карательную психиатрию придумали в Вашингтоне, а карательная гинекология - доморощенное изобретение. Сейчас поверить невозможно, что это было. В памяти осталась лишь глупость «В Советском Союзе секса нет».
Это конечно дикость: сначала несколько поколений протянуло жизнь без одного вида лица противоположного пола, а когда вернуть семью стало возможно, женщины по своей воле отказались от самого главного по части комфорта и счастья. Во многих семьях не было общего языка, некоторые дрались и тарелки били от ненависти между половыми партнерами. Сейчас другая ситуация и во многом не лучше, похоже на то, что изобразила героиня Елизаветы Боярской в фильме Шахназарова «Анна Каренина». Однако такого количества страдающих от сексуальной депривации мужчин сейчас нет.
Женщины страдают от сексуальной депривации не меньше мужчин, но у них это проявляется иначе и последствия другие, не столь очевидные.
Удивительно, что мы биологи, почти ничего о себе не знали.
Вот такие «жертвы режима» отправлялись искать романтических приключений в экспедиции. А там страсти разыгрывались нешуточные. У Сергея дошло до того, что он иногда ноги переставлял циркулем, яйца пухли и буквально отваливались от организма. И принял жесткое решение жениться. Однако вопрос выбора оказался запредельно сложным.
Понять его чувства нетрудно, достаточно было знать детали. Светлана темненька, мастер спорта по художественной гимнастике, свела с ума половину мужского населения поселка, хотя там была своя местная достопримечательность на почте бюстом на зависть Семенович и аналогичной кормой. По каким-то тайным причинам женской души у этой Светланы Сергей вызывал отторжение. Возможно, она уже сделала свой выбор жизни и не хотела рисковать. Сергей подстраховался, в Тымск вот-вот должна была приехать Светлана светленькая, чудесная златокудрая девушка с легким характером. Увидел он ее в нашей лаборатории биологии развития животных Биофака, где наша сокурсница выпуска 1972 года Екатерина Месснер делала ему диск-электрофорез водорастворимых белков Bithynia inflata для определения видового статуса этого носителя опасного паразита печени Opisthorchis felineus. Исследования именно этой экспедиции выявили реальную эпидемическую обстановку в бассейне Оби с заражением до ста процентов населения и пучком вторичных заболеваний - цирроз, астма, псориаз. Разумеется, о своей роли товарищи ученые не думали, всласть отдаваясь естественным страстям.
Сергей, повторяю, подошел к вопросу серьезно и после облома с одной Светланой отдал силы на очаровывание другой. Первая возмутилась, почему он те же слова говорит другой женщине. Поскольку все жили в одной большой комнате бывшего магазина, где с потолка балки падали, Сергей как начальник экспедиции не мог выдумать лучше, чем написать приказ об отправке Светланы темненькой в качестве лаборанта при мне в командировку в Мыльджино. А меня по-человечески попросил. Потом, в институте, он представил все иначе. А тогда мы набрали бензину, взяли драгу для ловли улиток и микроскоп для исследования их печени на предмет обнаружения в ней паразита. Светлана была умопомрачительной не только по внешним данным, это был единственный в моей научной жизни работоспособный и безотказный лаборант. Результаты мы привезли исчерпывающие и добавили Сергею заслуг в его научной карьере, чем он ни с кем не делился. Будущего ребенка он хотел назвать Иннокентием.
Через положенное природой время его полноправная Светлана родила сына Антона, которого я никогда не видел и который очевидно не подозревает о моем существовании как человека, без которого возможно он бы и на свет не появился.
Написать воспоминания о романтике советских экспедиций меня побудила именно несправедливость жизни. Конечно, мой взгляд однобокий, он просто позволяет закрыть пробел, потому что все остальное было известно без меня. А меня слышать никто не хотел включая самое Светлану, которая на меня несправедливо обиделась.
Теоретически должен радоваться своей жизнеутверждающей роли, если бы не одно обстоятельство. У нас у всех были те же проблемы, что и у Сергея, только у меня к этому добавились проблемы с работой. У меня уже был сын Даниил и я ездил в экспедиции не за романтикой, а за деньгами. Позже переключился на шабащки, что было более продуктивно, хотя и намного тяжелее в физическом и особенно моральном плане. Кроме работы в отпуск, подрабатывал ночным сторожем и дворником. Иногда по ночам возил пассажиров на Запорожце. В Москве романтики оказалось еще больше. Участок мой дворницкий располагался на Среднем Кисловском переулке на задах Консерватории, там же мы и числились по подставным паспортам, что позволяет мне с гордостью говорить: я тоже работал в Консерватории. Эта история описана в заметке «Я- дворник», которую опубликовал Илья Толстой в своей газете «Птичий рынок».
Просвет в жизни был только один, когда мама от своего ДСК-1 получила квартиру для нас на 15-й Парковой. Это было очень далеко от работы, но было счастье. Вернувшись из очередной шабашки, не попал в график дежурств из-за вредной старушки-сменщицы. После той ночи судьба подарила нам дочь Дарью. О ее рождении я узнал на шабашке в поселке Калининградской области, название которого не помню.
Надо сказать, что судьба Натальи была неоправданно трудной. Одна из причин - мы, два студента, по факту сделали открытие, изложенное в ее дипломной работе, о поведении наведенных гамма-лучами предмутационных состояний в хромосомах двух видов Crepis capillaris и C. tectorum с разным эволюционным состоянием. И попали под мясорубку профессора Иосифа Щапиро. Ничего необычного в этом не было, Шапиро был типичным профессором позднесовесткой науки, когда поощрялись распри и свары. Для этого даже придумали такой способ повышения зарплаты, как сокращение штатов, когда сокращаемых должен выявлять сам коллектив. Разрушили все научные школы, о чем с грустью говорил выдающийся миколог Юрий Дьяков. Из нашей кафедры генетики никто из выпускников не смог устроиться по специальности. Мне с моими проблемами скорее повезло на фоне других. Особенно жалко было Юру Момота и Иру Север, которые так и сгинули где-то на просторах неласковой Родины.
Необычным было только то, что с профессором Шапиро кто-то спорил и получал значимые результаты. Точнее, спорил я, а удар пришелся по Наталье. Меня с моим дипломом он пропустил, хотя на его вопрос я ответил по-хамски, что было правильно, но необычно. Потому что никаких «Иду на грозу» я в жизни не видел, кроме как в зеркале. Гранин где-то познакомился с Тимофеевым-Ресовским и стал буквально одержим идеей описать то, в чем до конца разобраться не мог.
Шапиро поставил мне в вину, что я мало насчитал аберраций и сделал такие далеко идущие выводы. Назвал другую свою дипломницу, которая насчитала гораздо больше и никаких выводов не сделала. В профессорской ментальности это заслуга, выводы может делать только он. Что не помешало ему украсть материал собственной дипломницы и опубликовать под именем своим и двух своих сотрудниц спустя полгода после защиты Натальи. Ей поставили позорную для кафедры тройку, но это была победа. Шапиро отказался от нее и сделал все возможное, чтобы он вообще не защитилась. Зачем ему это было нужно, не знаю. Возможно, профессиональная ревность, с которой я столкнулся тоже, когда от отчаянья в преддверии неизбежного увольнения попросил похотливого замдекана и пьяницу Бориса Логвиненко приписать свою фамилию к моим статьям и тот отказался.
Мне невозможно понять, как хрупкая болезненная женщина со зрением минус десять могла насчитать огромное число аберраций трудоемким метафазным методом, пережить весь этот кошмар, одновременно выносить и родить здорового ребенка.
У меня нет таких талантов, я считал анафазным методом, да и то с большим трудом и при помощи руководителя Нины Орловой (Визжилиной). Она вошла в историю как жестких замдекана, многих чудиков отчислила. Жаль, потому что Орлова была классиком генетического анализа посильнее наших двух депрессивных профессоров Шапиро и Алиханяна.
Разрулил ситуацию на редкость позитивный человек, который по факту руководил кафедрой генетики - Марлен Асланян.
Спустя много лет в той же 263-й аудитории на кафедре генетики, где мы с разным успехом защитили свои дипломы, меня реабилитировал Александр Рубанович, завлабораторией экологической генетики ИОГен. Талантливый выпускник МИФИ в своей политически грамотно выверенной диссертации отдельную главу посвятил оценке того, сколько надо считать для получения значимого результата при разных вероятностях эффекта. Наверно, эта аудитория до того не слышала грамотной статистики. Все наши достоверные по методу хи-квадрат задачи малого практикума по генетике были подделкой для пятерок.
Уже позже в собственной работе по генетике карпа и карася мне стало понятно, что три к одному, такой закон, как много дум наводит он, не выполняется никогда. Отклонения всегда носят значимый характер благодаря птицам, перепадам в доступности кислорода и каким-то внутренним факторам, которые, например, приводят к значительному превышению Y-сперматозоидов над X.
Вот так первая романтическая история плавно перетекла во вторую, о которой я мало чего могу рассказать без риска остаться непонятым. В любом случае наша жизнь ярче всех романов мира. Я невольно повторил судьбу своего отца и то же самое случилось с сыном. Первая жена отца Эдит была яркой и эксцентричной - плод ослепительно молниеносной любви русского бизнесмена еврейской национальности и медсестры санатория в Швейцарии. Эльза была весьма жизнерадостным человеком и дожила до глубокой старости. Людям с нынешним стереотипным мышлением не понять, как в СССР выживали такие люди. Между тем эта страна всегда поддерживала чудиков, на том стоим и это основа всей нашей романтики и половой и научной.
Еще одна история произошла с другим начальником экспедиции, дальним родственником Льва Толстого и очень на него похожим во всех отношениях Владимиром Кривицким. Его экспедиция от ГЕОХИ им.Вернадского была практически единственной, продолжавшей исследования по тематике самого Вернадского в исследовании биогеохимических провинций. Я слышал что-то и о другой экспедиции по недостатку йода. Экспедиция Кривицкого занималась провинцией с избытком меди в Черной Хайбулле на Южном Урале. Это надо видеть, красоту и необычность тех мест. Конгломерат башкирской и русской культур. Постоянные грозы с молниями шире полнеба. Ручьи из самоцветов. Кварцевая гряда на много километров, ослепительная на Солнце. Остатки дореволюционных шахт и рудников.
Таких агрессивных комаров и такой экзотики я не видел нигде. Невозможно представить, что увидишь за кустами: три пустых бутылки на пне почему-то из-под уксуса и троллейбус без рогов. Как все это туда попало? Троллейбус наверно по воздуху, а пень? Никаких деревьев в округе не было. Да и заросли красочных мальв я тоже больше нигде не видел. Экспедиционный вездеход ГАЗ-66 до этого места не доехал.
Кривицкий был настоящим экспедиционником, классическим русским путешественником, выжившим в серьезных передрягах. В него стреляли браконьеры краба в Приморье. Он искал Тунгусский метеорит и там стреляли просто так, для завязки разговора.
Позже и с ним мы ездили на шабашку где-то между Москвой и Ригой. Рубанович тоже был, под ним леса развались точно в тот момент, когда на стройку пришла посмотреть на нас наша повариха Лида. Не слишком удачно приземлившись, Рубанович запустил в нее случайной щепкой из-под ног и произнес сакральное: «Пошла-прочь-чертова-кукла».
Лида, не слишком обласканная мужским вниманием, потом с удовлетворением рассказывала, что такого мата в жизни не слышала - к вопросу о человеческом восприятии реальности. Это так, к слову. Невозможно не вспомнить, потому что наша шабашка и конкретно Кривицкий с его огромной бородой исполнила роль студенческого строительного отряда для СМИ и параллельно исчерпала запас противозачаточных средств в местной аптеке.
Однако вернемся на Южный Урал. У Кривицкого всегда была персональная палатка, и не только потому, что он начальник экспедиции, но и для случайных связей. Атмосфера в его экспедиции была поразительно доброжелательной. Прочная репутация бабника на ближайшем общении никак не сказывалась, он был как ни странно чем-то сродни Рубановичу как своей противоположности: казалось, кроме науки человека ничего не интересовало. Интерес разумеется разный.
Из-за репутации или параллельно в нам приехала с проверкой от ГЕОХИ радиохимик Энгельсина Тюрюканова. И была поражена полным отсутствием психологических трений, потому что ни одна экспедиция не обходится без враждующего треугольника повар-водитель-начальник. Это все в полной мере увидел позже в другой экспедиции ГЕОХИ Анатолия Краснова по разработке геохимических методов поиска золота в Узбекистане и над Иссык-Кулем в Киргизии. Даже пурга в июле на высоте три с половиной тысячи метров не остудила человеческие страсти. Геологический поселок был похож на коммунальную Воронью Слободку Москвы.
У Кривицкого ничего этого не было и Энгельсина была счастлива таким фактом. Поваром у нас была Надежда из того же ГЕОХИ, за старательную заботу мы звали ее Асяй - мама по-башкирски.
Энгельсина оказалась поклонником Тимофеева-Ресовского, что для меня было подарком судьбы на пике кампании его шельмования.
Таких подарков в моей жизни было много, когда все врут, ты сходишь с ума и вдруг приходит оправдание твоей правоты благодаря случайному пересечению судеб.
Энгельсина благополучно уехала. Мы выполнили программу и по биохимии Кривицкого и по геоботанике Маргариты Скарлыгиной-Уфимцевой из Питера, экспедиция разлетелась, а мы с водителем вернулись в Москву - ему одному не положено - в разгар Олимпиады-80. Машину поставили в огороде на Сходне, я отвез водителя на Запорожце до Ленинградского шоссе, дальше мне было нельзя из-за кордонов. А до этого на МКАД от нас ушел в ночь, забрав бутылку спирта, счастливый Кривицкий, намереваясь улететь на курорт втайне от жены Елены Беловой.
В положенный день мы собрались и тожественно въехали на нашем ГАЗ-66 в ГЕОХИ, как только что с Урала. Все были довольны, особенно Кривицкий, отдохнувший от жены в настоящем романе с большой любовью. Мы же с водителем были счастливы по-своему, побыть дома с собственными женами и еще получить за это экспедиционные.
Не тут-то было. Белова нашла в складках пальто Кривицкого записку, по-женски возбудилась и настрочила в партком ГЕОХИ, благо нашлись добрые советчицы, сами давно без мужей. К концу того же дня бедная женщина поняла, что со своим ростом метр восемьдесят мужика в жизни больше не получит, как во время сталинских репрессий, а для мужа это вообще не потеря, и забрала заявление. Однако ему успели дать ход. Последовал развод и проблемы с работой. В положенное все той же биологией время одна из сотрудниц ГЕОХИ родила девочку. Это произошло на полгода раньше моей Даши.
Родила и умерла...
Дело происходило в подмосковном городке. На беду у одинокой женщины оказалось антиквариата на шесть тысяч рублей, единственной владелицей которого оказалась ничего не ведающая младенец Маша, плод большой и случайной любви.
Кривицкий нашел для ребенка кормилицу в том же городке и установил отцовство по суду. Вынудили родственники умершей любовницы с претензиями на антиквариат.
А дальше случилось нечто невообразимое. На научной конференции, уж не знаю, какой, к Кривицкому обратилась с просьбой-предложением Лида из наукограда по другую сторону Москвы. Он ответил, что ребенок ему дорого дался... Спустя буквально несколько дней кормилица девочки взмолилась: достали! Володя сгонял в Черноголовку, заручился согласием, что все в силе, и через Москву погнал тайно вывозить ребенка.
Надо отдать должное Лиде, обычный советский научный работник в трудную годину всеобщего распада вырастила девочку, как родную дочь. Кривицкий на ней ненадолго остановился, но гараж построил. Я тоже внес свои пять копеек. Удивительны городок Черноголовка с улицей Первой: выходишь из подъезда сразу на лыжах в лес. Чего человеку не хватало?
Третья история не имеет отношения отношения к экспедициям и от этого она еще более красочна, благо произошла с сотрудниками ВНИИ Сельскохозяйственной биотехнологии в самом центре Москвы на Среднем Кисловском переулке, где в приснопамятные времена для царя квасили капусту. Тут центром внимания была Изабелла Марьяхина.
Заведующим лаборатории клеточной инженерии растений был Иван Глущенко - личность экзотическая, от которого после стычек на ученых советах самого Трофима Лысенко увозили на скорой помощи. Иван не сдал своих сотрудников под раздачу, как того требовал Лысенко. Когда он умер, на макулатуру сдали его архив, я успел сунуть туда нос и поразился: это был набор оттисков статей по непостоянству генома, позже обоснованному Романом Хесиным-Лурье на других фактах.
Вот что такое человек умирает в восемьдесят лет неожиданно. Старик успел набраться молекулярной биологии в соседнем подъезде из трех нашего ВНИИ, где располагалась лаборатория Валерия Сойфера и его зама Юры Титова, с которым мы несколько лет копали колодцы в Зеленоградской и построили дом на моем собственном участке в Санаторной.
Дом давно не мой и крышу сорвало...
У Юры случилась романтическая любовь с дипломницей Сойфера Олей, вырос сын. На свадьбе Оля была очень красивая в стиле ранней Ходченковой из «Благословите женщину» Говорухина.
После смерти Глущенко лабораторию возглавила выпускница кафедры генетики Валентина Внучкова, женщина со стальных характером. У нее работали все и никто не знал, зачем. Я так не умею. Между тем она занималась делом архиважным: получение в культуре in vitro первичного материала для селекции пшеницы, ячменя, томата.
Марьяхина занималась чесноком, как и я, ее лаборант, взятый из жалости под угрозой увольнения из лаборатории иммунитета растений, где мы не сошлись характером с Гелием Тарабриным. Я ему угрожал убийством посредством ружья ТОЗ-9. На описании процесса снаряжения патрона старик сломался, склонил седую голову и покорно произнес: «Я вас понимаю, пока я здесь сижу, вам ничего не светит».
Директор Муромцев распорядился перевести меня в другую лабораторию. Последний раз перед смертью я видел его в Думе, будучи парламентским корреспондентом Международной еврейской газеты Танкреда Голенпольского.
Однако я разбежался и растекся. Так вот, Марьяхина была полным аналогом Кривицкого из противоположного пола. Было бы интересно поставить скрещивание, но это невозможно из-за проблем генетического анализа у Homo sapiens и прежде всего разницы в возрасте. С людьми вообще сложно. В силу избранного метода приходилось множество часов проводить в стерином боксе, только это была упрощенная стерильность по сравнению с культурой человеческих клеток, где мы с Натальей в лаборатории кариологии человека Прокофьевой-Бельговской Института Энгельгардта сажали фибробласты абортусов и пьянели то ли от взаимных чувств, то ли от обилия паров спирта в замкнутом пространстве. Для растений и среда беднее и опасность заражения меньше. Можно всласть наговориться.
Внучкова своими успешными работами доводила до исступления Раису Бутенко, претендовавшую на лидерство в культуре ткани растений. Марьяхина с удовольствием доводила до исступления Внучкову детальными рассказами о своих половых похождениях. То, что она успела рассказать мне в том же боксе, я безоговорочно одобряю и поддерживаю. Например, ей надо было заручиться подписью Нуждина, известного своей манерой ставить студенткам зачет после принудительного полового сношения. Однако Изабелла все обустроила проще, твердо обещав сношение вечером того же дня. Вне связи с этим, будучи исключенной из комсомола на Биофаке, Изабелла при утверждении собственного исключения на уровне МГУ ухитрилась единолично представлять Биофак и естественно сорвала процедуру, сделав вид, что речь не про нее.
По ее словам, ее родители выдали ее замуж насильно, за очень правильного и соответственно скучного человека. Позже я наткнулся в сети на его описания тех событий, кардинально отличающихся от красочных своей естественностью сказок Изабеллы. Наверное она об этом знала и потому как бы для внука описала свою версию, которая осталась недоступной.
От принудительного по словам Изабеллы брака осталась дочь Ирина. Она родила сына от любимого человека Владимира и умерла.
Какая-то нехорошая традиция, но истории-то разные.
Опять же по словам Изабеллы, Володю женила на себе подруга Ирины Татьяна. Далее Изабелла отчалила на ПМЖ в Израиль с одним из любимых своих любовников после смерти самого любимого от рассеянного склероза. Там уже была его дочь, с которой мне довелось за отдельные деньги штукатурить эту лабораторию. Девушка с богатыми интересами, мы всласть наговорились. В Израиле она заняла активную политическую позиции, что страну не спасло зависимости.
Мне кажется, самая яркая история моя собственная. Возможно, по причине того, что здесь я знаю больше и все участники писали стихи. Чехов, Визбор и Якушева смелее, но высказанное слово неизбежно всего лишь бледная тень мысли.
Внучкова была типичным непризнанным русским гением, возбудившим только бесталанных соперников. Однако мне удалось больше с помощью обработок тимусной ДНК, подсказанных Юрой Титовым. Будучи оригинатором сорта томатов и кандидатом биологических наук, сам Юра об это не помнит. Пережитые страсти заставили его стереть науку из памяти.