(no subject)
Кинь грош, пройди с ухмылкой, - но не забудь укор:
Да, мы - народ английский, молчавший до сих пор.
Бывает, фермер жирный куда запойней пьет,
Бывает, и французу всё свобода в толк нейдет,
Но нет мудрей народа, да и бессильней нас -
Бывает голод в брюхе, но брызжет смех из глаз,
И ты посмейся - пиво, слеза ль туманит взор,
Ты нас не знаешь - мы ведь молчали до сих пор.
Французы тут царили, средь вымпелов и дам.
Нам нравилось, - не вспомнить их, жаль, по именам...
Под Босвортом пустили им кровь - и вышел пыл.
Народ остался голым, и трон - как голый был.
И взгляды Слуг Короны зашарили вокруг,
И золото текло к ним в мошну из тысяч рук.
Пожгли аббатства - жалко так, монахи славный люд.
И ни еды, ни крова - а бедным был приют...
Нет богаделен больше, в страну пришла нужда,
Но сыты Слуги Трона... Молчали мы тогда.
И лица Слуг Короны затмили Короля,
Вокруг него столпились, чужой пирог деля,
И новые дворяне, наевшиеся впрок,
И люди новой веры, впихнув Завет в сапог.
Махали там руками - грозили, знать, ему.
Нечистым, чистым - им до нас нет дела никому.
И Короля убили - глядим, раскрывши рот,
И кто-то ждал свободы, но пива ждал народ.
Париж и Дублин, Бостон вдруг встали на дыбы
Но речи их невнятны, а мы - умом слабы:
О праве для народов они давай твердить…
Нас в бой послали сквайры, и перестали бить.
Да, слабину мы дали - бранить нас толк какой?
Рабами кличут люди нас - мы родом из людской.
И в пене Трафальгара, в огне с водой хрипя,
Как львы мы дрались, цепи свои верней крепя,
И рухлядью валились, и тут пред нами встал -
Француз бесстрашный - он-то знал, за что он воевал!
Его сломили - а ведь был не просто человек,
А с ним - права и волю. Молчали мы в тот век.
Закончен путь победный, смолк ружей разговор,
Но сквайр - как выбит из седла, как спятил с этих пор,
В друзьях - законник жалкий, еврейчик-подхалим…
Не обошлось под Ватерлоо испугом, знать, одним.
А может, привиденьем весь разоренный клир
Являлся что ни ночь ему, последний портя пир.
Уныло сквайр собрался, и сгинул за холмы,
Земля ждала хозяев. Нет, не стали ими мы.
А кровь у новых лордов - ничуть не горячей:
Бесчестны и бесстрастны, не видно их мечей.
И бьются скрипом перьев, и мертвый взгляд пожух,
Глядят на труд и хохот наш устало, как на мух.
Их жалость хуже черствая, чем зло в былые дни,
Они не знают песен, их дверь - прочней брони.
Законы подновили, и нам твердят про то,
А по-простому, по-людски не пробовал никто.
И, может, мы восстанем, пускай и позже всех,
Бунт будет хуже русского, и пострашнее смех.
И, может, Бог берег нас, чтоб нам восстав, спастись
Карая власть… А можно и пивом обойтись.
Но мы - народ английский, молчавший до сих пор.
Кинь грош, пройди с ухмылкой, - но не забудь укор.
Честертон (перевод Старцева)
Да, мы - народ английский, молчавший до сих пор.
Бывает, фермер жирный куда запойней пьет,
Бывает, и французу всё свобода в толк нейдет,
Но нет мудрей народа, да и бессильней нас -
Бывает голод в брюхе, но брызжет смех из глаз,
И ты посмейся - пиво, слеза ль туманит взор,
Ты нас не знаешь - мы ведь молчали до сих пор.
Французы тут царили, средь вымпелов и дам.
Нам нравилось, - не вспомнить их, жаль, по именам...
Под Босвортом пустили им кровь - и вышел пыл.
Народ остался голым, и трон - как голый был.
И взгляды Слуг Короны зашарили вокруг,
И золото текло к ним в мошну из тысяч рук.
Пожгли аббатства - жалко так, монахи славный люд.
И ни еды, ни крова - а бедным был приют...
Нет богаделен больше, в страну пришла нужда,
Но сыты Слуги Трона... Молчали мы тогда.
И лица Слуг Короны затмили Короля,
Вокруг него столпились, чужой пирог деля,
И новые дворяне, наевшиеся впрок,
И люди новой веры, впихнув Завет в сапог.
Махали там руками - грозили, знать, ему.
Нечистым, чистым - им до нас нет дела никому.
И Короля убили - глядим, раскрывши рот,
И кто-то ждал свободы, но пива ждал народ.
Париж и Дублин, Бостон вдруг встали на дыбы
Но речи их невнятны, а мы - умом слабы:
О праве для народов они давай твердить…
Нас в бой послали сквайры, и перестали бить.
Да, слабину мы дали - бранить нас толк какой?
Рабами кличут люди нас - мы родом из людской.
И в пене Трафальгара, в огне с водой хрипя,
Как львы мы дрались, цепи свои верней крепя,
И рухлядью валились, и тут пред нами встал -
Француз бесстрашный - он-то знал, за что он воевал!
Его сломили - а ведь был не просто человек,
А с ним - права и волю. Молчали мы в тот век.
Закончен путь победный, смолк ружей разговор,
Но сквайр - как выбит из седла, как спятил с этих пор,
В друзьях - законник жалкий, еврейчик-подхалим…
Не обошлось под Ватерлоо испугом, знать, одним.
А может, привиденьем весь разоренный клир
Являлся что ни ночь ему, последний портя пир.
Уныло сквайр собрался, и сгинул за холмы,
Земля ждала хозяев. Нет, не стали ими мы.
А кровь у новых лордов - ничуть не горячей:
Бесчестны и бесстрастны, не видно их мечей.
И бьются скрипом перьев, и мертвый взгляд пожух,
Глядят на труд и хохот наш устало, как на мух.
Их жалость хуже черствая, чем зло в былые дни,
Они не знают песен, их дверь - прочней брони.
Законы подновили, и нам твердят про то,
А по-простому, по-людски не пробовал никто.
И, может, мы восстанем, пускай и позже всех,
Бунт будет хуже русского, и пострашнее смех.
И, может, Бог берег нас, чтоб нам восстав, спастись
Карая власть… А можно и пивом обойтись.
Но мы - народ английский, молчавший до сих пор.
Кинь грош, пройди с ухмылкой, - но не забудь укор.
Честертон (перевод Старцева)