Сага о Форсайтах
С некоторым трепетом выкладываю, чую, сейчас мне достанется от защитников всего здорового и правильного против всего нездорового и неправильного. Как я могу любить и жалеть этого персонажа, оплакивать его смерть? Умиляться, восхищаться им? Да. Мой выбор любимых героев меня саму ставит в тупик. Вечно я люблю и жалею всяких паразитов, а не достойных людей. Вот почему Сомс Форсайт? Почему не Джолионы, не Монты с дядюшкой Хилери? Конечно, Майкл замечательный, и я бы глянула, как его играет Майкл Йорк. Но все-таки нет.
Классики в данном случае опять были правы: юным стажерам эта книга не впрок, сама читала - мало впечатлилась и, кажется, даже не осилила до конца первые три. Рассказы Голсуорси нравились, а это - парад уродов, все бессмысленно умножают страдания друг друга, не мое. «Сагу» надо читать, когда ты взрослый, когда еще помнишь, каково было в молодости, но уже примериваешься, как оно будет в старости, и сам не раз постоишь у фамильного склепа.
Предуведомление: тому, что Сомс сделал с Ирэн, есть множество объяснений (автор сплел хитрую западню, чтобы это обязательно произошло и герой никуда не делся), но нет оправданий. Делать этого было нельзя - мысль настолько новая для современников автора (да и для наших), что, полагаю, именно она принесла Голсуорси Нобелевку. Но, знаете, Сомс дорого за это заплатил. Кто считает, что недостаточно дорого, - вы все шесть книг прочитали или только три? Всю жизнь расплачивался. Отцепитесь от человека, «мне отмщение, и аз воздам».
Допускаю, что моя привязанность к этому персонажу нездоровая. Любование бонсаи - какая могла бы быть флаговая сосна, если бы семечко не посадили в фарфоровую чашку с декоративными камешками. О его детстве-отрочестве мы не знаем почти ничего, но судя по плеванию горохом в проходящие поезда и питью шерри - нормальное было детство. А судя по тому, какая у этого зануды и человека в футляре получилась дочь - розог ушло немало, прежде чем юного Сомса научили не хотеть того, чего не положено, и вести себя прилично, и эти уроки он усвоил слишком крепко. Еще и на природную интроверсию легло. Профессиональное умение разглядывать и распознавать людей - дело другое, работа, а в личной жизни применять это умение страшно и, в конце концов, неприлично, если дело идет о женщинах. Но можно в личной жизни руководствоваться юридическими нормами. Вот родные, их полагается любить. Вот жена, ее тоже полагается любить, с ней даже любовью заниматься можно. (Но танцевать на балах с ней нельзя, это непристойно.) А того, что полагается по закону, можно требовать, и тут он эксперт. То, чем он зарабатывает деньги. Каждое звено в цепи рассуждений вроде бы правильное, а в итоге получается что-то почти чудовищное.
Старый сериал по «Саге» я не смотрела. Подумаю, какие рацеи о собственничестве должны там быть, если его купили в СССР, - и что-то страшно. Новый, с Дамьеном Льюисом, посмотрела. «Рыжий Сомс Форсайт?!» - негодовала примерно две секунды, рыжих люблю как Маргарита булгаковских черновиков. Рыжий Сомс… Рыжий Сомс!!!
Общее впечатление от сериала - актеров расцеловать, сценаристов казнить. В расчете на публику-дуру, которая ничего не поймет, всё проговаривают словами-буквами, в результате вместо викторианской драмы получается итальянская. Кто сказал этим курам, что они могут дописывать диалоги за Джона Голсуорси, который, кстати, и пьесы писал отличные? Какие-то дикие сцены там, например, где по канону Сомс говорит Уиннифред всего три слова: «Не везет нам», и это «нам» полностью описывает расклад. Сказал бы я тебе, сестра, про твоего супруга, но не скажу, поскольку сам влип еще хуже.
Нет, у меня были сомнения по поводу того, как этот сержант армии США сыграет Сомса, «Родину» я не осилила. С другой стороны, если вспомнить, что прототип Сомса был майором, почему нет? Да хорошо сыграл. «Выражение лица, как будто собирается фыркнуть», «не может человек ни с того, ни с сего держаться так надменно», и смеховые морщинки на бледном неподвижном лице. Не все помнят, что молодой юрист Сомс Форсайт читал сентиментальные романы, когда никто не видел. Переживал за героев, предпочитал счастливые финалы. Даже французов вроде Мопассана с отвращением прочел (бывают, оказывается, такие бесполезные сукины дети вроде Бон Ами, которые только и делают, что бегают за чужими женами!), но больше любил истории серьезные и душеполезные. Из романов, собственно, и почерпнул гениальную мысль о том, что любовь все превозмогает, в итоге его сгубившую. Все это, конечно, не мешало ему быть безжалостной машиной для рубки бабла, когда они приходил в Сити. Серьезные люди не показывают чувств («он дал слабину - улыбнулся»), это вредно для дела и вульгарно в свете.
Три эпизода в новом сериале, которых в романе не было, мне, однако, понравились. Маленькая Флёр одна в саду напевает колыбельную: «Спи, моя детка, радость моя, папочка купит тебе соловья…» Ага-ага, если соловушка петь перестанет, папа малышке колечко достанет. Единственная известная мне мужская колыбельная, и до того в тему. Обожаемая дочь одного из самых богатых людей Лондона, которой папа не дал только того, что у него было в избытке: опыта поражений.
Еще - Сомс в примерочной: «Папочка, ты там жив?» - в ответ сдавленное: «Не уверен». И затем явление: белые штаны, полосатый кургузый пиджак вроде того, про который Дживс спрашивал у Вустера: «Где будет верх, сэр?», канотье с розовой лентой - современный костюм для вечеринки на открытом воздухе, это ведь уже не эпоха доброй королевы Вики, это двадцатые! И взгляд, как у подневольного кота с бантом на шее. Отпусти меня, девочка, не мучай, верните мне черную визитку и цилиндр… Не припомню такого в романе, но это все, что зрителю надо знать об отношениях отца и дочери. Села на голову и едет куда хочет.
И в самом начале: делает предложение Ирэн. Одно из шести последовательных, по канону. Я, мол, из хорошей семьи, совершенно здоров, вы отвечаете моим представлениям об идеальной жене, люблю я тебя, дура, люблю не могу!... и три тысячи фунтов в год.
Что ж ему никто не сказал, что правила этой игры успели поменяться? Это раньше было, что брак - честная сделка, и если ты женщину уважаешь, то не говоришь ей всякие пошлые глупости, как делают хлыщи вроде Монти Дарти, а честно рассказываешь, что готов ей предложить. А теперь, видите ли, пошлость - говорить в этот момент о деньгах, надо - о чувствах. Но как это вообще - говорить о чувствах? Это же всю защиту демонтировать. Разбирать с такими усилиями выстроенного делового человека и выставлять на обозрение существо, которое так надежно скрыл. Ничего себе брачные ритуалы у этих символистов.
Ну да, перед ним были все возможные запретительные знаки, все вербальные и невербальные сигналы о том, что добром эта любовь не может кончиться. Но много ли на свете таких идеальных людей, кто вовремя смотрит на эти знаки? А потом остается только восклицать «за что», «что со мной не так» и «чем я хуже его». Да ничем. Биология, бессердечная ты сука. Проклятые HLA-антигены. Страшное наказание нелюбви.
Драма с Филом Босини. Ну, знаете, люди, ведь тоже не могло быть иначе. Строительный бизнес Лондона, наверное, многие годы после этого вспоминал добром Босини и Форсайта, многие озолотились на поставках для этого дома и построили домики поменьше. Горячий молодой архитектор больше думает о создании шедевра, чем о том, как не разозлить заказчика, к тому же, вероятно, не очень разбирается в тонкостях рынка стройматериалов и услуг (была ли у них производственная практика?) - и заказчик, который забрал себе в голову этот дом и готов платить по самым безумным счетам. Кстати, это только я подсчитала, что небольшие перерасходы по строительству, раз за разом предъявляемые нахальным архитектором - без всякого смущения, да еще и с претензиями к мещанской скупости, - превысили в итоге годовой доход Сомса? Вы бы не орали, о читатель? Я бы орала. Да, неприлично вышло, что все предыдущие превышения он санкционировал, а взорвался на последних несчастных трехстах фунтах и стал пожирателем юных дарований. Но обоснованное подозрение, что над тобой издеваются, - крайне неприятное чувство. Крайне.
Ну а все, что надо знать о Джолионе и Ирэн, вы прочтете в биографиях Голсуорси. Ада Немезида (вот такое имя несчастной незаконнорожденной девочке влепила мать) сначала была женой двоюродного брата Голсуорси. Брак был несчастливым, и тот самый эпизод с изнасилованием тоже был, и в целом сюжет развивался примерно так же. У соперников и их женщины была одна и та же фамилия, это облегчало любовникам снятие комнаты в отеле и т.п. Но, господа, никакая идеальная любовь двух созданных друг для друга людей, гордо противопоставленная фарисейской морали и собственничеству, не выдержит пристального разглядывания. Оставим здесь фортепианную музыку.
Три последние части я больше люблю. Там нет моралей, размахивающих куцыми хвостами, нет рассуждений о Собственничестве, Искусстве и Красоте. Частые упоминания Красоты с заглавной К особенно примечательны. Невольно думаешь, что будь Ирэн конопатой и толстенькой, поведение Сомса было бы менее отвратительным с точки зрения автора.
Да, Ирэн слегка недолюбливаю, вопреки авторской воле. В этой истории я, наверное, одна из многочисленных кузин Форсайтов. По-женски не могу не понимать Ирэн, положение ее было ужасно, и все же не прощаю ей того, что она сделала с моим родственником. Да, неумышленно, да, сам нарвался, плевать.
Это какая-то гребаная магия. Взрослый человек идет переговорить по деловому вопросу со своей бывшей, и его трясет. Джентльмены фуфаек не носят, и приходится надевать меховое пальто, потому что джентльмены и зубами не стучат, беседуя с дамой; ну и в пальто он выглядит авантажнее, это, безусловно, поможет! А после очередного последнего разговора и вовсе отогревается в бане среди лета. Да, вот как-то так все… Еще его люблю за то, что он в конце третьей книги идет просить Ирэн за детей. Знает, что вся фигня повторится снова, что у этой женщины ключ от его систем жизнеобеспечения, боится, что его защиту опять играючи взломают, разорвут его на куски и бросят умирать (совершенно неумышленно, разумеется). Но Флёр капнула слезой, этого невозможно вынести, и он идет.
А все-таки чудо писательской честности, что фактически главным героем романа становится антагонист автора. Нет, ну в самом деле, кого мы там лучше всего помним? Не эту неземную красавицу, очаровательно пассивную, с колышущимся станом и губами как мечта, не ее архитектора и не ее акварелиста. А того, кто споткнулся.
Да антагонист ли? Особенно в последних трех частях («Белая обезьяна» - «Серебряная ложка» - «Лебединая песнь»). Старый Сомс научился острить, научился беззастенчиво пользоваться правами возраста - например, говорить, что думаешь, и не стесняться в выражениях («Почему бы ему не попробовать Южной Африки? У него там брат умер»). Открыл, что изумительные ландшафты его картин показывают в реале, в окрестностях Лондона. Научился разговаривать с собаками и детьми - хотя сначала и расстроился, что внук, а не внучка, не хочу одиннадцатого баронета Монта, хочу еще одну маленькую Флёр. Терпеть не мог шутников (на шутках ничего не выгадаешь), социалистов и аристократов, получил в зятья шутника, социалиста и аристократа - и привязался к нему, потому что хотя бы одно политическое убеждение у Майкла правильное: он любит Флёр.
О, эта сцена, когда Флёр рожает, а викторианский деловой человек и побывавший на войне мужчина новой формации «чувства чепуха» вместе ждут. И сначала сурово курят и выпивают, а потом держатся за ручки: ааа, когда этот ужас кончится?! И как наутро Сомс «презрительно щурится на надколотое яйцо» (мы уже знаем, что он в любой непонятной ситуации первым делом перестает есть) и косится на зятя: ничего не было, ясно? Никто не паниковал, и за руку никто никого не хватал, вам всем показалось, женщины должны рожать, в этом их предназначение. И в конце эта история с трущобами. «Трущобы? Положите мою шляпу отдельно», - и вот так, не переставая ворчать, бухтеть и обесценивать новое хобби своего бестолкового зятя, дает комитету деньги и юридические советы.
И вдруг оказывается, что замшелая викторианская мораль в послевоенном мире, где все так хотят развлекаться, что не могут быть счастливыми, и так ловко деконструировали так называемую нравственность, что не знают, зачем живут… да почти рыцарство эта буржуазная мораль. Старый идиот, убежденный в том, что нельзя обманывать вкладчиков, а правление должно ответить своими деньгами, если в совете директоров был жулик и взяточник, - а все вокруг так бестрепетно улыбаются - ах, какая неприятность, казался симпатичным человеком, а сам у потенциального противника деньги брал, но мы-то чем виноваты, Форсайт?.. Согласна с Майклом, в этом эпизоде он прекрасен. Бездушное викторианство имело за собой некоторые преимущества. Ага, и злословить о хозяйке дома, угощаясь за ее счет, тоже нельзя. «Серебряная ложка» - удивительно умный рассказ о том, как идеальная приспособляемость оказывается бесполезной в изменившихся условиях. Ведь он все сделал правильно, а Марджори все-таки победила. Эпизод с непристойным романом тоже люблю! Викторианские дедушки покраснели до пояса, собирая доказательства, а этой козе все нипочем.
Навыки выживания в обществе бесполезны, но не любовь. Это так чудесно, что он везет свою дурынду в кругосветное путешествие. Сам не верит, что это сказал - зачем дочке я в качестве спутника, зачем мне все эти неприятные антисанитарные неанглии? - и вдруг она счастлива, и он все сделал правильно. Любовь все превозмогает. По крайней мере иногда это верно.
Над финалом «Лебединой песни» реву столько раз, сколько читаю. «Папа, я больше никогда не буду». Это ужасно, знать, что задумал твой ребенок, - чувствовать, как собака, квохтать, как наседка, знать, что плохо кончится, и не мочь помешать, потому что этот ребенок - считается, взрослый человек. Ничего не можешь сделать, только умереть за нее. И за картины. Ожоговые полосы на ладонях от медной проволоки. Удар в голову - автобиографическое? Через немного лет сам нобелевский лауреат умер от опухоли мозга... Слушайте, а когда же это произошло, что автор сам стал главным отрицательным героем? Вот не зря, не зря Джолиону приснился тот кошмар, где он был Сомсом.
И уже совершенно понятно где-то с середины последней книги, что автор собрался героя убить. Так явно подводятся итоги: морально подготовить к пенсии старого верного помощника, чашу серебряную ему подарить; съездить на родину предков (шикарная глава, шикарная); посидеть в церкви, подумать о вечном - так, как мы все думаем, когда не собираемся умирать прямо сейчас, то есть не до конца, а лишь до смутной мысли, что «загробную жизнь не отменили, а что-то будет», - но все-таки.
Нет, я не согласна с мнением Википедии, которая обзывает последние три книги саги, которые про детей, «сиквелом» к первым трем. Не сиквел, а самостоятельная ценная вещь. Да как бы не лучше первых, хотя - кому что нравится. И любопытное наблюдение, когда Флёр повторяет отцовскую историю: насилие - это не обязательно над женщиной.
Как говорили герои другого автора, в пьесе, появившейся где-то между временами второй и третьей книгой саги: «Есть вещи, которые порядочная женщина не позволит себе по отношению к мужчине, как мужчина не позволит себе ударить женщину в грудь». Хотя, конечно, в «Доме, где разбиваются сердца» ситуация совершенно иная… Флёр не порядочная женщина, она ловко использует этические разрывы эпохи перемен. Когда женщина уже может выступать в роли соблазнительницы, не теряя самоуважения, а наоборот, чувствуя себя интереснее, смелее и правильнее других женщин, но при этом лучшие из мужчин после хитро спланированного случайного секса еще налагают обязательства на себя, как в старые времена. Когда желание человека остаться чистым и честным можно не принимать всерьез. При чуть других обстоятельствах могло бы сработать, а так - и любимого человека не смогла заполучить, и отца погубила.
В итоге книга получилась не о том, что Собственность не имеет права на Красоту, а гораздо более умная - о том, что ценность жизни не измеряется «ачивками», что бы ни говорили Флёр и ее круг. Можно не получить того, чего хотел больше всего на свете, в чем полагал смысл своего существования, и не выбрасывать жизнь, как черновик. Вполне возможно, ты ошибался насчет смысла. Может быть даже и так, что смысл и состоит в неполучении. Если вы понимаете, про что я.
P.S. А на советских людей книга, очевидно, произвела колоссальное впечатление. Уж не из нее ли - нейтральный юридический термин «собственник», употребляемый как ругательство? И, кстати, «Клуб Знатоков». В оригинале, конечно, не имел никакого отношения к интеллектуальным играм, просто красивое слово. Ну и педагогический заряд книги, как часто бывало в 70-е, ушел куда-то в сторону - поздневикторианский Лондон нравился и притягивал, несмотря на капиталистическую мораль.
Классики в данном случае опять были правы: юным стажерам эта книга не впрок, сама читала - мало впечатлилась и, кажется, даже не осилила до конца первые три. Рассказы Голсуорси нравились, а это - парад уродов, все бессмысленно умножают страдания друг друга, не мое. «Сагу» надо читать, когда ты взрослый, когда еще помнишь, каково было в молодости, но уже примериваешься, как оно будет в старости, и сам не раз постоишь у фамильного склепа.
Предуведомление: тому, что Сомс сделал с Ирэн, есть множество объяснений (автор сплел хитрую западню, чтобы это обязательно произошло и герой никуда не делся), но нет оправданий. Делать этого было нельзя - мысль настолько новая для современников автора (да и для наших), что, полагаю, именно она принесла Голсуорси Нобелевку. Но, знаете, Сомс дорого за это заплатил. Кто считает, что недостаточно дорого, - вы все шесть книг прочитали или только три? Всю жизнь расплачивался. Отцепитесь от человека, «мне отмщение, и аз воздам».
Допускаю, что моя привязанность к этому персонажу нездоровая. Любование бонсаи - какая могла бы быть флаговая сосна, если бы семечко не посадили в фарфоровую чашку с декоративными камешками. О его детстве-отрочестве мы не знаем почти ничего, но судя по плеванию горохом в проходящие поезда и питью шерри - нормальное было детство. А судя по тому, какая у этого зануды и человека в футляре получилась дочь - розог ушло немало, прежде чем юного Сомса научили не хотеть того, чего не положено, и вести себя прилично, и эти уроки он усвоил слишком крепко. Еще и на природную интроверсию легло. Профессиональное умение разглядывать и распознавать людей - дело другое, работа, а в личной жизни применять это умение страшно и, в конце концов, неприлично, если дело идет о женщинах. Но можно в личной жизни руководствоваться юридическими нормами. Вот родные, их полагается любить. Вот жена, ее тоже полагается любить, с ней даже любовью заниматься можно. (Но танцевать на балах с ней нельзя, это непристойно.) А того, что полагается по закону, можно требовать, и тут он эксперт. То, чем он зарабатывает деньги. Каждое звено в цепи рассуждений вроде бы правильное, а в итоге получается что-то почти чудовищное.
Старый сериал по «Саге» я не смотрела. Подумаю, какие рацеи о собственничестве должны там быть, если его купили в СССР, - и что-то страшно. Новый, с Дамьеном Льюисом, посмотрела. «Рыжий Сомс Форсайт?!» - негодовала примерно две секунды, рыжих люблю как Маргарита булгаковских черновиков. Рыжий Сомс… Рыжий Сомс!!!
Общее впечатление от сериала - актеров расцеловать, сценаристов казнить. В расчете на публику-дуру, которая ничего не поймет, всё проговаривают словами-буквами, в результате вместо викторианской драмы получается итальянская. Кто сказал этим курам, что они могут дописывать диалоги за Джона Голсуорси, который, кстати, и пьесы писал отличные? Какие-то дикие сцены там, например, где по канону Сомс говорит Уиннифред всего три слова: «Не везет нам», и это «нам» полностью описывает расклад. Сказал бы я тебе, сестра, про твоего супруга, но не скажу, поскольку сам влип еще хуже.
Нет, у меня были сомнения по поводу того, как этот сержант армии США сыграет Сомса, «Родину» я не осилила. С другой стороны, если вспомнить, что прототип Сомса был майором, почему нет? Да хорошо сыграл. «Выражение лица, как будто собирается фыркнуть», «не может человек ни с того, ни с сего держаться так надменно», и смеховые морщинки на бледном неподвижном лице. Не все помнят, что молодой юрист Сомс Форсайт читал сентиментальные романы, когда никто не видел. Переживал за героев, предпочитал счастливые финалы. Даже французов вроде Мопассана с отвращением прочел (бывают, оказывается, такие бесполезные сукины дети вроде Бон Ами, которые только и делают, что бегают за чужими женами!), но больше любил истории серьезные и душеполезные. Из романов, собственно, и почерпнул гениальную мысль о том, что любовь все превозмогает, в итоге его сгубившую. Все это, конечно, не мешало ему быть безжалостной машиной для рубки бабла, когда они приходил в Сити. Серьезные люди не показывают чувств («он дал слабину - улыбнулся»), это вредно для дела и вульгарно в свете.
Три эпизода в новом сериале, которых в романе не было, мне, однако, понравились. Маленькая Флёр одна в саду напевает колыбельную: «Спи, моя детка, радость моя, папочка купит тебе соловья…» Ага-ага, если соловушка петь перестанет, папа малышке колечко достанет. Единственная известная мне мужская колыбельная, и до того в тему. Обожаемая дочь одного из самых богатых людей Лондона, которой папа не дал только того, что у него было в избытке: опыта поражений.
Еще - Сомс в примерочной: «Папочка, ты там жив?» - в ответ сдавленное: «Не уверен». И затем явление: белые штаны, полосатый кургузый пиджак вроде того, про который Дживс спрашивал у Вустера: «Где будет верх, сэр?», канотье с розовой лентой - современный костюм для вечеринки на открытом воздухе, это ведь уже не эпоха доброй королевы Вики, это двадцатые! И взгляд, как у подневольного кота с бантом на шее. Отпусти меня, девочка, не мучай, верните мне черную визитку и цилиндр… Не припомню такого в романе, но это все, что зрителю надо знать об отношениях отца и дочери. Села на голову и едет куда хочет.
И в самом начале: делает предложение Ирэн. Одно из шести последовательных, по канону. Я, мол, из хорошей семьи, совершенно здоров, вы отвечаете моим представлениям об идеальной жене, люблю я тебя, дура, люблю не могу!... и три тысячи фунтов в год.
Что ж ему никто не сказал, что правила этой игры успели поменяться? Это раньше было, что брак - честная сделка, и если ты женщину уважаешь, то не говоришь ей всякие пошлые глупости, как делают хлыщи вроде Монти Дарти, а честно рассказываешь, что готов ей предложить. А теперь, видите ли, пошлость - говорить в этот момент о деньгах, надо - о чувствах. Но как это вообще - говорить о чувствах? Это же всю защиту демонтировать. Разбирать с такими усилиями выстроенного делового человека и выставлять на обозрение существо, которое так надежно скрыл. Ничего себе брачные ритуалы у этих символистов.
Ну да, перед ним были все возможные запретительные знаки, все вербальные и невербальные сигналы о том, что добром эта любовь не может кончиться. Но много ли на свете таких идеальных людей, кто вовремя смотрит на эти знаки? А потом остается только восклицать «за что», «что со мной не так» и «чем я хуже его». Да ничем. Биология, бессердечная ты сука. Проклятые HLA-антигены. Страшное наказание нелюбви.
Драма с Филом Босини. Ну, знаете, люди, ведь тоже не могло быть иначе. Строительный бизнес Лондона, наверное, многие годы после этого вспоминал добром Босини и Форсайта, многие озолотились на поставках для этого дома и построили домики поменьше. Горячий молодой архитектор больше думает о создании шедевра, чем о том, как не разозлить заказчика, к тому же, вероятно, не очень разбирается в тонкостях рынка стройматериалов и услуг (была ли у них производственная практика?) - и заказчик, который забрал себе в голову этот дом и готов платить по самым безумным счетам. Кстати, это только я подсчитала, что небольшие перерасходы по строительству, раз за разом предъявляемые нахальным архитектором - без всякого смущения, да еще и с претензиями к мещанской скупости, - превысили в итоге годовой доход Сомса? Вы бы не орали, о читатель? Я бы орала. Да, неприлично вышло, что все предыдущие превышения он санкционировал, а взорвался на последних несчастных трехстах фунтах и стал пожирателем юных дарований. Но обоснованное подозрение, что над тобой издеваются, - крайне неприятное чувство. Крайне.
Ну а все, что надо знать о Джолионе и Ирэн, вы прочтете в биографиях Голсуорси. Ада Немезида (вот такое имя несчастной незаконнорожденной девочке влепила мать) сначала была женой двоюродного брата Голсуорси. Брак был несчастливым, и тот самый эпизод с изнасилованием тоже был, и в целом сюжет развивался примерно так же. У соперников и их женщины была одна и та же фамилия, это облегчало любовникам снятие комнаты в отеле и т.п. Но, господа, никакая идеальная любовь двух созданных друг для друга людей, гордо противопоставленная фарисейской морали и собственничеству, не выдержит пристального разглядывания. Оставим здесь фортепианную музыку.
Три последние части я больше люблю. Там нет моралей, размахивающих куцыми хвостами, нет рассуждений о Собственничестве, Искусстве и Красоте. Частые упоминания Красоты с заглавной К особенно примечательны. Невольно думаешь, что будь Ирэн конопатой и толстенькой, поведение Сомса было бы менее отвратительным с точки зрения автора.
Да, Ирэн слегка недолюбливаю, вопреки авторской воле. В этой истории я, наверное, одна из многочисленных кузин Форсайтов. По-женски не могу не понимать Ирэн, положение ее было ужасно, и все же не прощаю ей того, что она сделала с моим родственником. Да, неумышленно, да, сам нарвался, плевать.
Это какая-то гребаная магия. Взрослый человек идет переговорить по деловому вопросу со своей бывшей, и его трясет. Джентльмены фуфаек не носят, и приходится надевать меховое пальто, потому что джентльмены и зубами не стучат, беседуя с дамой; ну и в пальто он выглядит авантажнее, это, безусловно, поможет! А после очередного последнего разговора и вовсе отогревается в бане среди лета. Да, вот как-то так все… Еще его люблю за то, что он в конце третьей книги идет просить Ирэн за детей. Знает, что вся фигня повторится снова, что у этой женщины ключ от его систем жизнеобеспечения, боится, что его защиту опять играючи взломают, разорвут его на куски и бросят умирать (совершенно неумышленно, разумеется). Но Флёр капнула слезой, этого невозможно вынести, и он идет.
А все-таки чудо писательской честности, что фактически главным героем романа становится антагонист автора. Нет, ну в самом деле, кого мы там лучше всего помним? Не эту неземную красавицу, очаровательно пассивную, с колышущимся станом и губами как мечта, не ее архитектора и не ее акварелиста. А того, кто споткнулся.
Да антагонист ли? Особенно в последних трех частях («Белая обезьяна» - «Серебряная ложка» - «Лебединая песнь»). Старый Сомс научился острить, научился беззастенчиво пользоваться правами возраста - например, говорить, что думаешь, и не стесняться в выражениях («Почему бы ему не попробовать Южной Африки? У него там брат умер»). Открыл, что изумительные ландшафты его картин показывают в реале, в окрестностях Лондона. Научился разговаривать с собаками и детьми - хотя сначала и расстроился, что внук, а не внучка, не хочу одиннадцатого баронета Монта, хочу еще одну маленькую Флёр. Терпеть не мог шутников (на шутках ничего не выгадаешь), социалистов и аристократов, получил в зятья шутника, социалиста и аристократа - и привязался к нему, потому что хотя бы одно политическое убеждение у Майкла правильное: он любит Флёр.
О, эта сцена, когда Флёр рожает, а викторианский деловой человек и побывавший на войне мужчина новой формации «чувства чепуха» вместе ждут. И сначала сурово курят и выпивают, а потом держатся за ручки: ааа, когда этот ужас кончится?! И как наутро Сомс «презрительно щурится на надколотое яйцо» (мы уже знаем, что он в любой непонятной ситуации первым делом перестает есть) и косится на зятя: ничего не было, ясно? Никто не паниковал, и за руку никто никого не хватал, вам всем показалось, женщины должны рожать, в этом их предназначение. И в конце эта история с трущобами. «Трущобы? Положите мою шляпу отдельно», - и вот так, не переставая ворчать, бухтеть и обесценивать новое хобби своего бестолкового зятя, дает комитету деньги и юридические советы.
И вдруг оказывается, что замшелая викторианская мораль в послевоенном мире, где все так хотят развлекаться, что не могут быть счастливыми, и так ловко деконструировали так называемую нравственность, что не знают, зачем живут… да почти рыцарство эта буржуазная мораль. Старый идиот, убежденный в том, что нельзя обманывать вкладчиков, а правление должно ответить своими деньгами, если в совете директоров был жулик и взяточник, - а все вокруг так бестрепетно улыбаются - ах, какая неприятность, казался симпатичным человеком, а сам у потенциального противника деньги брал, но мы-то чем виноваты, Форсайт?.. Согласна с Майклом, в этом эпизоде он прекрасен. Бездушное викторианство имело за собой некоторые преимущества. Ага, и злословить о хозяйке дома, угощаясь за ее счет, тоже нельзя. «Серебряная ложка» - удивительно умный рассказ о том, как идеальная приспособляемость оказывается бесполезной в изменившихся условиях. Ведь он все сделал правильно, а Марджори все-таки победила. Эпизод с непристойным романом тоже люблю! Викторианские дедушки покраснели до пояса, собирая доказательства, а этой козе все нипочем.
Навыки выживания в обществе бесполезны, но не любовь. Это так чудесно, что он везет свою дурынду в кругосветное путешествие. Сам не верит, что это сказал - зачем дочке я в качестве спутника, зачем мне все эти неприятные антисанитарные неанглии? - и вдруг она счастлива, и он все сделал правильно. Любовь все превозмогает. По крайней мере иногда это верно.
Над финалом «Лебединой песни» реву столько раз, сколько читаю. «Папа, я больше никогда не буду». Это ужасно, знать, что задумал твой ребенок, - чувствовать, как собака, квохтать, как наседка, знать, что плохо кончится, и не мочь помешать, потому что этот ребенок - считается, взрослый человек. Ничего не можешь сделать, только умереть за нее. И за картины. Ожоговые полосы на ладонях от медной проволоки. Удар в голову - автобиографическое? Через немного лет сам нобелевский лауреат умер от опухоли мозга... Слушайте, а когда же это произошло, что автор сам стал главным отрицательным героем? Вот не зря, не зря Джолиону приснился тот кошмар, где он был Сомсом.
И уже совершенно понятно где-то с середины последней книги, что автор собрался героя убить. Так явно подводятся итоги: морально подготовить к пенсии старого верного помощника, чашу серебряную ему подарить; съездить на родину предков (шикарная глава, шикарная); посидеть в церкви, подумать о вечном - так, как мы все думаем, когда не собираемся умирать прямо сейчас, то есть не до конца, а лишь до смутной мысли, что «загробную жизнь не отменили, а что-то будет», - но все-таки.
Нет, я не согласна с мнением Википедии, которая обзывает последние три книги саги, которые про детей, «сиквелом» к первым трем. Не сиквел, а самостоятельная ценная вещь. Да как бы не лучше первых, хотя - кому что нравится. И любопытное наблюдение, когда Флёр повторяет отцовскую историю: насилие - это не обязательно над женщиной.
Как говорили герои другого автора, в пьесе, появившейся где-то между временами второй и третьей книгой саги: «Есть вещи, которые порядочная женщина не позволит себе по отношению к мужчине, как мужчина не позволит себе ударить женщину в грудь». Хотя, конечно, в «Доме, где разбиваются сердца» ситуация совершенно иная… Флёр не порядочная женщина, она ловко использует этические разрывы эпохи перемен. Когда женщина уже может выступать в роли соблазнительницы, не теряя самоуважения, а наоборот, чувствуя себя интереснее, смелее и правильнее других женщин, но при этом лучшие из мужчин после хитро спланированного случайного секса еще налагают обязательства на себя, как в старые времена. Когда желание человека остаться чистым и честным можно не принимать всерьез. При чуть других обстоятельствах могло бы сработать, а так - и любимого человека не смогла заполучить, и отца погубила.
В итоге книга получилась не о том, что Собственность не имеет права на Красоту, а гораздо более умная - о том, что ценность жизни не измеряется «ачивками», что бы ни говорили Флёр и ее круг. Можно не получить того, чего хотел больше всего на свете, в чем полагал смысл своего существования, и не выбрасывать жизнь, как черновик. Вполне возможно, ты ошибался насчет смысла. Может быть даже и так, что смысл и состоит в неполучении. Если вы понимаете, про что я.
P.S. А на советских людей книга, очевидно, произвела колоссальное впечатление. Уж не из нее ли - нейтральный юридический термин «собственник», употребляемый как ругательство? И, кстати, «Клуб Знатоков». В оригинале, конечно, не имел никакого отношения к интеллектуальным играм, просто красивое слово. Ну и педагогический заряд книги, как часто бывало в 70-е, ушел куда-то в сторону - поздневикторианский Лондон нравился и притягивал, несмотря на капиталистическую мораль.