(no subject)
Сегодня второе августа. Как насчёт построить планов на лето? Второго июня я с размаху впилилась правой ногой в ящичек для овощей на полу в кухне. Вот и все, что можно сообщить о моих планах на лето.
Результат полёта можно узнать в моей хронике. Ничего, правая нога уже норовит ходить , хоть и хроменькая , но без палки. Правая рука тоже расширила диапазон достижения левой стороны тела,правда, бывает больно. Спасибо государству, моя минимальная страховка обеспечивает визиты физиотерапевта два раза в неделю и приход няньки- помощницы по девять часов в неделю.
С удивлением обнаружила, что отношусь к этому всему , как к приключению.
Надо объяснить. Я родилась наблюдателем. Мама меня так и называла:- эх, ты, наш наблюдатель..- Особенно после позорного случая в детстве, когда я училась в первом классе. Сестра недавно родилась, и мама с коляской зашла за мной в школу. По дороге домой был молочный магазин. Я с коляской осталась в углу у входа, а мама встала в очередь. Из угла было интересно разглядывать плотно стоящих людей. В магазин зашли какие- то взрослые ребята,один из них подошёл к очереди и, ближе всех, к маме. Я увидела, как он достаёт кошелёк из маминой сумки. Пока я размышляла, кажется мне это или нет, парень исчез. Видимо, деньги на молоко были у мамы в руках, потому что она купила все и подошла к нам. Я, в смущении пролепетала, что мне показалось, что у неё утащили кошелёк. Так оно и было. Не помню, как насчёт карточек,их тоже украли? Мама долго не могла забыть этого случая. Я ужасно стыдилась.
И не могла объяснить, что боялась,вдруг мне это кажется.
Жизнь,потом, конечно, заставила действовать и решать. Особенно, когда мы с мамой очутились одни в Израиле. И решать незамедлительно,а кто вместо меня?
Но , оказывается, я осталась прежней.
С той секунды, когда я с грохотом врезалась в узком промежутке на кухне в стенку и в пол, кто- то внутри с интересом наблюдал, а что дальше? И адская боль этому совершенно не мешала.
Сказать честно,я почти не помню неделю в больнице, после операции на шейке бедра. Помню только, что соседка по палате несколько ночей непрерывно, как стихи, произносила венгерские слова, где иногда звучали и ивритские. Это были слова её детства, она была из детей Катастрофы, из Венгрии. Это кончалось под утро. Помню, что орала от боли, когда утром сажали в кресло, у нас сажают всегда, даже если человек вообще без сознания. Звонила в звонок, чтобы кто- нибудь пришёл и вытащил меня наверх, к подушке, поскольку я сползала к концу кровати из-за поднятого подголовника. Или принёс горшок. Вообще, дороговизна и качество кроватей непрерывно растёт у нас в больницах. Но матрасы остаются прежними. "Со времён Британского мандата"- как говорят обычно у нас в Израиле об устаревшем. В ортопедическом отделении это особенно грустно.
Было чувство благодарности за то, что санитары ночью все- таки приходят. А тот, кто внутри меня наблюдал, всячески подзуживал, сумею ли пройти от кровати в сортир за дверью палаты, опираясь на козлик. И какая была радость, что уже могу.
А ещё я впервые познакомилась с эфиопами. Они, как оказалось, массово учатся на санитаров и , в большой степени,заменили арабов. Я с ними никогда не сталкивалась, лживя в Израиле уже двадцать пять лет. Мягкие, дружелюбные, весёлые, с ними легко устанавливался контакт. Это здорово скрашивало тяжелую первую неделю.
Трехнедельное пребывание в больнице- реабилитации принесло ещё кучу впечатлений, на удивление хороших.
Потому, что я не из тех, кто истерически пытается заставить себя и других видеть окружающее в розовом свете. Для сохранения собственного душевного покоя, полагаю.
Отделение мне сразу понравилось. Широкий коридор , по бокам палаты с примыкающими сортирами, симпатичная палата, место у окна, за окном деревья. Понравилось, что пришедшие принимать меня дежурный врач и сестры, представились по имени. Посредине коридора большая гостиная, трапезная, общественная комната- или как её ещё назвать. Там я со своим планшетом потом и проводила большую часть времени. Напротив гостиной медицинский пост с сёстрами, за ним , в глубине, конторские помещения и комната врачей.
Самое замечательное, что в каждом конце коридора было по чудесному садику. С поливом, а время уже было самое жаркое. Особенно один садик поражал, прекрасно распланированный с интересными кустами и деревьями. Четыре дерева относились к неизвестной мне породе- с карминно-рубиновыми листьями и рубиновыми же плодами. Маленькие, блестящие, кисло-сладкие на вкус, они казались мне черешней. Асфальтовая дорожка под деревьями была вся в этих ягодах. И лужайка с зеленой травой. Не живущий в Израиле не поймёт, что такое зелёная трава в середине июня, в жару. И, странным образом,цвет этой травы даже беспокоил- он не вязался ни с листьями на зелёных деревьях ни кусками земли, ни с небом.
Центром жизни отделения были трехразовые трапезы. Тогда, перед привезёнными с кухни железными тяжелыми шкафами на колесиках выстраивались все санитары, как в ресторане. Кто- то доставал подносы из шкафов, кто- то подавал на каждый стол. А кто- то развозил питье на маленьком столике по гостиной.
В отделении царил образцовый порядок, все время убирали,купали, возили коляски, засорённые сортиры чистились. Очевидно, это была заслуга главной сестры отделения, чьё, почему- то , французское ,
имя произносилось с большим пиететом. Я говорю- почему- то французское, потому, что тётка была наша, из "русских" . Высокая, монументальная, с быстрыми и внимательным глазами, скорее дама, чем тётка, она держала персонал в ежовых рукавицах. По крайней мере, так мне сказал молодой ночной санитар, тоже из наших.
Из гостиной можно было выйти на громадный балкон. Вот где широченный пейзаж не радовал. Ни длинный - предлинный овраг с идущими поверху бело- жёлтыми домами и чахлые сосны по его склонам, ни само небо- ничто не выбивалось из унылой сероватой гаммы бесконечного пустынного зноя. За все годы в Иерусалиме я не видела такого удручающего пейзажа!Только вечером наступал час преображения тоскливого вида в таинственный, благодаря мерцающим огням.
Зато внутри отделения мой наблюдатель ликовал. Пациенты этого, фактически дома престарелых, дремлющие в креслах- каталках, слитые с ними так, что казались сидящими птицами, а немного расходящиеся в стороны колеса колясок- опущенными крыльями. Их родственники, приходящие навестить. Просто весь Израиль, как он есть. Не слишком яркие наши репатрианты с их нервными озабоченными лицами, торжественно- нарядные восточные евреи, сплошь религиозные. Тоже, но иначе, нарядные родственники арабских пациентов. Гротескно- карикатурные, словно со страниц антисемитских изданий, долговязые внуки крошечной бабушки- ашкеназы из наших многочисленных ультра-религиозных сект.
За все три недели не случилось ни одного скандала или склоки.
Санитары- здесь они называются " цевет" - команда, состояли из женщин и мужчин. Мужчины- арабы, но и евреи, женщины- почти все, кроме одной арабки, эфиопки. И все поражали своей контактностью и дружелюбием. Эфиопки вносили присущее им, как я убедилась ещё в больнице, душевное тепло и личное отношение. На одной из фоток, которые, надеюсь,помещу, эфиопка. Её звали Бертукан, все, конечно, её звали Берта. Правда, фотка плоховатая совсем.
Невысокая, кругленькая, быстрая и неутомимая. Похожа на коричневый орешек- фундук.
Посреди дня или утром, после завтрака,каждого забирали на физиотерапию или трудотерапию. Трудотерапия- это когда тебя учат надевать штаны, имея одну здоровую ногу, например. А в моем случае, одну здоровую половину- левую. Правая, как известно, сломалась. А физиотерапия даже захватывала- ну-ка , попробуй пройти из конца в конец огромного зала, опираясь на козлик, алихон, на иврите, то- есть ходилку. Попробуй вытянуть руку, словно приросшую к телу!
Собственно, из- за этих двух занятий я решила согласиться на реабилитацию после больницы. И не пожалела, глядя, как серьёзные девушки- физиотерапевты ставят на ноги уж совсем неходячих стариков.
Большую часть дня я проводила в нашей трапезной- гостевой. Читала в планшете и трепалась с соседкой по столу, сидя так, что было видно всю комнату.
Соседку звали Валерия. Сразу было видно, что она очень больна. Её привозили и увозили в палату из из гостиной в кресле- каталке с высокой, надстроенной спинкой, когда она просила. Но она была настолько полна жизни! Ей все было интересно, я травила ей свои байки, она рассказывала о себе. Как оказалось, была потомственным танковым инженером из Сибири. Мать четырёх детей,которых сама вырастила, что просто был подвиг у нас в СССР. До работы и после бегала бегом, чтобы все успеть . Трое детей остались там, а она с младшим здесь.Младший служит охранником у очень важного правительственного чиновника. Он все время к ней приходил. Возил мать каждую неделю в главную больницу на обследование. Довольно- таки неулыбчивый парень и очень напряженный.
В Шабат приходили волонтеры, пели,плясали для нескольких стариков, которые дремали в своих креслах- каталках, не уходя в палаты. Не то Валерия! Она танцевала руками и всей верхней половиной тела, искренне наслаждаясь и радуясь. Говорила, что была у себя, в сибирском танковом КБ, в самодеятельности.
Я старалась рассказать ей как можно больше интересного, она с благодарностью слушала. Расспрашивала её после поездок в больницу, что нового. Она уклонялась от ответа, говорила, что не вникает, все знает и понимает сын. Ну и не удивительно, она совсем не знала иврита.
Вообще, в больнице привыкаешь, что у всех беда, большая или меньшая. Авось, врачи помогут.
Когда пришло время прощаться , я уходила домой, обменялись телефонами. Сначала она звонила мне каждый день, потом через день, я звонила ей сама, спрашивала, как дела. Вроде как, они улучшались. Её уже стали водить на физиотерапию, что было большим прогрессом.
А потом она замолчала. Я, занятая собственным самоусовершенствованием и преодолением, не заметила. Когда заметила, в тревоге позвонила.
Мне ответил телефонный голос: телефон не подключён, позвоните ещё раз, попозже. И попозже и потом отвечал все тот же голос.
Прекрасный занавес, называемый жизнью, вместе с её наблюдателем, сдвинулся и пошёл в сторону, открывая истинную суть вещей.
"...что высокое небохранилище, раздвижной и прижизненный дом".
Результат полёта можно узнать в моей хронике. Ничего, правая нога уже норовит ходить , хоть и хроменькая , но без палки. Правая рука тоже расширила диапазон достижения левой стороны тела,правда, бывает больно. Спасибо государству, моя минимальная страховка обеспечивает визиты физиотерапевта два раза в неделю и приход няньки- помощницы по девять часов в неделю.
С удивлением обнаружила, что отношусь к этому всему , как к приключению.
Надо объяснить. Я родилась наблюдателем. Мама меня так и называла:- эх, ты, наш наблюдатель..- Особенно после позорного случая в детстве, когда я училась в первом классе. Сестра недавно родилась, и мама с коляской зашла за мной в школу. По дороге домой был молочный магазин. Я с коляской осталась в углу у входа, а мама встала в очередь. Из угла было интересно разглядывать плотно стоящих людей. В магазин зашли какие- то взрослые ребята,один из них подошёл к очереди и, ближе всех, к маме. Я увидела, как он достаёт кошелёк из маминой сумки. Пока я размышляла, кажется мне это или нет, парень исчез. Видимо, деньги на молоко были у мамы в руках, потому что она купила все и подошла к нам. Я, в смущении пролепетала, что мне показалось, что у неё утащили кошелёк. Так оно и было. Не помню, как насчёт карточек,их тоже украли? Мама долго не могла забыть этого случая. Я ужасно стыдилась.
И не могла объяснить, что боялась,вдруг мне это кажется.
Жизнь,потом, конечно, заставила действовать и решать. Особенно, когда мы с мамой очутились одни в Израиле. И решать незамедлительно,а кто вместо меня?
Но , оказывается, я осталась прежней.
С той секунды, когда я с грохотом врезалась в узком промежутке на кухне в стенку и в пол, кто- то внутри с интересом наблюдал, а что дальше? И адская боль этому совершенно не мешала.
Сказать честно,я почти не помню неделю в больнице, после операции на шейке бедра. Помню только, что соседка по палате несколько ночей непрерывно, как стихи, произносила венгерские слова, где иногда звучали и ивритские. Это были слова её детства, она была из детей Катастрофы, из Венгрии. Это кончалось под утро. Помню, что орала от боли, когда утром сажали в кресло, у нас сажают всегда, даже если человек вообще без сознания. Звонила в звонок, чтобы кто- нибудь пришёл и вытащил меня наверх, к подушке, поскольку я сползала к концу кровати из-за поднятого подголовника. Или принёс горшок. Вообще, дороговизна и качество кроватей непрерывно растёт у нас в больницах. Но матрасы остаются прежними. "Со времён Британского мандата"- как говорят обычно у нас в Израиле об устаревшем. В ортопедическом отделении это особенно грустно.
Было чувство благодарности за то, что санитары ночью все- таки приходят. А тот, кто внутри меня наблюдал, всячески подзуживал, сумею ли пройти от кровати в сортир за дверью палаты, опираясь на козлик. И какая была радость, что уже могу.
А ещё я впервые познакомилась с эфиопами. Они, как оказалось, массово учатся на санитаров и , в большой степени,заменили арабов. Я с ними никогда не сталкивалась, лживя в Израиле уже двадцать пять лет. Мягкие, дружелюбные, весёлые, с ними легко устанавливался контакт. Это здорово скрашивало тяжелую первую неделю.
Трехнедельное пребывание в больнице- реабилитации принесло ещё кучу впечатлений, на удивление хороших.
Потому, что я не из тех, кто истерически пытается заставить себя и других видеть окружающее в розовом свете. Для сохранения собственного душевного покоя, полагаю.
Отделение мне сразу понравилось. Широкий коридор , по бокам палаты с примыкающими сортирами, симпатичная палата, место у окна, за окном деревья. Понравилось, что пришедшие принимать меня дежурный врач и сестры, представились по имени. Посредине коридора большая гостиная, трапезная, общественная комната- или как её ещё назвать. Там я со своим планшетом потом и проводила большую часть времени. Напротив гостиной медицинский пост с сёстрами, за ним , в глубине, конторские помещения и комната врачей.
Самое замечательное, что в каждом конце коридора было по чудесному садику. С поливом, а время уже было самое жаркое. Особенно один садик поражал, прекрасно распланированный с интересными кустами и деревьями. Четыре дерева относились к неизвестной мне породе- с карминно-рубиновыми листьями и рубиновыми же плодами. Маленькие, блестящие, кисло-сладкие на вкус, они казались мне черешней. Асфальтовая дорожка под деревьями была вся в этих ягодах. И лужайка с зеленой травой. Не живущий в Израиле не поймёт, что такое зелёная трава в середине июня, в жару. И, странным образом,цвет этой травы даже беспокоил- он не вязался ни с листьями на зелёных деревьях ни кусками земли, ни с небом.
Центром жизни отделения были трехразовые трапезы. Тогда, перед привезёнными с кухни железными тяжелыми шкафами на колесиках выстраивались все санитары, как в ресторане. Кто- то доставал подносы из шкафов, кто- то подавал на каждый стол. А кто- то развозил питье на маленьком столике по гостиной.
В отделении царил образцовый порядок, все время убирали,купали, возили коляски, засорённые сортиры чистились. Очевидно, это была заслуга главной сестры отделения, чьё, почему- то , французское ,
имя произносилось с большим пиететом. Я говорю- почему- то французское, потому, что тётка была наша, из "русских" . Высокая, монументальная, с быстрыми и внимательным глазами, скорее дама, чем тётка, она держала персонал в ежовых рукавицах. По крайней мере, так мне сказал молодой ночной санитар, тоже из наших.
Из гостиной можно было выйти на громадный балкон. Вот где широченный пейзаж не радовал. Ни длинный - предлинный овраг с идущими поверху бело- жёлтыми домами и чахлые сосны по его склонам, ни само небо- ничто не выбивалось из унылой сероватой гаммы бесконечного пустынного зноя. За все годы в Иерусалиме я не видела такого удручающего пейзажа!Только вечером наступал час преображения тоскливого вида в таинственный, благодаря мерцающим огням.
Зато внутри отделения мой наблюдатель ликовал. Пациенты этого, фактически дома престарелых, дремлющие в креслах- каталках, слитые с ними так, что казались сидящими птицами, а немного расходящиеся в стороны колеса колясок- опущенными крыльями. Их родственники, приходящие навестить. Просто весь Израиль, как он есть. Не слишком яркие наши репатрианты с их нервными озабоченными лицами, торжественно- нарядные восточные евреи, сплошь религиозные. Тоже, но иначе, нарядные родственники арабских пациентов. Гротескно- карикатурные, словно со страниц антисемитских изданий, долговязые внуки крошечной бабушки- ашкеназы из наших многочисленных ультра-религиозных сект.
За все три недели не случилось ни одного скандала или склоки.
Санитары- здесь они называются " цевет" - команда, состояли из женщин и мужчин. Мужчины- арабы, но и евреи, женщины- почти все, кроме одной арабки, эфиопки. И все поражали своей контактностью и дружелюбием. Эфиопки вносили присущее им, как я убедилась ещё в больнице, душевное тепло и личное отношение. На одной из фоток, которые, надеюсь,помещу, эфиопка. Её звали Бертукан, все, конечно, её звали Берта. Правда, фотка плоховатая совсем.
Невысокая, кругленькая, быстрая и неутомимая. Похожа на коричневый орешек- фундук.
Посреди дня или утром, после завтрака,каждого забирали на физиотерапию или трудотерапию. Трудотерапия- это когда тебя учат надевать штаны, имея одну здоровую ногу, например. А в моем случае, одну здоровую половину- левую. Правая, как известно, сломалась. А физиотерапия даже захватывала- ну-ка , попробуй пройти из конца в конец огромного зала, опираясь на козлик, алихон, на иврите, то- есть ходилку. Попробуй вытянуть руку, словно приросшую к телу!
Собственно, из- за этих двух занятий я решила согласиться на реабилитацию после больницы. И не пожалела, глядя, как серьёзные девушки- физиотерапевты ставят на ноги уж совсем неходячих стариков.
Большую часть дня я проводила в нашей трапезной- гостевой. Читала в планшете и трепалась с соседкой по столу, сидя так, что было видно всю комнату.
Соседку звали Валерия. Сразу было видно, что она очень больна. Её привозили и увозили в палату из из гостиной в кресле- каталке с высокой, надстроенной спинкой, когда она просила. Но она была настолько полна жизни! Ей все было интересно, я травила ей свои байки, она рассказывала о себе. Как оказалось, была потомственным танковым инженером из Сибири. Мать четырёх детей,которых сама вырастила, что просто был подвиг у нас в СССР. До работы и после бегала бегом, чтобы все успеть . Трое детей остались там, а она с младшим здесь.Младший служит охранником у очень важного правительственного чиновника. Он все время к ней приходил. Возил мать каждую неделю в главную больницу на обследование. Довольно- таки неулыбчивый парень и очень напряженный.
В Шабат приходили волонтеры, пели,плясали для нескольких стариков, которые дремали в своих креслах- каталках, не уходя в палаты. Не то Валерия! Она танцевала руками и всей верхней половиной тела, искренне наслаждаясь и радуясь. Говорила, что была у себя, в сибирском танковом КБ, в самодеятельности.
Я старалась рассказать ей как можно больше интересного, она с благодарностью слушала. Расспрашивала её после поездок в больницу, что нового. Она уклонялась от ответа, говорила, что не вникает, все знает и понимает сын. Ну и не удивительно, она совсем не знала иврита.
Вообще, в больнице привыкаешь, что у всех беда, большая или меньшая. Авось, врачи помогут.
Когда пришло время прощаться , я уходила домой, обменялись телефонами. Сначала она звонила мне каждый день, потом через день, я звонила ей сама, спрашивала, как дела. Вроде как, они улучшались. Её уже стали водить на физиотерапию, что было большим прогрессом.
А потом она замолчала. Я, занятая собственным самоусовершенствованием и преодолением, не заметила. Когда заметила, в тревоге позвонила.
Мне ответил телефонный голос: телефон не подключён, позвоните ещё раз, попозже. И попозже и потом отвечал все тот же голос.
Прекрасный занавес, называемый жизнью, вместе с её наблюдателем, сдвинулся и пошёл в сторону, открывая истинную суть вещей.
"...что высокое небохранилище, раздвижной и прижизненный дом".