Feb 12, 2019 00:34
К тому времени, когда мы, студенты Латышской Академии художеств узнали про джинсы, в 62-63 году, джинсов не было ни у кого. Как- то на практике мы посмотрели в маленьком кинотеатре того городка- деревни, куда нас привезла Академия на два месяца, Великолепную семёрку, и сразу и надолго заболели мечтой их непременно заполучить. Почему- то кино посмотрели одни девочки, и я заметила, что все мы, выходящие после сеанса, направляляясь к общежитию- школе, где нас разместили, шли походкой Юла Бриннера. Да, в лёгких прибалтийских июньских сумерках шли задумчивые девочки, пружинистой раскачивающейся походкой героев - ковбоев. Мы все в них влюбились, в этих героев. И джинсы придавали им особое очарование. Америка и американцы были , вообще, частью народного сознания латышей,граждан Советской Латвии, ведь у многих там жили родственники, убежавшие от Советской власти в конце войны, а Унесённые ветром считались чуть ли не романом о них, латышах. Тогда я его и прочла, по-латышски, так что и мне он казался латышской книгой:)
Купить что- то напоминающее джинсы, было невозможно, и умеющие перешивали просто штаны, чтобы хоть как- то было похоже. Потом появились польские серые грубые штаны с кокеткой и заклепками, чуть попозже-- ужасные индийские, похожие больше на нижнее бельё, но зато с какими- то висюльками-люверсами и так далее. Видимо, дамы- закупщицы импортной одежды для СССР из министерства торговли считали, что это и так слишком хорошо для советского человека.
Вскоре появились джинсы и джинсовые костюмы из посылок родственников из Америки, потом из Израиля . Избранники гордо их носили, им все завидовали.
Меня это все не касалось. Родственников заграницей у меня не было. Купить посылочные я не могла. Все помнят , сколько они стоили. Я жила , в основном, в пятнадцатиметровой комнате- мастерской в Старой Риге, с крошечным сортиром и умывальником в каморке на лестнице,на деньги от частных учеников. Много работала и принимала там гостей. Иногда приходила домой, повидать всех, пообедать и помыться по- настоящему. Я ещё не знала, что это проходит, пожалуй, самое плодотворное время в моей жизни. Хотя и понимала, как мне повезло, что у меня есть мастерская.
А мечта о настоящих джинсах стала просто частью моей жизни. Я заметила, человек, одетый в них, автоматически приобретал в моих глазах дополнительное привлекательность! Упрекая себя за эту страсть, я говорила себе, вот, люди мечтали о бархатных камзолах, о золоте кружев(с), а я мечтаю
о жестких штанах из ткани деним, простроченных оранжевой ниткой, да еще с металлическими заклепками. Но ничего поделать с собой не могла, они мне снились!
Джинсы джинсам рознь, в Риге были известны три фирмы, выпускавших эти сокровища- Lee, Wrangler и Levis. Мне больше всего хотелось Levis- казалось, что в них есть строгость и элегантность настоящей вещи.
И вот однажды, моя самая близкая тогда подруга Света принесла в мастерскую и с торжеством положила на резной дубовый журнальный стол, который мне удалось заполучить в Старой Риге, джинсы Levis. Как раз моего размера. Я взглянула на них и сильно разочаровалась. Почти новые, они были полосатыми в районе бёдер, светлые вытертые полосы поперёк бёдра, от постоянного сиденья в них. Выяснилось, что это штаны брата Светкиной сослуживицы, я была с ним знакома, у него был церебральный паралич. Он хотел их выбросить, но сослуживица сказала- Нет , уж! Не дам!кто- нибудь ещё поносит и будет счастлив.
Светка немножко их перешила, она это умела, в отличие от меня, у неё мама работала на швейной фабрике. И убедила меня, что полосы затруться от стирок очень скоро. Так и вышло , и я-таки была счастлива!
В семьдесят девятом году моя Света бросила свою работу рядовым инженером , надоела бессмысленность их КБ, и уехала работать сначала смотрителем в музейчике в Старой Ладоге, а потом и экскурсоводом при музее. Не помню, как она попала туда и влюбилась в это место. А потом я приехала к ней в гости зимой и насладилась всеми зимними удовольствиями: снегом, валенками, баней и запеченным в печке бараньим боком, запиваемым водкой. Этот пир был в малюсенькой избушке, которую занимал искусствовед из Ленинграда, занимавшийся фресками из церквей Старой Ладоги. К Светке, а музей ей выделил комнату в заброшенном , но ещё крепком доме,часто заходили в гости художники из дома творчества на противоположном берегу Волхова, она ведь и сама стала, ещё в Риге, писать и рисовать, а я ей помогала войти в наше непростое занятие, у неё получалось талантливо. И вот один из таких гостей, совсем простецкий парень, воскликнул, поглядев на мои штаны: - Ого! Да на тебе Левис! Ты знаешь, что ты можешь в них идти куда хочешь- хоть в гости, хоть в театр! Не знаю, как Светка, а я испытала в эту минуту большой душевный подъем:)
Прошло ещё года полтора и джинсы устали. На заднице стали появляться и шириться дыры. Надо было с ними прощаться. Но их приключение продолжилось ещё на год. Светке пришла в голову гениальная мысль. У её племянников была масса выброшенных изношенных джинсов Lee из израильских посылок, из которых она выбрала подходящую заднюю часть и пристрочила к моим Levis. Теперь многие, и не один раз удивлялись ,
какой же фирмы джинсы на мне надеты?!
Когда и этот джинсовый гибрид закончил свою жизнь, я почему- то мрачно напророчествовала, что настоящие новые джинсы мне положат, видимо, на мой гроб.
Но случилось не так. В Израиле я так и не сумела найти сколько- нибудь подходящие джинсы, хотя пыталась, и с этим смирилась. В 1999 году здесь же в Иерусалиме, умерла моя подруга Света, светлая ей память.
На моё семидесятилетие, в 2010 году моя другая, очень близкая подруга Мирка, Мириам, прислала мне из Бостона замечательные джинсы. Она и её муж, Ехиэль, Хилька- люди, которым я обязана тем, что ещё жива. Они, мои ещё рижские друзья, помогли мне в Бостоне вылечиться от рака.
А Миры не стало через год, в 2011 году. Она, как и Света умерла от опухоли в голове. Обе эти смерти для меня большое горе. Они были очень непохожи, но они были теми редкими людьми, дружба с которыми приносила радость и свет в мою жизнь.
И почему так получилось, что две, такие дорогие для меня человеческие жизни, переплелись с моей маниакальной мечтой о ничтожной тряпке, мне не ведомо.