Выготский. Мышление и речь
С самого начала В. исходит из того, что мысль существует вне речи. Потом на протяжении своего исследования он шаг за шагом движется к пониманию, что вне речи мысль не возможна: "Мысль не выражается в слове, но совершается в нем". Это - вершина. Однако в последней главе он снова вынужден (почему, скажем ниже) делать уступку идеализму: "Мысль имеет свое особое строение и течение" (т.е. отличное от внутренней речи). "Иногда мысль не совершается в слове". В. ссылается на "подтекст", который всегда содержит в себе фраза. Но подтекст объективен (как и сам текст), это - не мысль, которую еще Декарт определил "чистой" субъективностью. Мысль вне речи - идеализм. Речь при этом может быть (и как правило) редуцирована, но это - другой вопрос. Если мысль не разворачивается в полноценную речь, то никакой мысли, знания нет. Есть, возможно, эмоция, смутное ощущение какой-то объективной потребности, но не мысль.
"Мысль рождается... из мотивирующей сферы нашего сознания... За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция". Снова перед нами объективные вещи: мысль - ответ на раздражитель из внешнего источника, результат проявления необходимости, имеющей внешнюю природу.
Все-таки, В. - марксист, и не мог не ощущать противоречия. "Понимание мысли собеседника без понимания его мотива... есть неполное понимание". - Да! Вообще не есть понимание! Мысль без мотива - не мысль! В его схеме ("от мотива через мысль к внутренней речи") мысль - лишнее звено. "Слово есть конец, который венчает дело". Очень понятно его неприятие религии, стремление дистанцироваться от ее "истины" ("В начале было Слово"), но мы знаем, что прав окажется Поршнев: слово, если и "конец", то не тот, который всего лишь "венчает дело", а тот, который отменяет, замещает собой старое, рефлекторное "дело" и начинает новое - осознанное. В конце концов, похоже, что самому В. его противоречие становится невыносимо, и в завершающем эту главу (и вместе с ней всю книгу) разделе он раскрывает свое видение перспектив решения проблемы сознания, в котором мысли вне слова уже не находится места.
В этой последней главе - до того, как В. решился отбросить идею о "чистой", не совершившейся в слове, мысли, - он высказывает одну ничем не подкрепленную, но характерную для науки его (а в значительной части еще и нашего) времени мысль: "Непосредственное общение сознаний невозможно не только физически, но и психологически". В. еще ничего не знает о суггестии, и ему невдомек, что психологически сознание невозможно без "непосредственного общения", которое не прекращается даже тогда, когда человек остается один.
Суггестия - первичное отношение между людьми, отношение общности. Инструмент суггестии - слово, речь, всяческие знаки. Почему же мы выставляем ее как "непосредственное общение", если налицо посредник? Потому что в суггестивном отношении, возникающем на базе отсутствия всяких социально-психологических отношений и являющемся их первой и пока что единственной формой, знаком является денотат, а денотатом - знак, и по-другому, если вдуматься, быть не может. Это для нас, "контрсуггестивных" людей, речь содержит в себе информацию, причем разных уровней - "текст" и "подтекст", - и таким образом что-то значит. В начале человеческой истории - и в начале человеческой психики - значит объективный "контекст", а речь (слово, знак) являются его чисто ритуальной надбавкой, призванной успокаивать невротика-сапиенса, как младенца - соска. Это - "общение без сообщения" (Поршнев), еще не являющееся носителем какой-либо информации непосредственное общение человеческих индивидов, позволяющее им выживать, несмотря на свою особую податливость на интердикцию. Даже в одиночестве человек не прекращает общение с другими людьми и только этим выживает как человек.
Вот потому, что все это В. было не известно, он и был вынужден отступать в идеализм. Мысль совершается в слове. - Гениально! Но не верно, что "иногда мысль не совершается в слове". Зато верно обратное: иногда слово не совершает в себе никакой мысли. Более того, изначально так и есть - всегда! А наполняет слово мыслью объективно существующий "контекст". С определенного момента слово начинает значить именно его.
"Мысль рождается... из мотивирующей сферы нашего сознания... За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция". Снова перед нами объективные вещи: мысль - ответ на раздражитель из внешнего источника, результат проявления необходимости, имеющей внешнюю природу.
Все-таки, В. - марксист, и не мог не ощущать противоречия. "Понимание мысли собеседника без понимания его мотива... есть неполное понимание". - Да! Вообще не есть понимание! Мысль без мотива - не мысль! В его схеме ("от мотива через мысль к внутренней речи") мысль - лишнее звено. "Слово есть конец, который венчает дело". Очень понятно его неприятие религии, стремление дистанцироваться от ее "истины" ("В начале было Слово"), но мы знаем, что прав окажется Поршнев: слово, если и "конец", то не тот, который всего лишь "венчает дело", а тот, который отменяет, замещает собой старое, рефлекторное "дело" и начинает новое - осознанное. В конце концов, похоже, что самому В. его противоречие становится невыносимо, и в завершающем эту главу (и вместе с ней всю книгу) разделе он раскрывает свое видение перспектив решения проблемы сознания, в котором мысли вне слова уже не находится места.
В этой последней главе - до того, как В. решился отбросить идею о "чистой", не совершившейся в слове, мысли, - он высказывает одну ничем не подкрепленную, но характерную для науки его (а в значительной части еще и нашего) времени мысль: "Непосредственное общение сознаний невозможно не только физически, но и психологически". В. еще ничего не знает о суггестии, и ему невдомек, что психологически сознание невозможно без "непосредственного общения", которое не прекращается даже тогда, когда человек остается один.
Суггестия - первичное отношение между людьми, отношение общности. Инструмент суггестии - слово, речь, всяческие знаки. Почему же мы выставляем ее как "непосредственное общение", если налицо посредник? Потому что в суггестивном отношении, возникающем на базе отсутствия всяких социально-психологических отношений и являющемся их первой и пока что единственной формой, знаком является денотат, а денотатом - знак, и по-другому, если вдуматься, быть не может. Это для нас, "контрсуггестивных" людей, речь содержит в себе информацию, причем разных уровней - "текст" и "подтекст", - и таким образом что-то значит. В начале человеческой истории - и в начале человеческой психики - значит объективный "контекст", а речь (слово, знак) являются его чисто ритуальной надбавкой, призванной успокаивать невротика-сапиенса, как младенца - соска. Это - "общение без сообщения" (Поршнев), еще не являющееся носителем какой-либо информации непосредственное общение человеческих индивидов, позволяющее им выживать, несмотря на свою особую податливость на интердикцию. Даже в одиночестве человек не прекращает общение с другими людьми и только этим выживает как человек.
Вот потому, что все это В. было не известно, он и был вынужден отступать в идеализм. Мысль совершается в слове. - Гениально! Но не верно, что "иногда мысль не совершается в слове". Зато верно обратное: иногда слово не совершает в себе никакой мысли. Более того, изначально так и есть - всегда! А наполняет слово мыслью объективно существующий "контекст". С определенного момента слово начинает значить именно его.