Большие скачки
Недавно ездила кататься на лошадях и вспомнила, что никогда не рассказывала о своем первом знакомстве с этими забавными зверюшками.
Как ни странно, оно произошло всего год назад: в детстве я была настолько шебутным ребенком, что меня знали врачи всех ближайших травмпунктов и настоятельно рекомендовали маме ограничить мои занятия чтением и рисованием - никакого спорта, никаких опасных развлечений, и в итоге, никаких лошадей. Прошли годы, исчезли и запрет, и желание его нарушить - мы с лошадьми ко взаимному удовольствию существовали в параллельных вселенных. Но прошлым летом мой сердечный друг Д. повадился по два дня в неделю пропадать на конюшне, а возвращаясь, с сияющими глазами рассказывал, какие лошади красивые, умные и смешные. Естественно я обзавидовалась и, будем смотреть правда в глаза, слегка взревновала и упала к нему на хвост.
Ещё через неделю, когда спина перестала болеть, а синяки на ногах пожелтели, я обнаружила себя рассказывающей подружкам, какие же лошади умные, красивые и смешные. Выражение лиц моих слушателей говорило об их уверенности в лошадиной разумности и о больших сомнениях в моей, но разве это могло меня заткнуть?
Конюшня, которую мы облюбовали, находилась под Фрязино. Насколько я понимаю, тогдашний начальник Д. арендовал нескольких лошадей под своих сотрудников - он хотел, чтобы они не только разбирались в истории, умели фехтовать и продавать реконструкторскую атрибутику, но и могли в этой атрибутике взгромоздиться на статного боевого коня и служить живой рекламой на разных показательных мероприятиях. Как выяснилось спустя какое-то время, три храбрых война боялись лошадей, а остальные суровой хозяйки конюшни и по совместительству инструктора, и так ни разу до Фрязино не доехали. Но это всё было потом, а пока у нас в наличии имелось лето и три скучающих лошади, которых нужно было регулярно выгуливать и обкатывать, чтобы они не застоялись.
Меня, не взирая на то, что я случайно приблудилась на хвосте у Д. и никакого отношения к его работе или лошадям не имела, в первый же день посадили на коня, которого в дальнейшем за мной и закрепили. В трех словах объяснили, где у лошади педаль газа, тормоза, поворот, и ушли, не обращая внимания на мой озадаченный взгляд. Первые впечатления были неоднозначными - высоко (хотя мне достался приземистый дончак, и я зря жалуюсь); страшновато; ноги, которыми надо поворачивать, регулярно путаю; конь Самсон чувствует мои сомнения, поэтому идет не туда, куда мне надо, а куда ему интереснее. А интереснее ему следовать за пасущимися неподалеку овцами (они так смешно разбегаются, сразу чувствуешь себя альфа-самцом) и выедать остатки арбузов, которыми была засыпана середина поля. Ещё интереснее было хвостом ходить за Д., который был приставлен за нами присматривать, и вынюхивать, в каком из многочисленных карманов его штанов скрывается заветная морковка. На возмущенные вопли, раздававшиеся со спины, Сёма лишь прядал ушами периодически пытался смахнуть назойливо возившуюся на нем заразу хвостом. Обращать внимание на мои потуги хоть как-то повлиять на траекторию его движения вредный конь начал только на третьем занятии, да и то, постольку поскольку.
Вообще Самсон оказался скотиной в самом не биологическом смысле слова. Под твердой рукой инструктора Ольги он ходил как шелковый, но, глядя на меня, строил скорбную мину и начинал ожесточенно зевать, всем своим видом показывая, как ему скучны непрофессионалы. Если же на Сёму накатывала меланхолия, я могла хоть испрыгаться на его спине, это могло заставить эту тонну лени в рыжей шкуре лишний раз зевнуть, но точно не сдвинуться с места.
Когда Ольга выходила на центр поля и начинала командирским тоном давать распоряжения всадникам и коням, Сёма шокировался и улепетывал за сарай, которых по периметру поля стояло в количестве. Там он, игнорируя мои попытки вернуть его в строй, пристраивался у угла и периодически из-за него выглядывал. Причем вставал так, чтобы всадник, то бишь я, целиком скрылся за сараем, где его не видно и не слышно, а уж бесстрашный коник сам проверит обстановку. Обычно обстановка Сёму не вдохновляла, и он втягивал шею обратно в укрытие с таким видом, словно только что сходил на разведку в стан фашистов.
При этом Самсон несомненно был умнейшим конем и внимательно следил, чтобы с его головотяпным всадником всё было в порядке. Когда Ольга пыталась учить меня рыси и гоняла нас с Сёмой на корде, он замедлялся всякий раз, когда я начинала сползать из седла (а случалось это секунде примерно на 25-30, так что рысили мы редко и мало). Однажды я почти упала - повисла на гриве, при этом в седле оказалась не положенная филейная часть, а левое колено, - и Самсон встал почти сразу, терпеливо ожидая, пока я сползу и отдышусь (учитывая, что менее воспитанные кони имели очаровательную привычку поваляться на спине вместе со всадником или рвануть в галоп с такой скоростью, что всадник, из-под которого вдруг исчез конь, оставался висеть в воздухе, мне очень повезло). Сёма бы, наверное, и поплакать со мной за компанию сел, но тут нас настиг голос суровой инструкторши: "Сама назад влезешь или подтолкнуть?" И влезла, и поехала, и Сёма подо мной был паинькой - никому не хотелось выводить из себя суровую (а тогда ещё и глубоко беременную, что гораздо опаснее) женщину.
К сожалению, к тому моменту, как я поняла, по какому принципу нужно привставать на рыси, не теряя ни поводьев, ни стремян, выпал первый снег, и часто ездить к коникам стало очень холодно (так что рысь пока остается неосвоенной, но надежд я не теряю). Теперь я только иногда сопровождала Д. в его регулярных поездках - он отлынивать не мог, ведь это считалось частью его работы.
В тот период под его полной опекой оказалась молодая рыжая кобылка Астерия, с которой он проводил значительную часть своего свободного времени.
Ася оказалась девочкой до кончика хвоста: она устраивала Д. показательные истерики, если вдруг ему приходилось на несколько дней отложить очередной визит; демонстративно дулась, если что-то в его поведении его не устраивало; обожала, когда её расчесывают и украшают; будучи в холке выше многих коней, демонстративно боялась собак и чуть ли не в обморок падала, когда очередной лохматый охранник конюшни пробегал мимо левады. Когда я присутствовала на занятиях, ревнивица, пробегая мимо меня, всякий раз делала какой-нибудь хитрый подпрыг, демонстрируя, насколько она больше и краше. Кроме того, как и каждая приличная барышня, Ася была уверена, что кавалер должен выводить её на променад. Нет, не ездить верхом, фи, а брать под уздцы и выгуливать по близлежайшим селам и весям, защищая от страшных собак и подкармливая яблочками. Поэтому, как только кобылка чувствовала, что занятие закончилось и сейчас её поведут в родное стойло, она разворачивалась на 180 градусов и вставала. Обычно в этом случае Д. пытался сделать с ней маленький кружок-разворот, чтобы вернуть её на верную траекторию. Усилиями А. кружок становился ооочень большой. За время работы на конюшне Д. нашел десяток разных подходов к стойлу А. и то и дело приводил лошадку новым способом, чтобы она не сразу поняла, что прогулка опять кончается.
Потом к нашей теплой компании присоединилась карликовая лошадка Фаня. Ростом она была примерно с меня, до невозможности смешная и упитанная. Глядя на неё, вспоминался Толкиеновский пони Бочка, но вряд ли герой бестселлера обладал таким отвратительным характером. Нет, будем объективны, к людям Фаня относилась с благодушной снисходительностью, но лошади стонали от неё всей конюшней. Достаточно было посмотреть на то, как они питаются. Приезжает, например, машина, выступает по центру большой левады кучу яблок, и туда запускают лошадок. С одной стороны вальяжно прохаживается Фаня, покусывая яблочки, с другой опасливо жмутся все остальные лошади. К несчастью для парнокопытных братьев Фане были близки жизненные взгляды Бонапарта - если ты маленький и толстенький, загноби всех раньше, чем они попытаются притеснить тебя. Кстати лошадку привезли на конюшню для вязки - боюсь даже представить, каким стал её характер под влиянием беременности...
Ещё одним выдающимся жителем конюшни был пес Фунтик. При взгляде на эту собаку можно было подумать, что это плод непростой любви ирландского волкодава и болонки. От отца он унаследовал морду, окрас и аппетит, а от матушки кривые маленькие лапки и общие компактные размеры. Тем не менее это был зверь недюжинного стратегического ума. Он никак не мог доказать владельцам конюшни, что в его тщедушном теле живет душа матерого пятидесяти килограммового волкодава, и кормить его надо соответствующе, поэтому он пошел на преступный сговор с пони по имени Пончитто. Их целью стала общая кухня, где хранились вожделенные для Фунтика припасы. Сам песик, не взирая на могучий ум и темперамент, не обладал достаточным весом и ростом, чтобы открыть дверь в кухню, зато у Пончика имелись отличные копыта, которыми он мог надавить на тяжелую бронзовую ручку и открыть путь к рогу изобилия.
По крайней мере, именно так это представляем мы, вошедшие на кухню, которая, при наличие массы свободно гуляющих животых закрыта всегда, и увидевшие за обеденным столом собаку и пони, торопливо подметающих остатки обеда.
Кстати у самого Пончика тоже имелась собственная забавная особенность - он панически боялся глубокой воды. Даже большие лужи он обходил по краю, что уж говорить о более крупных водоемах. Как-то на конюшне случился банный день. Пончик в очереди на помывку оказался последним, как самый маленький и менее трудоёмкий. Но по закону подлости, как только его хорошенько намылили на конюшне отключили воду. Нормального коня можно было бы просто запустить в ближайший прудик и оттереть его там, но Пончик встал метров за 30 от воды и категорически отказывался двигаться дальше. Пришлось всему коллективу в течение получаса бегать с ведрами. Пончик же смотрел на недовольных конюхов большими печальными глазами и вздыхал - ему было жаль конюхов, которые вынуждены заходить в страшную темную воду.
"Увещевание ленивого коня"
Как ни странно, оно произошло всего год назад: в детстве я была настолько шебутным ребенком, что меня знали врачи всех ближайших травмпунктов и настоятельно рекомендовали маме ограничить мои занятия чтением и рисованием - никакого спорта, никаких опасных развлечений, и в итоге, никаких лошадей. Прошли годы, исчезли и запрет, и желание его нарушить - мы с лошадьми ко взаимному удовольствию существовали в параллельных вселенных. Но прошлым летом мой сердечный друг Д. повадился по два дня в неделю пропадать на конюшне, а возвращаясь, с сияющими глазами рассказывал, какие лошади красивые, умные и смешные. Естественно я обзавидовалась и, будем смотреть правда в глаза, слегка взревновала и упала к нему на хвост.
Ещё через неделю, когда спина перестала болеть, а синяки на ногах пожелтели, я обнаружила себя рассказывающей подружкам, какие же лошади умные, красивые и смешные. Выражение лиц моих слушателей говорило об их уверенности в лошадиной разумности и о больших сомнениях в моей, но разве это могло меня заткнуть?
Конюшня, которую мы облюбовали, находилась под Фрязино. Насколько я понимаю, тогдашний начальник Д. арендовал нескольких лошадей под своих сотрудников - он хотел, чтобы они не только разбирались в истории, умели фехтовать и продавать реконструкторскую атрибутику, но и могли в этой атрибутике взгромоздиться на статного боевого коня и служить живой рекламой на разных показательных мероприятиях. Как выяснилось спустя какое-то время, три храбрых война боялись лошадей, а остальные суровой хозяйки конюшни и по совместительству инструктора, и так ни разу до Фрязино не доехали. Но это всё было потом, а пока у нас в наличии имелось лето и три скучающих лошади, которых нужно было регулярно выгуливать и обкатывать, чтобы они не застоялись.
Меня, не взирая на то, что я случайно приблудилась на хвосте у Д. и никакого отношения к его работе или лошадям не имела, в первый же день посадили на коня, которого в дальнейшем за мной и закрепили. В трех словах объяснили, где у лошади педаль газа, тормоза, поворот, и ушли, не обращая внимания на мой озадаченный взгляд. Первые впечатления были неоднозначными - высоко (хотя мне достался приземистый дончак, и я зря жалуюсь); страшновато; ноги, которыми надо поворачивать, регулярно путаю; конь Самсон чувствует мои сомнения, поэтому идет не туда, куда мне надо, а куда ему интереснее. А интереснее ему следовать за пасущимися неподалеку овцами (они так смешно разбегаются, сразу чувствуешь себя альфа-самцом) и выедать остатки арбузов, которыми была засыпана середина поля. Ещё интереснее было хвостом ходить за Д., который был приставлен за нами присматривать, и вынюхивать, в каком из многочисленных карманов его штанов скрывается заветная морковка. На возмущенные вопли, раздававшиеся со спины, Сёма лишь прядал ушами периодически пытался смахнуть назойливо возившуюся на нем заразу хвостом. Обращать внимание на мои потуги хоть как-то повлиять на траекторию его движения вредный конь начал только на третьем занятии, да и то, постольку поскольку.
Вообще Самсон оказался скотиной в самом не биологическом смысле слова. Под твердой рукой инструктора Ольги он ходил как шелковый, но, глядя на меня, строил скорбную мину и начинал ожесточенно зевать, всем своим видом показывая, как ему скучны непрофессионалы. Если же на Сёму накатывала меланхолия, я могла хоть испрыгаться на его спине, это могло заставить эту тонну лени в рыжей шкуре лишний раз зевнуть, но точно не сдвинуться с места.
Когда Ольга выходила на центр поля и начинала командирским тоном давать распоряжения всадникам и коням, Сёма шокировался и улепетывал за сарай, которых по периметру поля стояло в количестве. Там он, игнорируя мои попытки вернуть его в строй, пристраивался у угла и периодически из-за него выглядывал. Причем вставал так, чтобы всадник, то бишь я, целиком скрылся за сараем, где его не видно и не слышно, а уж бесстрашный коник сам проверит обстановку. Обычно обстановка Сёму не вдохновляла, и он втягивал шею обратно в укрытие с таким видом, словно только что сходил на разведку в стан фашистов.
При этом Самсон несомненно был умнейшим конем и внимательно следил, чтобы с его головотяпным всадником всё было в порядке. Когда Ольга пыталась учить меня рыси и гоняла нас с Сёмой на корде, он замедлялся всякий раз, когда я начинала сползать из седла (а случалось это секунде примерно на 25-30, так что рысили мы редко и мало). Однажды я почти упала - повисла на гриве, при этом в седле оказалась не положенная филейная часть, а левое колено, - и Самсон встал почти сразу, терпеливо ожидая, пока я сползу и отдышусь (учитывая, что менее воспитанные кони имели очаровательную привычку поваляться на спине вместе со всадником или рвануть в галоп с такой скоростью, что всадник, из-под которого вдруг исчез конь, оставался висеть в воздухе, мне очень повезло). Сёма бы, наверное, и поплакать со мной за компанию сел, но тут нас настиг голос суровой инструкторши: "Сама назад влезешь или подтолкнуть?" И влезла, и поехала, и Сёма подо мной был паинькой - никому не хотелось выводить из себя суровую (а тогда ещё и глубоко беременную, что гораздо опаснее) женщину.
К сожалению, к тому моменту, как я поняла, по какому принципу нужно привставать на рыси, не теряя ни поводьев, ни стремян, выпал первый снег, и часто ездить к коникам стало очень холодно (так что рысь пока остается неосвоенной, но надежд я не теряю). Теперь я только иногда сопровождала Д. в его регулярных поездках - он отлынивать не мог, ведь это считалось частью его работы.
В тот период под его полной опекой оказалась молодая рыжая кобылка Астерия, с которой он проводил значительную часть своего свободного времени.
Ася оказалась девочкой до кончика хвоста: она устраивала Д. показательные истерики, если вдруг ему приходилось на несколько дней отложить очередной визит; демонстративно дулась, если что-то в его поведении его не устраивало; обожала, когда её расчесывают и украшают; будучи в холке выше многих коней, демонстративно боялась собак и чуть ли не в обморок падала, когда очередной лохматый охранник конюшни пробегал мимо левады. Когда я присутствовала на занятиях, ревнивица, пробегая мимо меня, всякий раз делала какой-нибудь хитрый подпрыг, демонстрируя, насколько она больше и краше. Кроме того, как и каждая приличная барышня, Ася была уверена, что кавалер должен выводить её на променад. Нет, не ездить верхом, фи, а брать под уздцы и выгуливать по близлежайшим селам и весям, защищая от страшных собак и подкармливая яблочками. Поэтому, как только кобылка чувствовала, что занятие закончилось и сейчас её поведут в родное стойло, она разворачивалась на 180 градусов и вставала. Обычно в этом случае Д. пытался сделать с ней маленький кружок-разворот, чтобы вернуть её на верную траекторию. Усилиями А. кружок становился ооочень большой. За время работы на конюшне Д. нашел десяток разных подходов к стойлу А. и то и дело приводил лошадку новым способом, чтобы она не сразу поняла, что прогулка опять кончается.
Потом к нашей теплой компании присоединилась карликовая лошадка Фаня. Ростом она была примерно с меня, до невозможности смешная и упитанная. Глядя на неё, вспоминался Толкиеновский пони Бочка, но вряд ли герой бестселлера обладал таким отвратительным характером. Нет, будем объективны, к людям Фаня относилась с благодушной снисходительностью, но лошади стонали от неё всей конюшней. Достаточно было посмотреть на то, как они питаются. Приезжает, например, машина, выступает по центру большой левады кучу яблок, и туда запускают лошадок. С одной стороны вальяжно прохаживается Фаня, покусывая яблочки, с другой опасливо жмутся все остальные лошади. К несчастью для парнокопытных братьев Фане были близки жизненные взгляды Бонапарта - если ты маленький и толстенький, загноби всех раньше, чем они попытаются притеснить тебя. Кстати лошадку привезли на конюшню для вязки - боюсь даже представить, каким стал её характер под влиянием беременности...
Ещё одним выдающимся жителем конюшни был пес Фунтик. При взгляде на эту собаку можно было подумать, что это плод непростой любви ирландского волкодава и болонки. От отца он унаследовал морду, окрас и аппетит, а от матушки кривые маленькие лапки и общие компактные размеры. Тем не менее это был зверь недюжинного стратегического ума. Он никак не мог доказать владельцам конюшни, что в его тщедушном теле живет душа матерого пятидесяти килограммового волкодава, и кормить его надо соответствующе, поэтому он пошел на преступный сговор с пони по имени Пончитто. Их целью стала общая кухня, где хранились вожделенные для Фунтика припасы. Сам песик, не взирая на могучий ум и темперамент, не обладал достаточным весом и ростом, чтобы открыть дверь в кухню, зато у Пончика имелись отличные копыта, которыми он мог надавить на тяжелую бронзовую ручку и открыть путь к рогу изобилия.
По крайней мере, именно так это представляем мы, вошедшие на кухню, которая, при наличие массы свободно гуляющих животых закрыта всегда, и увидевшие за обеденным столом собаку и пони, торопливо подметающих остатки обеда.
Кстати у самого Пончика тоже имелась собственная забавная особенность - он панически боялся глубокой воды. Даже большие лужи он обходил по краю, что уж говорить о более крупных водоемах. Как-то на конюшне случился банный день. Пончик в очереди на помывку оказался последним, как самый маленький и менее трудоёмкий. Но по закону подлости, как только его хорошенько намылили на конюшне отключили воду. Нормального коня можно было бы просто запустить в ближайший прудик и оттереть его там, но Пончик встал метров за 30 от воды и категорически отказывался двигаться дальше. Пришлось всему коллективу в течение получаса бегать с ведрами. Пончик же смотрел на недовольных конюхов большими печальными глазами и вздыхал - ему было жаль конюхов, которые вынуждены заходить в страшную темную воду.
"Увещевание ленивого коня"