Очень похоже, что речь психопата, когда слова суть чистое называние вещей, без какой-либо эмоциональной изнанки, является по своей сути интердиктивной речью, лишь внешне (фонетически, лексически и грамматически) развившейся в то, что мы привычно называем речью. С таким взглядом согласуется отмечаемая Робертом Хаэром логическая противоречивость речи психопата, который, по-видимому, просто не перешел порога психоречевого развития, за которым логика становится возможна и в ней возникает потребность. И в поведении - чистый импульс, как у младенца.
Прежде всего следует разъяснить оксюморон "интердиктивная речь", ибо кавычки тут дела не спасают. Мы знаем, что с т.зр. неврологии/психологии слово - дипластия, что "дипластия - единственная адекватная форма суггестивного раздражителя центральной нервной системы" (Поршнев, с. 454), другими словами, речь появляется вместе с суггестией, которая, в свою очередь, снимает интердикцию. Однако снимает действие интердикции речь не потому, что уничтожает её без следа, а потому что встраивает её в свой, более сложный, механизм. Интердиктивная функция в речи сохраняется: слово отменяет предмет (в нём отпадает необходимость, когда достаточно его просто назвать), слово отменяет все другие слова, которые остаются непроизнесёнными и т.д. Разные функции речи появляются не одновременно, и интердиктивная её функция - древнейшая. Однако и в современной речи различные функции могут выступать на передний план или отодвигаться вплоть до полного их редуцирования.
Пиаже различает формирование логики поступка и логики суждения: с 7-8 до 11-12 лет дети формируют именно логику суждения; поступать логично они научаются гораздо раньше, не понимая логики, просто в силу навыка - наработанной опытом привычки. Т.е. объективная логика в поступках, деятельности, ещё не предполагает сама по себе также и субъективной логики, потребности в понимании причинно-следственных связей, "зачем" и "почему".
Но ведь и речь, помимо того что это - особая, специфичная деятельность, создание общности, социально-психологическая практика, может быть рассматриваема и как просто деятельность. Эмоциональной связи, обеспечивающей людскую общность, нет, но остается видимость общения, говорение само по себе, и оно тоже может быть более или менее умелым. Социальная специфика речи при этом как бы выворачивается наизнанку: в виде наработанного навыка говорения (без субъективного ощущения эмоциональной связи) речь приобретает антисоциальную специфику инструмента лжи, социального паразитизма. Разумеется, не только психопат может использовать речь для неблаговидных целей, но только у него эти цели заложены в свойства речи как таковой. Общество - давит интердиктивной подоплекой, отменяет рефлекс, запрещает импульсивную деятельность; психопат - встречной интердикцией, используя интердиктивную функцию речи, или, проще говоря, "заговаривая зубы", запрещает запрещать.
Таким образом, интердиктивная речь с точки зрения задействованного психического механизма является контринтердиктивной речью с точки зрения её функционального использования. В любом случае, можно наблюдать повреждение механизма суггестивной прескрипции - подчинения деятельности, поведения более или менее долгосрочной программе (отсюда импульсивность), - для логики здесь ещё просто нет необходимости, в ней не созрела субъективная потребность.
Литература:
Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка. М.: Педагогика-Пресс, 1994.
Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палепсихологии). СПб: Алетейя, 2007.
Хаэр Р.Д. Лишенные совести: пугающий мир психопатов. М.: Вильямс, 2014.