Пимен Панченко
перевод с белорусского И. Шкляревского
Шекспир и песни
Он не английский, он канадский Стратфорд.
Но, как и всюду, здесь живет Шекспир...
Хохочет жир, и полоумный мир
Кровавые захлестывают страсти...
Потом за сценой, меж цветов и веток,
Сидели мы, пока взошла заря.
Воскресшие Ромео и Джульета
Нам пожимали руки как друзья.
Встал режиссер ( он был взволнован встречей,
В его словах - от сердца к сердцу нить):
"Как нам нельзя от матери отречься,
Так дружбу с вами нам нельзя забыть,
Когда б не песня русская, наверно,
Меня б сумел концлагерь доканать. -
Он улыбнулся. - И тебя , Ромео,
Не я, другой учил бы умирать".
Он попросил нас, чтобы мы им спели.
И сообща, за совесть, не за страх,
Мы все же спели, спели, как сумели,
О подмосковных наших вечерах.
И долго-долго нам рукоплескали.
Мы понимали: это тем, другим,
Что с песней смерть и слабость побеждали
И солнце мира видели сквозь дым.
1960
Шекспир и песни
Он не английский, он канадский Стратфорд.
Но, как и всюду, здесь живет Шекспир...
Хохочет жир, и полоумный мир
Кровавые захлестывают страсти...
Потом за сценой, меж цветов и веток,
Сидели мы, пока взошла заря.
Воскресшие Ромео и Джульета
Нам пожимали руки как друзья.
Встал режиссер ( он был взволнован встречей,
В его словах - от сердца к сердцу нить):
"Как нам нельзя от матери отречься,
Так дружбу с вами нам нельзя забыть,
Когда б не песня русская, наверно,
Меня б сумел концлагерь доканать. -
Он улыбнулся. - И тебя , Ромео,
Не я, другой учил бы умирать".
Он попросил нас, чтобы мы им спели.
И сообща, за совесть, не за страх,
Мы все же спели, спели, как сумели,
О подмосковных наших вечерах.
И долго-долго нам рукоплескали.
Мы понимали: это тем, другим,
Что с песней смерть и слабость побеждали
И солнце мира видели сквозь дым.
1960