Как происходит вынос в травму или про горе
"Когда мы находились в открытом море в плыли, весело болтая друг с другом, Пантагрюэль поднялся на ноги и оглянулся вокруг:
- Друзья, вы ничего не слышите? Мне показалось, что в воздухе разговаривают несколько человек. Но я никого не вижу…
Мы стали слушать во все уши, но ничего не услыхали. Наконец и нам показалось, что до нас что-то доносится, или же у нас в ушах звенит. Чем сильнее мы напрягали слух, тем отчетливее слышали голоса, а потом стали разбирать и слова. Это нас испугало, и не без причины, потому что мы никого не видели, но слышали мужчин, женщин, детей и даже лошадиное ржание…
Однако шкипер сказал:
- Господа, не бойтесь ничего! Здесь граница ледовитого моря, на котором год назад произошло кровопролитное сражение. Слова, которые звучали тогда, крики, вопли и весь страшный гвалт битвы, замерзли, а теперь, когда наступает весна, они оттаивают и становятся вновь слышными. Так бывает в некоторых холодных странах."
В открытом море и правда начинается тоска. Для меня это - бесконечное пространство командировок, вдали от заземляющего, привычного. Мне сложно делать себе удобно и уютно, находить своих и чувствовать себя легко. На меня давит уходящее время.
В детстве я гордилась тем, что мне никогда не скучно в одиночестве, мне всегда хорошо с самой собой.
Сейчас в одиночестве меня изнутри грызет тоска, как будто внутри кто-то плачет.
Так примерно уже год (после похорон тети). Только если раньше горе было громким и болючим, поглощающим обычную жизнь, сейчас оно залезает в просветы, когда остальное затихает.
Я старательно отслеживаю то, как я сжимаю челюсть и поджимаю губы. Если продолжить это автоматическое движение, получается гримаса плача.
Когда-нибудь оно исчерпается.
- Друзья, вы ничего не слышите? Мне показалось, что в воздухе разговаривают несколько человек. Но я никого не вижу…
Мы стали слушать во все уши, но ничего не услыхали. Наконец и нам показалось, что до нас что-то доносится, или же у нас в ушах звенит. Чем сильнее мы напрягали слух, тем отчетливее слышали голоса, а потом стали разбирать и слова. Это нас испугало, и не без причины, потому что мы никого не видели, но слышали мужчин, женщин, детей и даже лошадиное ржание…
Однако шкипер сказал:
- Господа, не бойтесь ничего! Здесь граница ледовитого моря, на котором год назад произошло кровопролитное сражение. Слова, которые звучали тогда, крики, вопли и весь страшный гвалт битвы, замерзли, а теперь, когда наступает весна, они оттаивают и становятся вновь слышными. Так бывает в некоторых холодных странах."
В открытом море и правда начинается тоска. Для меня это - бесконечное пространство командировок, вдали от заземляющего, привычного. Мне сложно делать себе удобно и уютно, находить своих и чувствовать себя легко. На меня давит уходящее время.
В детстве я гордилась тем, что мне никогда не скучно в одиночестве, мне всегда хорошо с самой собой.
Сейчас в одиночестве меня изнутри грызет тоска, как будто внутри кто-то плачет.
Так примерно уже год (после похорон тети). Только если раньше горе было громким и болючим, поглощающим обычную жизнь, сейчас оно залезает в просветы, когда остальное затихает.
Я старательно отслеживаю то, как я сжимаю челюсть и поджимаю губы. Если продолжить это автоматическое движение, получается гримаса плача.
Когда-нибудь оно исчерпается.