Бедная Людмила Григорьевна
28 ноября я пришла в Измайловский районный суд г. Москвы, чтобы поддержать наших подопечных - Чингиза и Хайринийсо Формановых, которых руководство отдела по беженцам УФМС по г. Москве сдало полицейским из ОВД «Соколиная Гора» на депортацию (см.http://refugee.ru/news/metody_raboty_ufms_rossii_po_g_moskve
_zhulnichestvo_i_proizvol/2013-11-28-320). Ребят привезли в суд около 4-х часов дня, их адвокат Роза Магомедова уже была там. Наше дело должна была рассматривать судья Людмила Григорьевна Лось. У дверей 4-го зала, где она работает, томились в ожидании человек двадцать трудовых мигрантов, явно взятых прямо со стройки. В очереди на суд они были перед нами, но, будучи наслышана о том, как рассматриваются административные дела, я не думала, что ждать придется слишком долго.
По совету Розы, я привезла нашим ребятам поесть - это оказалось кстати: в полиции, где они провели больше суток, их ни разу не покормили.
Когда секретарь пригласила в зал очередную группу мигрантов из 6 человек, я пошла вместе с ними - послушать. Это оказалось настолько интересным, что я решила посмотреть, как судья Л.Г.Лось будет рассматривать и остальные 14 дел трудовых мигрантов.
Первое, что я услышала, войдя в зал, был довольно строгий выговор, который Людмила Григорьевна делала сотруднику ФМС, представлявшего ей дела трудовых мигрантов. Она сказала, что на флэшке, которую он ей передал, открываются файлы только шести мигрантов, и требовала, чтобы он за остальными ехал к себе в отдел. Миграционщик попытался возражать, ссылаясь на пробки и конец рабочего дня, - но тщетно. «Что - я должна проделать ту работу, на которую вы потратили целый день?!» -сурово сказала она. Смысл этого разговора стал мне понятен несколько позднее.
Я не раз слышала от мигрантов и наших юристов, что постановления по административным делам часто выносятся судьями за закрытыми дверями, без участия привлекаемых (так Административный кодекс называет подсудимых в административных делах), которые ожидают решений в коридоре или даже в автобусе, на котором их привезли.
Для Людмилы Григорьевны такая профанация суда, видимо, была невозможна и она старалась хотя бы в минимальной степени соблюдать процедуру. В зал мигрантов запускали группами по 6-7 человек, и судья сначала каждой группе задавала общий вопрос: есть ли у кого-то из них жены, гражданки России? И объясняла, что теперь за работу в Москве без разрешения и нарушение правил пребывания обязательно назначается депортация и исключение делается только для супругов граждан России, которых наказывают штрафом без выдворения.
Затем каждого привлекаемого судья приглашала выйти к кафедре и задавала ему 2-3 вопроса. Не все мигранты понимали вопросы судьи - некоторые молчали или отвечали невпопад. Самый первый - молодой таджик - не смог ответить ни на один вопрос: видимо, совсем не понимал по-русски. Некоторые тоже не сразу понимали вопросы судьи, товарищи им объясняли. Судья это конечно видела, но ни разу не спросила, нужен ли привлекаемому переводчик.
Первый вопрос судьи был всегда о дате рождения. Видимо, это был ее обычный способ убедиться в достоверности персональных данных, указанных в деле. Тех,у кого не было паспортов, Людмила Григорьевна спрашивала, где паспорт, и во всех случаях выяснялось, что паспорт остался в бытовке или в отделе кадров, а у одного из мигрантов паспорт забрали при задержании, и он пропал. Отсутствие паспорта ни разу не послужило судье поводом вернуть дело миграционщикам или отказать в наложении административного взыскания на том основании, что личность привлекаемого не установлена.
Всем мигрантам судья задавала вопрос, имелось ли у них разрешение на работу. Дело в том, что все эти 20 человек привлекались к административной ответственности за работу без разрешений. Многие на вопрос судьи отвечали, что у них был патент, они регулярно за него платили, и не знали, что им нужно разрешение. У двух мигрантов разрешение на работу только что закончилось, и они работали без разрешения всего один-два дня. Некоторые односложно отвечали, что у них нет разрешений, и не могли объяснить, почему. Иногда судья спрашивала мигрантов, где они работали, в какой фирме и чем именно занимались. Оказалось, что большинство из них работали в одном месте, у одного работодателя: выполняли отделочные работы в каком-то детском саду.
В общем-то мигранты особенно и не пытались защищаться: то ли не знали, что сказать, то ли не верили, что это имеет смысл. Один молдаванин на вопрос о паспорте, ответил, что приехал только позавчера и отдал паспорт в отдел кадров. Людмила Григорьевна полистала дело, нашла там билет и повернулась к миграционщику: «Что ж вы его привели?». - «Он работал». - «Вы действительно работали?»- спросила судья, явно бросая парню спасательный круг. - «Да, работал», - подтвердил тот, обрекая себя на выдворение за несколько часов работы без разрешения.
Только двое неплохо говоривших по-русски- пожилой армянин, у которого только что закончился срок разрешения, и крупный таджик средних лет с патентом - просили суд не выдворять их. Армянин объяснял, что у него здесь сын и что он и не работал вовсе, а просто помогал. Последнее вряд ли было правдой, тем не менее судья могла бы проверить, есть ли в деле какие-то доказательства, что он именно работал, то есть выполнял какие-то обязанности за плату. Почти уверена, что таких доказательств (копий трудовых договоров, расчетных ведомостей и т.п.) ни в этом деле, ни в других делах не было. Два-три раза судья показывала мигрантам подшитые в их дело ксерокопии их фотографий на рабочем месте и спрашивала: «Это Вы?». Однако такие фотографии не могут служить доказательством работы за плату.
Самым красноречивым был крупный таджик: он сказал, что у него всегда была регистрация, а раньше и разрешения на работу, но в последние годы получить их стало невозможно и поэтому он стал оформлять патенты, что у него здесь гражданская жена, она - беременна и после его выдворения останется с ребенком одна без помощи. «Брак не зарегистрирован?» - уточнила судья. - «Нет». - «Тогда я ничего не могу сделать» - сказала судья со вздохом.
Вообще на объяснения мигрантов Людмила Григорьевна реагировала чаще всего вздохами и незлым ворчанием: «Вот опять, вы не знали... Ну, что с вами делать... Ну, что я могу поделать... Такой у нас закон». Кажется, только раз чувство бессилия, которое испытывала судья, преобразовалось в агрессию, и она раздраженно сказала: «Как это вы не знали? Прежде чем ехать в другую страну, надо было наизусть выучить ее законы!».
Невразумительные объяснения мигрантов вкупе с ворчливо-добродушными сетованиями судьи могли бы создать у несведущего наблюдателя впечатление если не о повальной зловредности мигрантов, упорно не соблюдающих наши законы (мысль о зловредности как-то не шла в голову при виде этих покрытых строительной пылью смиренных работяг), то об их необъяснимом легкомыслии. Но в ходе суда были два момента, когда у судьи был шанс выяснить реальные причины, по которым большинство трудовых мигрантов вынуждены работать без разрешений. Шанс, которым суд не воспользовался.
Когда один из мигрантов сказал, что его работодатель не выполнил свое обещание оформить ему разрешение на работу, судья спросила у миграционщика: «А почему вы не привлекаете работодателей? Я тут ни одного из них не видела». Сотрудник ФМС слегка замялся, но тут же спохватился и бодро соврал: «Мы привлекаем... в Арбитражном суде». Нелепость этого ответа судье, конечно, была очевидна, но развивать эту тему она не стала.
В другой раз, когда мигрант сказал, что пытался получить разрешение на работу, но ему отказали из-за того, что квота кончилась, Людмила Григорьевна спросила миграционщика: «Что ж вы людям разрешений не даете? Квота недостаточная?». Тот, придав своему лицу каменное выражение, ответил: «Квота достаточная. Больше нам мигрантов не нужно». - «Если бы было не нужно, их бы не нанимали», - возразила судья. - «Если увеличить квоту, весь Таджикистан и Узбекистан будут здесь», - парировал сотрудник ФМС. И этот аргумент от ксенофобии закрыл дискуссию.
Впрочем, все эти разговоры никакого влияния на результат не оказывали. Поговорив с каждым мигрантом 5 минут, судья подзывала их к своему столу, давала в чем-то расписаться и сообщала, что копию постановления они получат у сотрудника ФМС. Все мигранты покорно подписывали, только один попросил разрешения сначала прочитать. Сразу после заседания миграционщик действительно раздавал им постановления. Следовательно, эти постановления были готовы, подписаны и пропечатаны уже к началу заседания. Вот для чего была нужна флэшка миграционщика.
Слушание нашего дела началось в десятом часу вечера. Суд к этому времени совершенно опустел, Людмила Григорьевна и две ее помощницы одни продолжали трудиться в этом огромном неуютном здании.
Пока мы ждали приглашения в зал, Чингиз подошел ко мне и спросил, могут ли их с сестрой депортировать. Я ответила, что хотя это и незаконно, могут, есть такие случаи. Но в глубине души, я надеялась на судью: несмотря на жалкий фарс, который она на моих глазах вольно или невольно разыгрывала последние несколько часов, что-то в ней было - оставляющее надежду.
Войдя в зал вместе с Розой, Хайринийсо и Чингизом и взглянув на судью, я удивилась: после 12-часового дня она выглядела бодрой, выражение усталого раздражения и неловкости на ее лице сменилось серьезностью и достоинством. Бедная Людмила Григорьевна! Кажется, она была рада, что может наконец заняться реальным делом, провести нормальное заседание - с адвокатом и с открытым, заранее не предопределенным результатом.
На этот раз она сделала все, как положено: разъяснила подсудимым их права, спросила, нуждаются ли они в переводчике, есть ли у них ходатайства.
Роза заявила ходатайства о вызове в суд в качестве специалистов представителя отдела по вопросам убежища ФМС России и заместителя председателя Комитета «Гражданское содействие» Е.Буртину (то есть меня). Судья удалилась совещательную комнату, откуда вышла минут через 15 и зачитала определение об отказе в удовлетворении ходатайства в связи с тем, что рассмотрение настоящего дела не требует специальных знаний. Я подумала, что это - плохой признак.
Затем выступила Роза. Она сделала упор на том, что Чингиз (сначала рассматривалось его дело) находится в процедуре признания беженцем, решение УФМС по г. Москве об отказе в статусе беженца, выданное ему 27 ноября, не означает окончания процедуры, которая заканчивается только после завершения обжалования в апелляционной инстанции. Следовательно, подчеркнула Роза, положение Чингиза регулируется не только законом «О правовом положении иностранных граждан в РФ», но в первую очередь - законом «О беженцах», который дает ему гарантии невыдворения на весь период процедуры признания беженцем, включая период обжалования.
Полистав дело, судья спросила Чингиза, привлекался ли он к административной ответственности. Он ответил отрицательно. Роза пояснила, что Чингиз не привлекался потому, что с момента приезда в Россию в конце 2008 года постоянно находился в положении лица, ищущего убежище: обращался за статусом беженца, получил отказ, обжаловал его в различных инстанциях, затем обращался за временным убежищем, обжаловал отказ, теперь вновь обратился за статусом беженца.
Понятно, почему Роза так сказала, но в действительности между окончанием одной процедуры и началом другой, были периоды, когда наши ребята находились вне процедуры. Именно это и было использовано УФМС для предъявления им обвинения в нарушении правил пребывания. И именно на этом основании некоторых беженцев приговаривали к выдворению, помещали в спецприемник до завершения обжалования отказа в статусе, а затем выдворяли. Такого исхода для Чингиза и Хайринийсо я боялась больше всего.
Но вот судья удалилась, после довольно продолжительного отсутствия вернулась и приступила к чтению постановления. Когда Людмила Григорьевна прочла, что факт нарушения Чингизом правил пребывания установлен, Роза, решив, что уже все ясно, разочарованно махнула рукой. Однако, затем последовали ссылки на закон «О беженцах», на статью 8 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (в связи с тем, что у Чингиза в России семья - мать и сестра) и вывод: признать виновным в совершении административного правонарушения и назначить наказание в виде штраф в размере 5000 рублей, без выдворения за пределы РФ.
Судья не могла игнорировать факт нарушения правил пребывания, но и выдворить лицо, ищущее убежище, не могла, и нашла поистине мудрое и правовое решение.
Аналогичные постановления были вынесены и по делу Хайринийсо, и по делу молодого африканца из Кот д'Ивуар Сержа Джилеру, которого полицейские задержали на пороге отдела по беженцам УФМС по г. Москве вместе с Формановыми. Его дело рассматривалось последним - в 11-м часу ночи.
Серж, только что окончивший юрфак в Астрахани, гордо заявил, что намерен защищать себя сам. Я отправила домой измученных волнениями последних полутора суток Розу, Чингиза и Хайринийсо, а сама решила досмотреть «кино» до конца. Я уже почти не сомневалась в Людмиле Григорьевне, но все-таки оставлять африканца одного мне не хотелось.
Когда мы вышли из суда, Серж поднял руку со сжатым кулаком и радостно воскликнул: «Я уже третий суд выиграл в России: два в Астрахани и один в Москве!». Всю неблизкую дорогу до метро он названивал знакомым и радостно трубил о своей победе. А мне, несмотря на наш успех, было грустно.
_zhulnichestvo_i_proizvol/2013-11-28-320). Ребят привезли в суд около 4-х часов дня, их адвокат Роза Магомедова уже была там. Наше дело должна была рассматривать судья Людмила Григорьевна Лось. У дверей 4-го зала, где она работает, томились в ожидании человек двадцать трудовых мигрантов, явно взятых прямо со стройки. В очереди на суд они были перед нами, но, будучи наслышана о том, как рассматриваются административные дела, я не думала, что ждать придется слишком долго.
По совету Розы, я привезла нашим ребятам поесть - это оказалось кстати: в полиции, где они провели больше суток, их ни разу не покормили.
Когда секретарь пригласила в зал очередную группу мигрантов из 6 человек, я пошла вместе с ними - послушать. Это оказалось настолько интересным, что я решила посмотреть, как судья Л.Г.Лось будет рассматривать и остальные 14 дел трудовых мигрантов.
Первое, что я услышала, войдя в зал, был довольно строгий выговор, который Людмила Григорьевна делала сотруднику ФМС, представлявшего ей дела трудовых мигрантов. Она сказала, что на флэшке, которую он ей передал, открываются файлы только шести мигрантов, и требовала, чтобы он за остальными ехал к себе в отдел. Миграционщик попытался возражать, ссылаясь на пробки и конец рабочего дня, - но тщетно. «Что - я должна проделать ту работу, на которую вы потратили целый день?!» -сурово сказала она. Смысл этого разговора стал мне понятен несколько позднее.
Я не раз слышала от мигрантов и наших юристов, что постановления по административным делам часто выносятся судьями за закрытыми дверями, без участия привлекаемых (так Административный кодекс называет подсудимых в административных делах), которые ожидают решений в коридоре или даже в автобусе, на котором их привезли.
Для Людмилы Григорьевны такая профанация суда, видимо, была невозможна и она старалась хотя бы в минимальной степени соблюдать процедуру. В зал мигрантов запускали группами по 6-7 человек, и судья сначала каждой группе задавала общий вопрос: есть ли у кого-то из них жены, гражданки России? И объясняла, что теперь за работу в Москве без разрешения и нарушение правил пребывания обязательно назначается депортация и исключение делается только для супругов граждан России, которых наказывают штрафом без выдворения.
Затем каждого привлекаемого судья приглашала выйти к кафедре и задавала ему 2-3 вопроса. Не все мигранты понимали вопросы судьи - некоторые молчали или отвечали невпопад. Самый первый - молодой таджик - не смог ответить ни на один вопрос: видимо, совсем не понимал по-русски. Некоторые тоже не сразу понимали вопросы судьи, товарищи им объясняли. Судья это конечно видела, но ни разу не спросила, нужен ли привлекаемому переводчик.
Первый вопрос судьи был всегда о дате рождения. Видимо, это был ее обычный способ убедиться в достоверности персональных данных, указанных в деле. Тех,у кого не было паспортов, Людмила Григорьевна спрашивала, где паспорт, и во всех случаях выяснялось, что паспорт остался в бытовке или в отделе кадров, а у одного из мигрантов паспорт забрали при задержании, и он пропал. Отсутствие паспорта ни разу не послужило судье поводом вернуть дело миграционщикам или отказать в наложении административного взыскания на том основании, что личность привлекаемого не установлена.
Всем мигрантам судья задавала вопрос, имелось ли у них разрешение на работу. Дело в том, что все эти 20 человек привлекались к административной ответственности за работу без разрешений. Многие на вопрос судьи отвечали, что у них был патент, они регулярно за него платили, и не знали, что им нужно разрешение. У двух мигрантов разрешение на работу только что закончилось, и они работали без разрешения всего один-два дня. Некоторые односложно отвечали, что у них нет разрешений, и не могли объяснить, почему. Иногда судья спрашивала мигрантов, где они работали, в какой фирме и чем именно занимались. Оказалось, что большинство из них работали в одном месте, у одного работодателя: выполняли отделочные работы в каком-то детском саду.
В общем-то мигранты особенно и не пытались защищаться: то ли не знали, что сказать, то ли не верили, что это имеет смысл. Один молдаванин на вопрос о паспорте, ответил, что приехал только позавчера и отдал паспорт в отдел кадров. Людмила Григорьевна полистала дело, нашла там билет и повернулась к миграционщику: «Что ж вы его привели?». - «Он работал». - «Вы действительно работали?»- спросила судья, явно бросая парню спасательный круг. - «Да, работал», - подтвердил тот, обрекая себя на выдворение за несколько часов работы без разрешения.
Только двое неплохо говоривших по-русски- пожилой армянин, у которого только что закончился срок разрешения, и крупный таджик средних лет с патентом - просили суд не выдворять их. Армянин объяснял, что у него здесь сын и что он и не работал вовсе, а просто помогал. Последнее вряд ли было правдой, тем не менее судья могла бы проверить, есть ли в деле какие-то доказательства, что он именно работал, то есть выполнял какие-то обязанности за плату. Почти уверена, что таких доказательств (копий трудовых договоров, расчетных ведомостей и т.п.) ни в этом деле, ни в других делах не было. Два-три раза судья показывала мигрантам подшитые в их дело ксерокопии их фотографий на рабочем месте и спрашивала: «Это Вы?». Однако такие фотографии не могут служить доказательством работы за плату.
Самым красноречивым был крупный таджик: он сказал, что у него всегда была регистрация, а раньше и разрешения на работу, но в последние годы получить их стало невозможно и поэтому он стал оформлять патенты, что у него здесь гражданская жена, она - беременна и после его выдворения останется с ребенком одна без помощи. «Брак не зарегистрирован?» - уточнила судья. - «Нет». - «Тогда я ничего не могу сделать» - сказала судья со вздохом.
Вообще на объяснения мигрантов Людмила Григорьевна реагировала чаще всего вздохами и незлым ворчанием: «Вот опять, вы не знали... Ну, что с вами делать... Ну, что я могу поделать... Такой у нас закон». Кажется, только раз чувство бессилия, которое испытывала судья, преобразовалось в агрессию, и она раздраженно сказала: «Как это вы не знали? Прежде чем ехать в другую страну, надо было наизусть выучить ее законы!».
Невразумительные объяснения мигрантов вкупе с ворчливо-добродушными сетованиями судьи могли бы создать у несведущего наблюдателя впечатление если не о повальной зловредности мигрантов, упорно не соблюдающих наши законы (мысль о зловредности как-то не шла в голову при виде этих покрытых строительной пылью смиренных работяг), то об их необъяснимом легкомыслии. Но в ходе суда были два момента, когда у судьи был шанс выяснить реальные причины, по которым большинство трудовых мигрантов вынуждены работать без разрешений. Шанс, которым суд не воспользовался.
Когда один из мигрантов сказал, что его работодатель не выполнил свое обещание оформить ему разрешение на работу, судья спросила у миграционщика: «А почему вы не привлекаете работодателей? Я тут ни одного из них не видела». Сотрудник ФМС слегка замялся, но тут же спохватился и бодро соврал: «Мы привлекаем... в Арбитражном суде». Нелепость этого ответа судье, конечно, была очевидна, но развивать эту тему она не стала.
В другой раз, когда мигрант сказал, что пытался получить разрешение на работу, но ему отказали из-за того, что квота кончилась, Людмила Григорьевна спросила миграционщика: «Что ж вы людям разрешений не даете? Квота недостаточная?». Тот, придав своему лицу каменное выражение, ответил: «Квота достаточная. Больше нам мигрантов не нужно». - «Если бы было не нужно, их бы не нанимали», - возразила судья. - «Если увеличить квоту, весь Таджикистан и Узбекистан будут здесь», - парировал сотрудник ФМС. И этот аргумент от ксенофобии закрыл дискуссию.
Впрочем, все эти разговоры никакого влияния на результат не оказывали. Поговорив с каждым мигрантом 5 минут, судья подзывала их к своему столу, давала в чем-то расписаться и сообщала, что копию постановления они получат у сотрудника ФМС. Все мигранты покорно подписывали, только один попросил разрешения сначала прочитать. Сразу после заседания миграционщик действительно раздавал им постановления. Следовательно, эти постановления были готовы, подписаны и пропечатаны уже к началу заседания. Вот для чего была нужна флэшка миграционщика.
Слушание нашего дела началось в десятом часу вечера. Суд к этому времени совершенно опустел, Людмила Григорьевна и две ее помощницы одни продолжали трудиться в этом огромном неуютном здании.
Пока мы ждали приглашения в зал, Чингиз подошел ко мне и спросил, могут ли их с сестрой депортировать. Я ответила, что хотя это и незаконно, могут, есть такие случаи. Но в глубине души, я надеялась на судью: несмотря на жалкий фарс, который она на моих глазах вольно или невольно разыгрывала последние несколько часов, что-то в ней было - оставляющее надежду.
Войдя в зал вместе с Розой, Хайринийсо и Чингизом и взглянув на судью, я удивилась: после 12-часового дня она выглядела бодрой, выражение усталого раздражения и неловкости на ее лице сменилось серьезностью и достоинством. Бедная Людмила Григорьевна! Кажется, она была рада, что может наконец заняться реальным делом, провести нормальное заседание - с адвокатом и с открытым, заранее не предопределенным результатом.
На этот раз она сделала все, как положено: разъяснила подсудимым их права, спросила, нуждаются ли они в переводчике, есть ли у них ходатайства.
Роза заявила ходатайства о вызове в суд в качестве специалистов представителя отдела по вопросам убежища ФМС России и заместителя председателя Комитета «Гражданское содействие» Е.Буртину (то есть меня). Судья удалилась совещательную комнату, откуда вышла минут через 15 и зачитала определение об отказе в удовлетворении ходатайства в связи с тем, что рассмотрение настоящего дела не требует специальных знаний. Я подумала, что это - плохой признак.
Затем выступила Роза. Она сделала упор на том, что Чингиз (сначала рассматривалось его дело) находится в процедуре признания беженцем, решение УФМС по г. Москве об отказе в статусе беженца, выданное ему 27 ноября, не означает окончания процедуры, которая заканчивается только после завершения обжалования в апелляционной инстанции. Следовательно, подчеркнула Роза, положение Чингиза регулируется не только законом «О правовом положении иностранных граждан в РФ», но в первую очередь - законом «О беженцах», который дает ему гарантии невыдворения на весь период процедуры признания беженцем, включая период обжалования.
Полистав дело, судья спросила Чингиза, привлекался ли он к административной ответственности. Он ответил отрицательно. Роза пояснила, что Чингиз не привлекался потому, что с момента приезда в Россию в конце 2008 года постоянно находился в положении лица, ищущего убежище: обращался за статусом беженца, получил отказ, обжаловал его в различных инстанциях, затем обращался за временным убежищем, обжаловал отказ, теперь вновь обратился за статусом беженца.
Понятно, почему Роза так сказала, но в действительности между окончанием одной процедуры и началом другой, были периоды, когда наши ребята находились вне процедуры. Именно это и было использовано УФМС для предъявления им обвинения в нарушении правил пребывания. И именно на этом основании некоторых беженцев приговаривали к выдворению, помещали в спецприемник до завершения обжалования отказа в статусе, а затем выдворяли. Такого исхода для Чингиза и Хайринийсо я боялась больше всего.
Но вот судья удалилась, после довольно продолжительного отсутствия вернулась и приступила к чтению постановления. Когда Людмила Григорьевна прочла, что факт нарушения Чингизом правил пребывания установлен, Роза, решив, что уже все ясно, разочарованно махнула рукой. Однако, затем последовали ссылки на закон «О беженцах», на статью 8 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (в связи с тем, что у Чингиза в России семья - мать и сестра) и вывод: признать виновным в совершении административного правонарушения и назначить наказание в виде штраф в размере 5000 рублей, без выдворения за пределы РФ.
Судья не могла игнорировать факт нарушения правил пребывания, но и выдворить лицо, ищущее убежище, не могла, и нашла поистине мудрое и правовое решение.
Аналогичные постановления были вынесены и по делу Хайринийсо, и по делу молодого африканца из Кот д'Ивуар Сержа Джилеру, которого полицейские задержали на пороге отдела по беженцам УФМС по г. Москве вместе с Формановыми. Его дело рассматривалось последним - в 11-м часу ночи.
Серж, только что окончивший юрфак в Астрахани, гордо заявил, что намерен защищать себя сам. Я отправила домой измученных волнениями последних полутора суток Розу, Чингиза и Хайринийсо, а сама решила досмотреть «кино» до конца. Я уже почти не сомневалась в Людмиле Григорьевне, но все-таки оставлять африканца одного мне не хотелось.
Когда мы вышли из суда, Серж поднял руку со сжатым кулаком и радостно воскликнул: «Я уже третий суд выиграл в России: два в Астрахани и один в Москве!». Всю неблизкую дорогу до метро он названивал знакомым и радостно трубил о своей победе. А мне, несмотря на наш успех, было грустно.