Общественный договор в СССР
Навела меня на то, чтобы подумать в эту сторону, Екатерина Михайловна Шульман, которая озвучила формулу другого негласного общественного договора - между народом и путинским государством. Не помню я уже, в какой передаче или лекции, но звучало даже не единожды, скорее всего, в связи с мобилизацией. Своими словами я перескажу это так: "Вы нас не трогаете и делаете, что хотите. За дополнительную плату мы вам обеспечиваем картинку согласия". Государство не лезет в частную жизнь, не мешает народу худо-бедно выживать (даже помогает самым уязвимым). Народ в ответ заранее "одобряет" любые действия государства. Сама по себе такая форма отношений "верхов" и "низов" родом из ГУЛАГа - формула лагерных отношений и на лагерном языке звучала так (на секунду станем все филологами): "Тебя не ебут - ты не подмахивай".
Кстати, мобилизация договор не нарушила, а, скорее, подтвердила - высокими выплатами за риски, ранения и смерть. То есть по понятиям всё ровно.
Всё это касается современного российского общества, испохабленного криминализацией 90-х. На эту тему я много уже в своём ЖЖ писал. Но советские государство и народ были иными, и общественный договор между ними звучал по-иному.
Не могу не заметить мимоходом, что я для краткости употребляю определение "советский" в укоренённом значении, хотя в изначальном смысле слова партийно-государственная система СССР не была советской. Собственно, сама по себе необходимость общественного договора и он сам потому только и возникли, что советской власти - прямого управления народа своим государством - не получилось. Но в эту сторону уже отдельная тема, оставляем в стороне как и почему и возвращаемся к тому, что получилось.
Советский лозунг "Народ и партия едины" звучал издевательски, но имел под собой действительное основание. Вступление в партию было сопряжено с не очень приятными процедурами, но в принципе было возможно для большинства рабочих, крестьян, интеллигенции, даже из семей репрессированных. Другое дело - кто туда шёл. Какими мотивами при этом руководствовался. Например, я, правда, не в партию, а в комсомол вступил только потому, что после школы собирался поступать в вуз, и все мне грозили, что моё нечленство в ВЛКСМ этому помешает. Не сомневаюсь, что эта или другая подобная причина были определяющими для большинства вступавших в комсомол в 1980-е. Но уже в школьном комитете комсомола, как меня туда ни загоняли, я наотрез отказался участвовать даже под угрозой плохой характеристики, - умереть от скуки мне было страшнее. А ведь были такие, кто шёл и на это, и притом добровольно.
Так работал "отрицательный отбор": чем больше человек шёл на сделки с совестью, тем выше поднимался.
(Меня, действительно, очень хотели заполучить в школьный комитет комсомола вопреки моей воле. Дело в том, что я проводил политинформации так, что класс меня внимательно слушал и даже из гороно приходили убедиться, что такое возможно. Но делал я это не от комсомола, не по поручению, а исключительно по своей воле, потому что мне это самому было интересно, в рамках добровольно взятой на себя классовой классной нагрузки.)
Михаил Лифшиц в одной архивной заметке началом "отрицательного отбора" в СССР указал 1932 год. Он не пояснил - почему именно 1932-й, но догадаться, о чём он мог подумать, когда выделил именно эту дату, можно. Завершение первой пятилетки в 4 года. На XVII партконференции Молотов заявил, что коренной вопрос "кто кого?" решён в пользу социализма и в СССР создан фундамент социалистической экономики, а среди целей следующей пятилетки - курс на построение бесклассового общества и ликвидацию капиталистических пережитков. Успехи по части строительства новых заводов впечатляют на самом деле, но этот же год отмечен рабочими забастовками против низкого уровня жизни. В Вычугске Ивановской области рабочие, захватив здание горкома партии, ОГПУ и почту, объявили о свержении "советской власти".
"Указ 7-8" (от 7 августа), он же пресловутый "закон о трёх колосках" - это тоже 1932 год. И начало самого страшного в истории голода тоже. Страшного тем, что о его угрозе власти было известно заранее и его можно было не допустить и, когда он начался, остановить в любой момент, но называющая сама себя рабоче-крестьянской власть сознательно пошла на него, перешагнув через миллионы жизней простых крестьян, чтобы не потерять темп "социалистического строительства". И сотни тысяч коммунистов обсуждали заявления и директивы партконференции и молчали о забастовках и массовом голоде на партийных собраниях и в партийной прессе. Такая ситуация, когда о важнейших событиях общественной жизни, имеющих непосредственное политическое значение, просто молчали, в партии возникла впервые, хотя, конечно, готовилась к ней партия заранее.
На той же XVII партконференции была утверждена директива, на которую мы обратим особое внимание, т.к. она имеет отношение не только к началу "отрицательного отбора", но и к формированию в СССР негласного общественного договора. В этой директиве говорилось о необходимости создания кадров технической интеллигенции из рабочих и крестьян и подъёма культурного уровня всех трудящихся.
Итого, с одной стороны, мы видим полуправду, переходящую в откровенную ложь, замалчивание реального положения дел на фоне бравурных отчётов о достижениях (с упоминанием в конце "ещё имеющихся отдельных недостатков", относимых на счёт "капиталистических пережитков"), а с другой - запуск мощнейшего социального лифта. Инженеров и техников, учителей и библиотекарей, врачей и медсестёр нужно было не просто много, а очень много. И это был реальный шанс для миллионов тружеников изменить общественный статус - если и не свой, то своих детей. Но рабочие и крестьянские дети, из которых создавались кадры технической интеллигенции и работников культуры, могли пользоваться этим лифтом при условии собственного включения в режим полуправды, замалчивания и бравурных отчётов. Оно могло быть минимальным и чисто формальным, но избежать его было нельзя.
Как видим, основания считать именно 1932 год началом "отрицательного отбора" в СССР у Лифшица были. И тогда же в СССР начал складываться негласный общественный договор между народом и окончательно отделившейся от него властью: "Мы согласны жить плохо и не лезть в политику, но только для того, чтобы наши дети жили лучше". Пока этот договор государством исполнялся и каждое следующее поколение жило заметно лучше предыдущего, СССР ничего не угрожало. Но ясно, что такой договор не мог оказаться бессрочным даже сам по себе, а тем более связанный с "отрицательным отбором".
Мало помалу гигантская потребность страны в инженерах, врачах и учителях насыщалась. Правда, потребность в технических кадрах сохранялась до конца СССР, даже несмотря на гораздо более высокие зарплаты высококвалифицированных рабочих по сравнению с рядовыми инженерами. Очевидно, что более высокий социальный статус, которое давало высшее образование, ценился дороже денег. Но так или иначе, с начала 1960-х годов городское население СССР обогнало по численности сельское. Тогда же сельским жителям раздали паспорта (городских паспортизировали всё в том же 1932-м - именно для того, чтобы отделить их от сельских), и им стало можно бесконтрольно покидать село и перебираться в город. Правда, насыщению заводов высококвалифицированными рабочими кадрами это не способствовало: молодёжь, у которой были желание и способность учиться, шла в вузы; а которые такого желания и такой способности не приобрели, не могли рассчитывать и на быстрое приобретение высокой рабочей квалификации, им требовался для этого многолетний опыт. Но ещё раз: высокий социальный статус на том этапе связывался с высшим образованием.
Таким образом, "чтобы наши дети жили лучше" не в последнюю очередь включало в себя "чтобы наши дети были образованными". Но вот они стали образованными - что дальше? Инженеров, конечно, нужны были миллионы, но вот главных инженеров - уже гораздо меньше, а уж если подняться до министров - то и вовсе считанные единицы. И не забываем про "отрицательный отбор". Что у привыкших идти на сделки с совестью министров свои племянники подрастают. Естественно, что прежний общественный договор в таких условиях не мог сохраняться.
И ещё естественно, что социальный статус высшего образования на закате СССР начал падать, хотя я бы не преувеличивал это падение. Ещё и сегодня он в России значим - именно сам по себе, как социальный статус, про качество образования не вспоминаем.
Кстати, мобилизация договор не нарушила, а, скорее, подтвердила - высокими выплатами за риски, ранения и смерть. То есть по понятиям всё ровно.
Всё это касается современного российского общества, испохабленного криминализацией 90-х. На эту тему я много уже в своём ЖЖ писал. Но советские государство и народ были иными, и общественный договор между ними звучал по-иному.
Не могу не заметить мимоходом, что я для краткости употребляю определение "советский" в укоренённом значении, хотя в изначальном смысле слова партийно-государственная система СССР не была советской. Собственно, сама по себе необходимость общественного договора и он сам потому только и возникли, что советской власти - прямого управления народа своим государством - не получилось. Но в эту сторону уже отдельная тема, оставляем в стороне как и почему и возвращаемся к тому, что получилось.
Советский лозунг "Народ и партия едины" звучал издевательски, но имел под собой действительное основание. Вступление в партию было сопряжено с не очень приятными процедурами, но в принципе было возможно для большинства рабочих, крестьян, интеллигенции, даже из семей репрессированных. Другое дело - кто туда шёл. Какими мотивами при этом руководствовался. Например, я, правда, не в партию, а в комсомол вступил только потому, что после школы собирался поступать в вуз, и все мне грозили, что моё нечленство в ВЛКСМ этому помешает. Не сомневаюсь, что эта или другая подобная причина были определяющими для большинства вступавших в комсомол в 1980-е. Но уже в школьном комитете комсомола, как меня туда ни загоняли, я наотрез отказался участвовать даже под угрозой плохой характеристики, - умереть от скуки мне было страшнее. А ведь были такие, кто шёл и на это, и притом добровольно.
Так работал "отрицательный отбор": чем больше человек шёл на сделки с совестью, тем выше поднимался.
(Меня, действительно, очень хотели заполучить в школьный комитет комсомола вопреки моей воле. Дело в том, что я проводил политинформации так, что класс меня внимательно слушал и даже из гороно приходили убедиться, что такое возможно. Но делал я это не от комсомола, не по поручению, а исключительно по своей воле, потому что мне это самому было интересно, в рамках добровольно взятой на себя классовой классной нагрузки.)
Михаил Лифшиц в одной архивной заметке началом "отрицательного отбора" в СССР указал 1932 год. Он не пояснил - почему именно 1932-й, но догадаться, о чём он мог подумать, когда выделил именно эту дату, можно. Завершение первой пятилетки в 4 года. На XVII партконференции Молотов заявил, что коренной вопрос "кто кого?" решён в пользу социализма и в СССР создан фундамент социалистической экономики, а среди целей следующей пятилетки - курс на построение бесклассового общества и ликвидацию капиталистических пережитков. Успехи по части строительства новых заводов впечатляют на самом деле, но этот же год отмечен рабочими забастовками против низкого уровня жизни. В Вычугске Ивановской области рабочие, захватив здание горкома партии, ОГПУ и почту, объявили о свержении "советской власти".
"Указ 7-8" (от 7 августа), он же пресловутый "закон о трёх колосках" - это тоже 1932 год. И начало самого страшного в истории голода тоже. Страшного тем, что о его угрозе власти было известно заранее и его можно было не допустить и, когда он начался, остановить в любой момент, но называющая сама себя рабоче-крестьянской власть сознательно пошла на него, перешагнув через миллионы жизней простых крестьян, чтобы не потерять темп "социалистического строительства". И сотни тысяч коммунистов обсуждали заявления и директивы партконференции и молчали о забастовках и массовом голоде на партийных собраниях и в партийной прессе. Такая ситуация, когда о важнейших событиях общественной жизни, имеющих непосредственное политическое значение, просто молчали, в партии возникла впервые, хотя, конечно, готовилась к ней партия заранее.
На той же XVII партконференции была утверждена директива, на которую мы обратим особое внимание, т.к. она имеет отношение не только к началу "отрицательного отбора", но и к формированию в СССР негласного общественного договора. В этой директиве говорилось о необходимости создания кадров технической интеллигенции из рабочих и крестьян и подъёма культурного уровня всех трудящихся.
Итого, с одной стороны, мы видим полуправду, переходящую в откровенную ложь, замалчивание реального положения дел на фоне бравурных отчётов о достижениях (с упоминанием в конце "ещё имеющихся отдельных недостатков", относимых на счёт "капиталистических пережитков"), а с другой - запуск мощнейшего социального лифта. Инженеров и техников, учителей и библиотекарей, врачей и медсестёр нужно было не просто много, а очень много. И это был реальный шанс для миллионов тружеников изменить общественный статус - если и не свой, то своих детей. Но рабочие и крестьянские дети, из которых создавались кадры технической интеллигенции и работников культуры, могли пользоваться этим лифтом при условии собственного включения в режим полуправды, замалчивания и бравурных отчётов. Оно могло быть минимальным и чисто формальным, но избежать его было нельзя.
Как видим, основания считать именно 1932 год началом "отрицательного отбора" в СССР у Лифшица были. И тогда же в СССР начал складываться негласный общественный договор между народом и окончательно отделившейся от него властью: "Мы согласны жить плохо и не лезть в политику, но только для того, чтобы наши дети жили лучше". Пока этот договор государством исполнялся и каждое следующее поколение жило заметно лучше предыдущего, СССР ничего не угрожало. Но ясно, что такой договор не мог оказаться бессрочным даже сам по себе, а тем более связанный с "отрицательным отбором".
Мало помалу гигантская потребность страны в инженерах, врачах и учителях насыщалась. Правда, потребность в технических кадрах сохранялась до конца СССР, даже несмотря на гораздо более высокие зарплаты высококвалифицированных рабочих по сравнению с рядовыми инженерами. Очевидно, что более высокий социальный статус, которое давало высшее образование, ценился дороже денег. Но так или иначе, с начала 1960-х годов городское население СССР обогнало по численности сельское. Тогда же сельским жителям раздали паспорта (городских паспортизировали всё в том же 1932-м - именно для того, чтобы отделить их от сельских), и им стало можно бесконтрольно покидать село и перебираться в город. Правда, насыщению заводов высококвалифицированными рабочими кадрами это не способствовало: молодёжь, у которой были желание и способность учиться, шла в вузы; а которые такого желания и такой способности не приобрели, не могли рассчитывать и на быстрое приобретение высокой рабочей квалификации, им требовался для этого многолетний опыт. Но ещё раз: высокий социальный статус на том этапе связывался с высшим образованием.
Таким образом, "чтобы наши дети жили лучше" не в последнюю очередь включало в себя "чтобы наши дети были образованными". Но вот они стали образованными - что дальше? Инженеров, конечно, нужны были миллионы, но вот главных инженеров - уже гораздо меньше, а уж если подняться до министров - то и вовсе считанные единицы. И не забываем про "отрицательный отбор". Что у привыкших идти на сделки с совестью министров свои племянники подрастают. Естественно, что прежний общественный договор в таких условиях не мог сохраняться.
И ещё естественно, что социальный статус высшего образования на закате СССР начал падать, хотя я бы не преувеличивал это падение. Ещё и сегодня он в России значим - именно сам по себе, как социальный статус, про качество образования не вспоминаем.