Аутлуков и клавиатура
Сижу перед клавиатурой и не знаю что делать. Помнится, когда-то мои пальцы довольно резво бегали по этим кнопкам - получались очень даже приличные тексты, полные смысла и силлогизмов. Что это были за тексты - не помню. Помню только, что их ждали и я, даже, был популярен у определенной части читателей. Потом что-то случилось с мирозданием, пол поднялся и больно ударил меня по носу и, вот теперь я сижу перед клавиатурой и не знаю что я должен писать. А, ведь, я должен! Кто-то ждет моих работ, а я сижу как дурак и не единого слова не лезет в голову. Надо вспомнить, кем я был и о чём писал. Кто я? Учёный, журналист, писатель - прозаик? Тьфу, чёрт, какое смешное слово: писатель про заек. Не помню... Ну, хотя-бы маленькую зацепку, хотя-бы незначительный эпизод... Нет. Ничего. Пустота. Ни одного воспоминания.
Неодолимая тоска овладела мной. Неужели всё, чем я жил забыто? Неужели все мои страдания, все мои победы и поражения были напрасны? Ведь у меня же, наверняка, были и победы и поражения? Ведь, не мог же я, в самом деле, прожить жизнь без борьбы, без сомнений, без долгих мучительных раздумий и самокопаний. Я почти уверен, что когда-то я любил и страдал. И, может быть, кому-то что-то не досказал? Только бы вспомнить, только бы оставить за собой последнее слово. Это чертово последнее слово. Ну, вот-же она, передо мной - клавиатура, ведь неспроста же она здесь и неспроста я здесь: значит, я всё-таки должен вспомнить это слово, должен донести его до моего неизвестного читателя! Ведь, он наверняка, уже заждался... Думай, Аутлуков, - твержу я себе - думай!
Смутный проблеск смысла замигал где-то в глубине моего сознания. Лёгкий, почти неосознаваемый намёк на что-то, что, видимо, имеет ко мне какое-то отношение. Палец потянулся к клавишам, завис, и, словно нехотя опустился, вдавив литеру. И, понеслось: я обрушил на клавиатуру целую лавину мощных ударов пальцами, пытаясь вложить в них всю свою боль, всю свою неизбывную тоску по чему-то безвозвратно утерянному, чему-то навсегда забытому. Я орал буквами своему незримому читателю, я вопил, я просил о помощи, мечась в тесной клетке ограниченного сознания, и, когда я кричал свое слово, я вложил в него всё свое страдание и безнадёгу и, я уверен, мой читатель или, даже, читатели слышали мой неслышный письменный цифровой онлайнкрик и сопереживали мне…
Так Аутлуков стал первым в мире котом, который запостил в "живом журнале" неприличное слово.
Неодолимая тоска овладела мной. Неужели всё, чем я жил забыто? Неужели все мои страдания, все мои победы и поражения были напрасны? Ведь у меня же, наверняка, были и победы и поражения? Ведь, не мог же я, в самом деле, прожить жизнь без борьбы, без сомнений, без долгих мучительных раздумий и самокопаний. Я почти уверен, что когда-то я любил и страдал. И, может быть, кому-то что-то не досказал? Только бы вспомнить, только бы оставить за собой последнее слово. Это чертово последнее слово. Ну, вот-же она, передо мной - клавиатура, ведь неспроста же она здесь и неспроста я здесь: значит, я всё-таки должен вспомнить это слово, должен донести его до моего неизвестного читателя! Ведь, он наверняка, уже заждался... Думай, Аутлуков, - твержу я себе - думай!
Смутный проблеск смысла замигал где-то в глубине моего сознания. Лёгкий, почти неосознаваемый намёк на что-то, что, видимо, имеет ко мне какое-то отношение. Палец потянулся к клавишам, завис, и, словно нехотя опустился, вдавив литеру. И, понеслось: я обрушил на клавиатуру целую лавину мощных ударов пальцами, пытаясь вложить в них всю свою боль, всю свою неизбывную тоску по чему-то безвозвратно утерянному, чему-то навсегда забытому. Я орал буквами своему незримому читателю, я вопил, я просил о помощи, мечась в тесной клетке ограниченного сознания, и, когда я кричал свое слово, я вложил в него всё свое страдание и безнадёгу и, я уверен, мой читатель или, даже, читатели слышали мой неслышный письменный цифровой онлайнкрик и сопереживали мне…
Так Аутлуков стал первым в мире котом, который запостил в "живом журнале" неприличное слово.