Главный вопрос
Немножко на коленках, времени нет, но я надеюсь, что вы меня поймете правильно:
Был эпизод: я посещала психотерапевта. В течение нескольких лет мы пытались понять, может ли человек вернуться к «нормальной» жизни после травмы. Может ли человек, переживший эмоциональную и физическую катастрофу вернуть себе некое состояние, которое условно можно было бы назвать равновесием? Или, скажем, равновесием восприятия мира. (Не знаю, можно ли так выразиться? Что-то точнее ничего в голову не приходит мне). Кажется, на третьем году терапии мы, или, может быть даже не мы, а я лично задалась вопросом: а может ли вообще процесс терапии быть направлен на сам факт травмы? Совместно с терапевтом мы пришли к выводу: все-таки терапия не может формировать (влиять на, менять) отношение человека к пережитой им катастрофе, трагедии, т.д.. Терапия может влиять только на отношение человека к самому себе, грубо говоря. Терапия помогает человеку осознать собственную структуру личности и установить связи этой структуры с причинами катастрофы и с последствиями. Мы часто повторяли: психотерапевт - не фокусник. Он не является носителем некоего секрета, некоего уникального средства, которое поможет пациенту избавиться от боли или страха. Терапевт не говорит коанами, постигнув которые пациент вдруг забудет свое прошлое или что-то там такое. Терапевт помогает ответить на вопрос, которым задается мой любимый герой фильма Изгнание (который там, к слову, единственный Человек, живой Человек из окружения главного героя, а не символ) - пьяный Виктор: что происходит? Да, - «что происходит?» Вот главный вопрос живого человека. Психотерапевт помогает пациенту, сопровождает пациента в поиске ответа на этот вопрос. Отлично. Да, но параллельно мы пришли и еще к одному выводу: пережитое мною оказало сильнейшее влияние на формирование моего мировоззрения, на мое отношение к жизни, на мою систему ценностей, на мои навыки и умения, на то содержание, которым наполнены некие важные понятия (типа любви, смерти, свободы). Выяснилось, что все перечисленное не просто устраивает меня, а - как бы это сказать? - является для меня чуть ли не главной ценностью, главным достижением жизни. Никакой другой Кати Пицык я не хотела бы. Формально, я хотела бы, чтобы у меня сейчас было больше денег, больше образования, больше возможностей, больше здоровья. Но практически я не хотела бы ничего менять внутри себя. Не то чтобы не хотела - нет! - даже сама мысль о том, что при ином стечении обстоятельств я могла бы быть кем-то другим, внушает мне ужас. Значит, я получила такую Катю Пицык, какую хотела. Лучше - не нужно. Но получила я Катю Пицык ценой чудовищных испытаний. Таким образом, мы с терапевтом подошли к какому-то уже совершенно неудобоваримому, неуправляемому, пугающему своей необъятностью вопросу. Выходит, случись мне, как говорится, прожить эту жизнь заново, я снова бы не отказалась ни от одной минуты? Я снова бы решилась пройти через ад? Снова подвергнуть себя опасности? Снова отдать себя на растерзание? Конечно нет. Я не пожелаю случившегося со мною врагу, а уж тем более не пожелаю и себе. Итак. Я - тот, кто я есть. Это круто. Но за это я отдала цену, которую, условно говоря, не платят. Нельзя купить ценность мира за опыт войны. Ценность мира не может стоить жизней, потому что жизнь - бесценна. Нельзя купить ценность мира за столько могил. Но именно так и происходит. И именно так мы снова подошли к уже решенному вопросу: что происходит?!, черт возьми.
Был эпизод: я посещала психотерапевта. В течение нескольких лет мы пытались понять, может ли человек вернуться к «нормальной» жизни после травмы. Может ли человек, переживший эмоциональную и физическую катастрофу вернуть себе некое состояние, которое условно можно было бы назвать равновесием? Или, скажем, равновесием восприятия мира. (Не знаю, можно ли так выразиться? Что-то точнее ничего в голову не приходит мне). Кажется, на третьем году терапии мы, или, может быть даже не мы, а я лично задалась вопросом: а может ли вообще процесс терапии быть направлен на сам факт травмы? Совместно с терапевтом мы пришли к выводу: все-таки терапия не может формировать (влиять на, менять) отношение человека к пережитой им катастрофе, трагедии, т.д.. Терапия может влиять только на отношение человека к самому себе, грубо говоря. Терапия помогает человеку осознать собственную структуру личности и установить связи этой структуры с причинами катастрофы и с последствиями. Мы часто повторяли: психотерапевт - не фокусник. Он не является носителем некоего секрета, некоего уникального средства, которое поможет пациенту избавиться от боли или страха. Терапевт не говорит коанами, постигнув которые пациент вдруг забудет свое прошлое или что-то там такое. Терапевт помогает ответить на вопрос, которым задается мой любимый герой фильма Изгнание (который там, к слову, единственный Человек, живой Человек из окружения главного героя, а не символ) - пьяный Виктор: что происходит? Да, - «что происходит?» Вот главный вопрос живого человека. Психотерапевт помогает пациенту, сопровождает пациента в поиске ответа на этот вопрос. Отлично. Да, но параллельно мы пришли и еще к одному выводу: пережитое мною оказало сильнейшее влияние на формирование моего мировоззрения, на мое отношение к жизни, на мою систему ценностей, на мои навыки и умения, на то содержание, которым наполнены некие важные понятия (типа любви, смерти, свободы). Выяснилось, что все перечисленное не просто устраивает меня, а - как бы это сказать? - является для меня чуть ли не главной ценностью, главным достижением жизни. Никакой другой Кати Пицык я не хотела бы. Формально, я хотела бы, чтобы у меня сейчас было больше денег, больше образования, больше возможностей, больше здоровья. Но практически я не хотела бы ничего менять внутри себя. Не то чтобы не хотела - нет! - даже сама мысль о том, что при ином стечении обстоятельств я могла бы быть кем-то другим, внушает мне ужас. Значит, я получила такую Катю Пицык, какую хотела. Лучше - не нужно. Но получила я Катю Пицык ценой чудовищных испытаний. Таким образом, мы с терапевтом подошли к какому-то уже совершенно неудобоваримому, неуправляемому, пугающему своей необъятностью вопросу. Выходит, случись мне, как говорится, прожить эту жизнь заново, я снова бы не отказалась ни от одной минуты? Я снова бы решилась пройти через ад? Снова подвергнуть себя опасности? Снова отдать себя на растерзание? Конечно нет. Я не пожелаю случившегося со мною врагу, а уж тем более не пожелаю и себе. Итак. Я - тот, кто я есть. Это круто. Но за это я отдала цену, которую, условно говоря, не платят. Нельзя купить ценность мира за опыт войны. Ценность мира не может стоить жизней, потому что жизнь - бесценна. Нельзя купить ценность мира за столько могил. Но именно так и происходит. И именно так мы снова подошли к уже решенному вопросу: что происходит?!, черт возьми.