Трилогия о Малыше и Карлсоне как внеидеологическая сказка
Среди любимых сказок моего детства почётное место отведено «Малышу и Карлсону». Книга эта сама по себе хороша, но ещё лучше её делает отсутствие всякой идеологии, как явной, так и скрытой.
Казалось бы, мир «Малыша и Карлсона» - типичный мещанский мирок: благополучная семья, живущая своей маленькой жизнью, где никто не интересуется судьбами человечества, не борется ни с какими глобальными несправедливостями и не исповедует никаких высоких идеалов.
Малыш - заведомо не Гаврош, которого манят баррикады, и не Кибальчиш, борец с буржуинами. Он и не «крапивинский мальчик», ибо у героев Крапивина всегда есть в жизни какая-то острая неурядица - в семье, во дворе, в школе, т.е. в достаточно близком кругу (трагедия, драма, чья-то подлость, с коими герою надлежит справиться).
Малыш же в целом благополучен, а его огорчения обычны для ребёнка в нормальной семье: он нуждается в друге, мечтает о собаке, печалится от недостатка внимания родителей и брата с сестрой, которые заметно его старше. Вместе с тем есть ощущение, что семья Малыша - любящая и дружная, а значит все недопонимания в конце концов разрешатся.
Но главное, мир сказок о Малыше и Карлсоне нельзя назвать мещанским, поскольку мещанство - всегда на контрасте: уютный уголок среди всеобщего угнетения, благополучие среди нищеты, душевная ограниченность на фоне высоких устремлений.
В мире Малыша таких контрастов нет. Там нет бедности. Нет неравенства, социального расслоения, которыми отмечен, например, «Ветер в ивах», или сказки о Мэри Поппинс, где удобство семейного быта поддерживают минимум трое слуг, не считая самой няни Мэри. Правда, семья Малыша дважды нанимает «домомучительницу» фрекен Бок, но ненадолго и по объективным причинам, когда действительно не с кем оставить маленького ребёнка. Да и назвать фрекен Бок угнетённой натурой не повернётся язык.
Если в сказках о Буратино и Чиполлино, в «Лоскутике и Облаке» или «Трёх толстяках» мир отчётливо несправедлив и нуждается в переустройстве, то трилогия о Малыше воплощает скорее мир счастливого будущего, где все кардинальные проблемы уже решены или, по крайней мере, потеряли свою остроту.
Примечательно обстоит дело с возвышенными стремлениями. За все три повести никто, кажется, ни разу не задаёт Малышу дурацкого вопроса: «кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» Малышу незачем предаваться мечтам о том, что будет через 10 или 20 лет. Все его мечты на своём примере воплощает Карлсон, причём в настоящем времени: он уже сейчас лучший в мире художник, лучший в мире жонглёр, лучший специалист по паровым машинам и т.д. и т.п.
Отдельное спасибо автору: во всех трёх сказках нет ни слова о религии и вере. Эта тема там просто лишняя. Ни Малыш, ни его семья, ни прочие персонажи не ходят ни в какие церкви, не соблюдают никаких обрядов и не вспоминают ни о каких богах - трудно представить подобное, скажем, у Марка Твена, не упускавшего случай высмеять религию, или, напротив, у Андерсена, старавшегося любой добродетели придать религиозное звучание.
Даже когда перед Малышом и его домочадцами появляется натуральный летающий человечек, ни у кого и в мыслях не возникает параллель с ангелами (равно как и с чертями - извечными каверзниками у Гоголя). Фрекен Бок трактует пропеллер Карлсона (сказочную деталь) с позиций достижений науки - мол, до чего техника дошла. Впрочем, «оккультный» взгляд тоже обозначен: Линдгрен охотно подтрунивает над боязнью привидений, над интересом к потусторонним мирам, но даже там о религии нет ни слова.
Нет и подспудных, завуалированных евангельских мотивов, какими пронизаны, например, «Хроники Нарнии» и «Маленький принц» - признанные шедевры детской литературы, мне однако неблизкие.
Сказки о Карлсоне честнее. Автор, адресуясь к ребёнку, не уподобляется Снежной Королеве: а давай-ка под видом захватывающих приключений я возьму тебя за руку и завлеку в свою веру, чтобы ты стал её адептом. Скорее наоборот: трикстер Карлсон являет собой насмешку над всеми нравоучениями и педагогическими практиками. Своими шалостями Карлсон бросает вызов всякому воспитанию, зато избавляет Малыша от одиночества и придаёт его жизни смысл.
Не вызывает согласия известная трактовка, будто Карлсон - выдумка Малыша, его альтер-эго, бунтарская сторона его внешне покорной натуры, а на самом деле, мол, никакого Карлсона нет. Думается, такую трактовку породила мода на психоанализ, отчасти потеснившая в XX веке моду на религию, но недалеко от неё ушедшая. Общее звено обоих течений: человек одинок, и спасти его могут лишь незримые нематериальные силы, обитающие, главным образом, у него в голове.
По текстам повестей Линдгрен нет ни единого подтверждения, что Карлсон Малышом выдуман. Напротив, все три книги строятся на опровержении этой мысли: окружение Малыша не верило в существование Карлсона, а он-таки появился, живёхонький, во плоти, жизнерадостный, и полный дурных манер, что только усиливает его обаяние.
Т.о. символически «Малыш и Карлсон» - скорее о том, что чудеса сбываются, и дети видят их первыми, а не о том, что каждый сам себе дедушка Фрейд.
Притом у Линдгрен нет инфантилизма, которым грешат многие современные детские авторы, пишущие про зайчиков, котиков и т.п. Персонажи трилогии Линдгрен не слащавы и не картонны, это настоящие живые характеры - где-то комичные, как жулики Филле и Рулле, где-то лиричные, как Малыш, где-то неоднозначные, как фрекен Бок с дядей Юлиусом, которые поначалу кажутся неприятными, но затем и в них проступает душевность.
Чего ещё нет в «Малыше и Карлсоне» (и не надо!) - так это навязшей темы принцев и принцесс. Будь автором Шарль Перро, или прославивший себя «Чёрной курицей» Погорельский - думаю, Карлсон у них непременно оказался бы принцем той или иной степени заколдованности. Не исключено также, что в финале его бы расколдовали, и он сделался бы вежливым статным красавцем, перестав, однако, быть Карлсоном, к вящему удовольствию автора-моралиста (почти как Пиноккио у Коллоди).
Остаётся лишь радоваться тому, насколько Линдгрен оказалась мудрее литературных традиций и заезженных штампов. Думаю, сказкам о Малыше и Карлсоне, как всякому удачному исключению из правил, предстоит ещё долгая жизнь в детской литературе.
Казалось бы, мир «Малыша и Карлсона» - типичный мещанский мирок: благополучная семья, живущая своей маленькой жизнью, где никто не интересуется судьбами человечества, не борется ни с какими глобальными несправедливостями и не исповедует никаких высоких идеалов.
Малыш - заведомо не Гаврош, которого манят баррикады, и не Кибальчиш, борец с буржуинами. Он и не «крапивинский мальчик», ибо у героев Крапивина всегда есть в жизни какая-то острая неурядица - в семье, во дворе, в школе, т.е. в достаточно близком кругу (трагедия, драма, чья-то подлость, с коими герою надлежит справиться).
Малыш же в целом благополучен, а его огорчения обычны для ребёнка в нормальной семье: он нуждается в друге, мечтает о собаке, печалится от недостатка внимания родителей и брата с сестрой, которые заметно его старше. Вместе с тем есть ощущение, что семья Малыша - любящая и дружная, а значит все недопонимания в конце концов разрешатся.
Но главное, мир сказок о Малыше и Карлсоне нельзя назвать мещанским, поскольку мещанство - всегда на контрасте: уютный уголок среди всеобщего угнетения, благополучие среди нищеты, душевная ограниченность на фоне высоких устремлений.
В мире Малыша таких контрастов нет. Там нет бедности. Нет неравенства, социального расслоения, которыми отмечен, например, «Ветер в ивах», или сказки о Мэри Поппинс, где удобство семейного быта поддерживают минимум трое слуг, не считая самой няни Мэри. Правда, семья Малыша дважды нанимает «домомучительницу» фрекен Бок, но ненадолго и по объективным причинам, когда действительно не с кем оставить маленького ребёнка. Да и назвать фрекен Бок угнетённой натурой не повернётся язык.
Если в сказках о Буратино и Чиполлино, в «Лоскутике и Облаке» или «Трёх толстяках» мир отчётливо несправедлив и нуждается в переустройстве, то трилогия о Малыше воплощает скорее мир счастливого будущего, где все кардинальные проблемы уже решены или, по крайней мере, потеряли свою остроту.
Примечательно обстоит дело с возвышенными стремлениями. За все три повести никто, кажется, ни разу не задаёт Малышу дурацкого вопроса: «кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» Малышу незачем предаваться мечтам о том, что будет через 10 или 20 лет. Все его мечты на своём примере воплощает Карлсон, причём в настоящем времени: он уже сейчас лучший в мире художник, лучший в мире жонглёр, лучший специалист по паровым машинам и т.д. и т.п.
Отдельное спасибо автору: во всех трёх сказках нет ни слова о религии и вере. Эта тема там просто лишняя. Ни Малыш, ни его семья, ни прочие персонажи не ходят ни в какие церкви, не соблюдают никаких обрядов и не вспоминают ни о каких богах - трудно представить подобное, скажем, у Марка Твена, не упускавшего случай высмеять религию, или, напротив, у Андерсена, старавшегося любой добродетели придать религиозное звучание.
Даже когда перед Малышом и его домочадцами появляется натуральный летающий человечек, ни у кого и в мыслях не возникает параллель с ангелами (равно как и с чертями - извечными каверзниками у Гоголя). Фрекен Бок трактует пропеллер Карлсона (сказочную деталь) с позиций достижений науки - мол, до чего техника дошла. Впрочем, «оккультный» взгляд тоже обозначен: Линдгрен охотно подтрунивает над боязнью привидений, над интересом к потусторонним мирам, но даже там о религии нет ни слова.
Нет и подспудных, завуалированных евангельских мотивов, какими пронизаны, например, «Хроники Нарнии» и «Маленький принц» - признанные шедевры детской литературы, мне однако неблизкие.
Сказки о Карлсоне честнее. Автор, адресуясь к ребёнку, не уподобляется Снежной Королеве: а давай-ка под видом захватывающих приключений я возьму тебя за руку и завлеку в свою веру, чтобы ты стал её адептом. Скорее наоборот: трикстер Карлсон являет собой насмешку над всеми нравоучениями и педагогическими практиками. Своими шалостями Карлсон бросает вызов всякому воспитанию, зато избавляет Малыша от одиночества и придаёт его жизни смысл.
Не вызывает согласия известная трактовка, будто Карлсон - выдумка Малыша, его альтер-эго, бунтарская сторона его внешне покорной натуры, а на самом деле, мол, никакого Карлсона нет. Думается, такую трактовку породила мода на психоанализ, отчасти потеснившая в XX веке моду на религию, но недалеко от неё ушедшая. Общее звено обоих течений: человек одинок, и спасти его могут лишь незримые нематериальные силы, обитающие, главным образом, у него в голове.
По текстам повестей Линдгрен нет ни единого подтверждения, что Карлсон Малышом выдуман. Напротив, все три книги строятся на опровержении этой мысли: окружение Малыша не верило в существование Карлсона, а он-таки появился, живёхонький, во плоти, жизнерадостный, и полный дурных манер, что только усиливает его обаяние.
Т.о. символически «Малыш и Карлсон» - скорее о том, что чудеса сбываются, и дети видят их первыми, а не о том, что каждый сам себе дедушка Фрейд.
Притом у Линдгрен нет инфантилизма, которым грешат многие современные детские авторы, пишущие про зайчиков, котиков и т.п. Персонажи трилогии Линдгрен не слащавы и не картонны, это настоящие живые характеры - где-то комичные, как жулики Филле и Рулле, где-то лиричные, как Малыш, где-то неоднозначные, как фрекен Бок с дядей Юлиусом, которые поначалу кажутся неприятными, но затем и в них проступает душевность.
Чего ещё нет в «Малыше и Карлсоне» (и не надо!) - так это навязшей темы принцев и принцесс. Будь автором Шарль Перро, или прославивший себя «Чёрной курицей» Погорельский - думаю, Карлсон у них непременно оказался бы принцем той или иной степени заколдованности. Не исключено также, что в финале его бы расколдовали, и он сделался бы вежливым статным красавцем, перестав, однако, быть Карлсоном, к вящему удовольствию автора-моралиста (почти как Пиноккио у Коллоди).
Остаётся лишь радоваться тому, насколько Линдгрен оказалась мудрее литературных традиций и заезженных штампов. Думаю, сказкам о Малыше и Карлсоне, как всякому удачному исключению из правил, предстоит ещё долгая жизнь в детской литературе.