Кундера, цитаты
― Луг ― не что иное, как нива страданий. Каждую минуту в этой прекрасной зелени умирает какое-нибудь существо, муравьи медленно пожирают живых червяков, птицы с высоты подстерегают ласку или мышь. Видишь эту черную кошку, как она недвижно притаилась в траве? Она только и ждет, когда настанет возможность убить. Мне противно это слепое преклонение перед природой. Ты думаешь, что лань испытывает в пасти тигра меньший ужас, чем испытала бы ты? Люди выдумали, что звери не способны так же страдать, как человек, а иначе им трудно было бы смириться с сознанием, что они окружены природой, которая не что иное, как убийство, сплошное убийство.
(Милан Кундера, Бессмертие)
A meadow is nothing but a field of suffering. Every second some creature is dying in the gorgeous green expanse, ants eat wriggling earthworms, birds lurk in the sky to pounce on a weasel or a mouse. You see that black cat, standing motionless in the grass. She is only waiting for an opportunity to kill. I detest all that naïve respect for nature. Do you think that a doe in the jaws of a tiger feels less horror than you? People thought up the idea that animals don’t have the same capability for suffering as human, because otherwise they couldn’t bear the knowledge that they are surrounded by a world of nature that is horror and nothing but horror.
― Milan Kundera, Immortality
**
Только когда возвращаешься на родину после долгого отсутствия, тебя поражает эта очевидность: люди не интересуются друг другом, и это нормально.
- Милан Кундера. Неведение
When you come back after living a long time in another country, you are suddenly startled by the obvious: people are not interested with each other, and it is natural/normal.
- Milan Kundera, Ignorance
**
"True human goodness, in all its purity and freedom, can come to the fore only when its recipient has no power. Mankind's true moral test, its fundamental test (which lies deeply buried from view), consists of its attitude towards those who are at its mercy: animals. And in this respect mankind has suffered a fundamental debacle, a debacle so fundamental that all others stem from it.
Tereza keeps appearing before my eyes. I see her sitting on the stump petting Karenin's head and ruminating on mankind's debacles. Another image also comes to mind: Nietzsche leaving his hotel in Turin. Seeing a horse and a coachman beating it with a whip, Nietzsche went up to the horse and, before the coachman's very eyes, put his arms around the horse's neck and burst into tears.
That took place in 1889, when Nietzsche, too, had removed himself from the world of people. In other words, it was at the time when his mental illness had just erupted. But for that very reason I feel his gesture has broad implications:
Nietzsche was trying to apologize to the horse for Descartes. His lunacy (that is, his final break with mankind) began at the very moment he burst into tears over the horse.
And that is the Nietzsche I love, just as I love Tereza with the mortally ill dog resting his head in her lap. I see them one next to the other: both stepping down from the road along which mankind, "the master and proprietor of nature," marches onward."
- Milan Kundera "Unbearable lightness of being"
**
Когда я писал «Невыносимую легкость бытия», то, вдохновленный своими персонажами, каждый из которых так или иначе удалился от мира, я думал о судьбе знаменитой формулировки Декарта: человек - «хозяин и повелитель природы». Совершив чудеса в области науки и техники, этот «хозяин и повелитель» внезапно осознает, что не повелевает ничем и не является хозяином ни природы (она постепенно исчезает с планеты), ни Истории (она ускользает от него), ни самого себя (им управляют иррациональные силы души).
Искусство романа
**
“Friendship is indispensable to man for the proper function of his memory. Remembering our past, carrying it with us always, may be the necessary requirement for maintaining, as they say, the wholeness of the self. To ensure that the self doesn't shrink, to see that it holds on to its volume, memories have to be watered like potted flowers, and the watering calls for regular contact with the witnesses of the past, that is to say, with friends. They are our mirror; our memory; we ask nothing of them but that they polish the mirror from time to time so we can look at ourselves in it.
“This is the real and the only reason for friendship: to provide a mirror so the other person can contemplate his image from the past, which, without the eternal blah-blah of memories between pals, would long ago have disappeared."
Milan Kundera - Identity
**
As early as 1930 Schoenberg wrote: "Radio is an enemy, a ruthless enemy marching irresistibly forward, and any resistance is hopeless"; it "force-feeds us music . . . regardless of whether we want to hear it, or whether we can grasp it," with the result that music becomes just noise, a noise among other noises. Radio was the tiny stream it all began with. Then came other technical means for reproducing, proliferating, amplifying sound, and the stream became an enormous river. If in the past people would listen to music out of love for music, nowadays it roars everywhere and all the time, "regardless whether we want to hear it," it roars from loudspeakers, in cars, in restaurants, in elevators, in the streets, in waiting rooms, in gyms, in the earpieces of Walkmans, music rewritten, reorchestrated, abridged, and stretched out, fragments of rock, of jazz, of opera, a flood of everything jumbled together so that we don't know who composed it (music become noise is anonymous), so that we can't tell beginning from end (music become noise has no form): sewage-water music in which music is dying.
― Milan Kundera, Ignorance
**
В старости человек либо смиряется с тем, чем он стал, с этими жалкими обломками самого себя, либо не смиряется, но если не смиряется, как прикажете ему поступать? Ему ничего не остается, как делать вид, что он не такой, каким кажется. Ему ничего не остается, как старательным притворством создавать впечатление того, чего уже нет, что окончательно утрачено; выдумывать, изображать и выставлять напоказ свою веселость, жизнелюбие, товарищескую сердечность. Воскрешать свой моложавый облик, пытаться слиться с ним, подменить им себя нынешнего.
- Смешные любови: Симпозиум (1969)
**
Во Франции перед выборами все политические партии готовят плакаты. Везде один и тот же лозунг о лучшем будущем и везде фотографии детей, которые смеются, бегают и играют. Но, увы, будущее человека - не детство, а старость. Истинный гуманизм общества проявляется в его отношении к старикам. Однако старое лицо, единственное будущее, которое нас ожидает, никогда не появится на пропагандистских плакатах. Ни у «левых», ни у «правых».
Милан Кундера в интервью (1985)
**
...ребяческие мечты пересиливают все приманки зрелого духа и часто сопровождают человека до самой старости.
- Смешные любови: Ложный автостоп (1969)
**
В иерархии возрастов на высшем месте грудной младенец, потом ребенок, потом юноша и уже потом только взрослый человек. Старый человек находится совсем у самой земли, у подножия этой пирамиды ценностей.
Милан Кундера, Бессмертие (1990)
**
...вернувшись к себе в комнату, я на минутку включил телевизор. На экране тоже были дети. Чернокожие и умирающие. У детей, похожих на скелетики, изможденных, истощенных, не было сил, чтобы отогнать мух, что прогуливались по их лицам.
"А есть ли в этих странах умирающие старики?" - спросила у меня Вера.
В том-то все и дело, что нет; особенность этого голода, в противоположность прежним бесчисленным голодовкам, которые знала Земля, в том и состоит, что он подкашивает только ребятишек. Мы ни разу не видели на экранах ни одного изможденного взрослого, хотя смотрели хронику текущих событий единственно для того, чтобы удостовериться в этом невиданном обстоятельстве.
Милан Кундера. Неспешность (1995)
**
Vieillesse. Старость. “Старый ученый рассматривал шумных молодых людей, и вдруг понял, что только он один в этой комнате мог пользоваться привилегией свободы, потому что был немолод; только старый человек может не обращать внимания на мнение толпы, общественное мнение и мнение будущего. Он один на один со своей будущей смертью, а у смерти нет ни глаз, ни ушей, и он не обязан ей нравиться; он может говорить и делать то, что ему самому нравится говорить и делать” (Жизнь не здесь). Рембрандт и Пикассо. Брукнер и Яначек. Бах в Искусстве фуги.
- Милан Кундера. Семьдесят три слова
**
Мы пишем книги, потому что наши дети не интересуются нами. Мы обращаемся к анонимному миру, потому что наша жена затыкает уши, когда мы разговариваем с ней.
[...] Тотальная разобщенность порождает графоманию, но массовая графомания в то же время обостряет чувство тотальной разобщенности. …В пору всеобщей графомании написание книг приобретает обратный смысл: каждый отгораживается собственными словами, словно зеркальной стеной, сквозь которую не проникает ни один голос извне.
Книга смеха и забвения
Pseudonyme. Псевдоним. Я мечтаю о мире, в котором закон будет обязывать писателей хранить в секрете свое имя и использовать псевдонимы. Три преимущества: радикальное сокращение графомании; снижение агрессивности в литературной жизни; исчезновение биографической интерпретации произведения.
- Милан Кундера. 73 слова
**
Люди глохнут, потому что включают музыку все громче и громче. Но поскольку они глохнут, им ничего не остается, как включать ее еще на большую громкость.
-- «Невыносимая легкость бытия»
...отовсюду льется только музыка, сточная вода музыки, фрагменты рока, джаза, оперы, и это мир, в котором ей не к кому обратиться, ибо все поют и вопят, это мир, в котором к ней никто не обращается, ибо все прыгают и танцуют.
-- «Неведение»
…красота, чтобы быть воспринятой, требует хотя бы минимальной тишины… (Да, я знаю, вам непонятно, о чем я говорю, ведь красота давно погибла. Она исчезла под слоем шума - шума слов, шума машин, шума музыки, шума букв, - в котором мы постоянно живем...)
-- «Книга смеха и забвения»
Она продолжала путь: правым ухом она зарегистрировала прибой музыки, ритмичный гром ударных инструментов, долетавший из магазинов, парикмахерских, ресторанов, в левое ухо поступали все звуки мостовой: монолитный шум машин, сокрушительный грохот отъезжающего автобуса. Потом ее пронизал резкий звук мотоцикла. Она не могла удержаться, чтобы не посмотреть, кто причиняет ей эту физическую боль: девушка в джинсах, с длинными развевающимися черными волосами сидела на маленькой мотоциклетке, выпрямившись, как за пишущей машинкой; с мотоциклетки были сняты все глушители, и она издавала чудовищный грохот. [...] Она тут же испугалась своей ненависти и подумала: мир подошел к некоему рубежу; если он переступит его, все может превратиться в безумие: люди станут ходить с незабудкой в руке или при встрече убивать друг друга. И будет недоставать малого, лишь одной капли воды, которая переполнит чашу: допустим, на улице на одну машину, на одного человека или на один децибел станет больше. Здесь есть какой-то количественный предел, который нельзя преступить, однако никто за ним не следит, а возможно, и не ведает о его существовании.
-- «Бессмертие»
**
Женщина, которую он любил больше всего на свете (ему тогда было 30), часто говорила ему (слыша это, он был близок к отчаянию), что с жизнью связывает ее лишь тончайшая нить. Да, она хочет жить, жизнь безмерно радует ее, но в то же время она знает, что это «хочу жить» соткано из волокон паутины. Достаточно совсем малого, столь бесконечно малого, чтобы ты оказался по другую сторону границы, за которой все теряет смысл: любовь, убеждения, вера, История. Вся загадочность человеческой жизни коренится в том, что она протекает в непосредственной близости, а то и в прямом соприкосновении с этой границей, что их разделяют не километры, но всего один миллиметр.
«Книга смеха и забвения»
**
The woman he had loved most (he was thirty at the time) would tell him (he was nearly in despair when he heard it) that she held on to life by a thread. Yes, she did want to live, life gave her great joy, but she also knew that her 'i want to live' was spun from the threads of a spiderweb. It takes so little, so infinitely little, for someone to find himself on the other side of the border, where everything ― love, convictions, faith, history ― no longer has meaning. The whole mystery of human life resides in the fact that it is spent in the immediate proximity of, and even in direct contact with, that border, that it is separated from it not by kilometers but by barely a millimeter.
― Milan Kundera, The Book of Laughter and Forgetting
(Милан Кундера, Бессмертие)
A meadow is nothing but a field of suffering. Every second some creature is dying in the gorgeous green expanse, ants eat wriggling earthworms, birds lurk in the sky to pounce on a weasel or a mouse. You see that black cat, standing motionless in the grass. She is only waiting for an opportunity to kill. I detest all that naïve respect for nature. Do you think that a doe in the jaws of a tiger feels less horror than you? People thought up the idea that animals don’t have the same capability for suffering as human, because otherwise they couldn’t bear the knowledge that they are surrounded by a world of nature that is horror and nothing but horror.
― Milan Kundera, Immortality
**
Только когда возвращаешься на родину после долгого отсутствия, тебя поражает эта очевидность: люди не интересуются друг другом, и это нормально.
- Милан Кундера. Неведение
When you come back after living a long time in another country, you are suddenly startled by the obvious: people are not interested with each other, and it is natural/normal.
- Milan Kundera, Ignorance
**
"True human goodness, in all its purity and freedom, can come to the fore only when its recipient has no power. Mankind's true moral test, its fundamental test (which lies deeply buried from view), consists of its attitude towards those who are at its mercy: animals. And in this respect mankind has suffered a fundamental debacle, a debacle so fundamental that all others stem from it.
Tereza keeps appearing before my eyes. I see her sitting on the stump petting Karenin's head and ruminating on mankind's debacles. Another image also comes to mind: Nietzsche leaving his hotel in Turin. Seeing a horse and a coachman beating it with a whip, Nietzsche went up to the horse and, before the coachman's very eyes, put his arms around the horse's neck and burst into tears.
That took place in 1889, when Nietzsche, too, had removed himself from the world of people. In other words, it was at the time when his mental illness had just erupted. But for that very reason I feel his gesture has broad implications:
Nietzsche was trying to apologize to the horse for Descartes. His lunacy (that is, his final break with mankind) began at the very moment he burst into tears over the horse.
And that is the Nietzsche I love, just as I love Tereza with the mortally ill dog resting his head in her lap. I see them one next to the other: both stepping down from the road along which mankind, "the master and proprietor of nature," marches onward."
- Milan Kundera "Unbearable lightness of being"
**
Когда я писал «Невыносимую легкость бытия», то, вдохновленный своими персонажами, каждый из которых так или иначе удалился от мира, я думал о судьбе знаменитой формулировки Декарта: человек - «хозяин и повелитель природы». Совершив чудеса в области науки и техники, этот «хозяин и повелитель» внезапно осознает, что не повелевает ничем и не является хозяином ни природы (она постепенно исчезает с планеты), ни Истории (она ускользает от него), ни самого себя (им управляют иррациональные силы души).
Искусство романа
**
“Friendship is indispensable to man for the proper function of his memory. Remembering our past, carrying it with us always, may be the necessary requirement for maintaining, as they say, the wholeness of the self. To ensure that the self doesn't shrink, to see that it holds on to its volume, memories have to be watered like potted flowers, and the watering calls for regular contact with the witnesses of the past, that is to say, with friends. They are our mirror; our memory; we ask nothing of them but that they polish the mirror from time to time so we can look at ourselves in it.
“This is the real and the only reason for friendship: to provide a mirror so the other person can contemplate his image from the past, which, without the eternal blah-blah of memories between pals, would long ago have disappeared."
Milan Kundera - Identity
**
As early as 1930 Schoenberg wrote: "Radio is an enemy, a ruthless enemy marching irresistibly forward, and any resistance is hopeless"; it "force-feeds us music . . . regardless of whether we want to hear it, or whether we can grasp it," with the result that music becomes just noise, a noise among other noises. Radio was the tiny stream it all began with. Then came other technical means for reproducing, proliferating, amplifying sound, and the stream became an enormous river. If in the past people would listen to music out of love for music, nowadays it roars everywhere and all the time, "regardless whether we want to hear it," it roars from loudspeakers, in cars, in restaurants, in elevators, in the streets, in waiting rooms, in gyms, in the earpieces of Walkmans, music rewritten, reorchestrated, abridged, and stretched out, fragments of rock, of jazz, of opera, a flood of everything jumbled together so that we don't know who composed it (music become noise is anonymous), so that we can't tell beginning from end (music become noise has no form): sewage-water music in which music is dying.
― Milan Kundera, Ignorance
**
В старости человек либо смиряется с тем, чем он стал, с этими жалкими обломками самого себя, либо не смиряется, но если не смиряется, как прикажете ему поступать? Ему ничего не остается, как делать вид, что он не такой, каким кажется. Ему ничего не остается, как старательным притворством создавать впечатление того, чего уже нет, что окончательно утрачено; выдумывать, изображать и выставлять напоказ свою веселость, жизнелюбие, товарищескую сердечность. Воскрешать свой моложавый облик, пытаться слиться с ним, подменить им себя нынешнего.
- Смешные любови: Симпозиум (1969)
**
Во Франции перед выборами все политические партии готовят плакаты. Везде один и тот же лозунг о лучшем будущем и везде фотографии детей, которые смеются, бегают и играют. Но, увы, будущее человека - не детство, а старость. Истинный гуманизм общества проявляется в его отношении к старикам. Однако старое лицо, единственное будущее, которое нас ожидает, никогда не появится на пропагандистских плакатах. Ни у «левых», ни у «правых».
Милан Кундера в интервью (1985)
**
...ребяческие мечты пересиливают все приманки зрелого духа и часто сопровождают человека до самой старости.
- Смешные любови: Ложный автостоп (1969)
**
В иерархии возрастов на высшем месте грудной младенец, потом ребенок, потом юноша и уже потом только взрослый человек. Старый человек находится совсем у самой земли, у подножия этой пирамиды ценностей.
Милан Кундера, Бессмертие (1990)
**
...вернувшись к себе в комнату, я на минутку включил телевизор. На экране тоже были дети. Чернокожие и умирающие. У детей, похожих на скелетики, изможденных, истощенных, не было сил, чтобы отогнать мух, что прогуливались по их лицам.
"А есть ли в этих странах умирающие старики?" - спросила у меня Вера.
В том-то все и дело, что нет; особенность этого голода, в противоположность прежним бесчисленным голодовкам, которые знала Земля, в том и состоит, что он подкашивает только ребятишек. Мы ни разу не видели на экранах ни одного изможденного взрослого, хотя смотрели хронику текущих событий единственно для того, чтобы удостовериться в этом невиданном обстоятельстве.
Милан Кундера. Неспешность (1995)
**
Vieillesse. Старость. “Старый ученый рассматривал шумных молодых людей, и вдруг понял, что только он один в этой комнате мог пользоваться привилегией свободы, потому что был немолод; только старый человек может не обращать внимания на мнение толпы, общественное мнение и мнение будущего. Он один на один со своей будущей смертью, а у смерти нет ни глаз, ни ушей, и он не обязан ей нравиться; он может говорить и делать то, что ему самому нравится говорить и делать” (Жизнь не здесь). Рембрандт и Пикассо. Брукнер и Яначек. Бах в Искусстве фуги.
- Милан Кундера. Семьдесят три слова
**
Мы пишем книги, потому что наши дети не интересуются нами. Мы обращаемся к анонимному миру, потому что наша жена затыкает уши, когда мы разговариваем с ней.
[...] Тотальная разобщенность порождает графоманию, но массовая графомания в то же время обостряет чувство тотальной разобщенности. …В пору всеобщей графомании написание книг приобретает обратный смысл: каждый отгораживается собственными словами, словно зеркальной стеной, сквозь которую не проникает ни один голос извне.
Книга смеха и забвения
Pseudonyme. Псевдоним. Я мечтаю о мире, в котором закон будет обязывать писателей хранить в секрете свое имя и использовать псевдонимы. Три преимущества: радикальное сокращение графомании; снижение агрессивности в литературной жизни; исчезновение биографической интерпретации произведения.
- Милан Кундера. 73 слова
**
Люди глохнут, потому что включают музыку все громче и громче. Но поскольку они глохнут, им ничего не остается, как включать ее еще на большую громкость.
-- «Невыносимая легкость бытия»
...отовсюду льется только музыка, сточная вода музыки, фрагменты рока, джаза, оперы, и это мир, в котором ей не к кому обратиться, ибо все поют и вопят, это мир, в котором к ней никто не обращается, ибо все прыгают и танцуют.
-- «Неведение»
…красота, чтобы быть воспринятой, требует хотя бы минимальной тишины… (Да, я знаю, вам непонятно, о чем я говорю, ведь красота давно погибла. Она исчезла под слоем шума - шума слов, шума машин, шума музыки, шума букв, - в котором мы постоянно живем...)
-- «Книга смеха и забвения»
Она продолжала путь: правым ухом она зарегистрировала прибой музыки, ритмичный гром ударных инструментов, долетавший из магазинов, парикмахерских, ресторанов, в левое ухо поступали все звуки мостовой: монолитный шум машин, сокрушительный грохот отъезжающего автобуса. Потом ее пронизал резкий звук мотоцикла. Она не могла удержаться, чтобы не посмотреть, кто причиняет ей эту физическую боль: девушка в джинсах, с длинными развевающимися черными волосами сидела на маленькой мотоциклетке, выпрямившись, как за пишущей машинкой; с мотоциклетки были сняты все глушители, и она издавала чудовищный грохот. [...] Она тут же испугалась своей ненависти и подумала: мир подошел к некоему рубежу; если он переступит его, все может превратиться в безумие: люди станут ходить с незабудкой в руке или при встрече убивать друг друга. И будет недоставать малого, лишь одной капли воды, которая переполнит чашу: допустим, на улице на одну машину, на одного человека или на один децибел станет больше. Здесь есть какой-то количественный предел, который нельзя преступить, однако никто за ним не следит, а возможно, и не ведает о его существовании.
-- «Бессмертие»
**
Женщина, которую он любил больше всего на свете (ему тогда было 30), часто говорила ему (слыша это, он был близок к отчаянию), что с жизнью связывает ее лишь тончайшая нить. Да, она хочет жить, жизнь безмерно радует ее, но в то же время она знает, что это «хочу жить» соткано из волокон паутины. Достаточно совсем малого, столь бесконечно малого, чтобы ты оказался по другую сторону границы, за которой все теряет смысл: любовь, убеждения, вера, История. Вся загадочность человеческой жизни коренится в том, что она протекает в непосредственной близости, а то и в прямом соприкосновении с этой границей, что их разделяют не километры, но всего один миллиметр.
«Книга смеха и забвения»
**
The woman he had loved most (he was thirty at the time) would tell him (he was nearly in despair when he heard it) that she held on to life by a thread. Yes, she did want to live, life gave her great joy, but she also knew that her 'i want to live' was spun from the threads of a spiderweb. It takes so little, so infinitely little, for someone to find himself on the other side of the border, where everything ― love, convictions, faith, history ― no longer has meaning. The whole mystery of human life resides in the fact that it is spent in the immediate proximity of, and even in direct contact with, that border, that it is separated from it not by kilometers but by barely a millimeter.
― Milan Kundera, The Book of Laughter and Forgetting