Несклько историй о верховой езде неопытной путешественницы
Я, видимо, по жизни, дилетант. То есть, склонна заниматься всем понемногу, не доходя до сколько-нибудь приемлемого уровня, а, просто, получая впечатления, по большей части - удовольствие, немного острых ощущений - много побаиваюсь, и яркое запечатлевание - я смогла! Ура!
Таким же образом строились и мои отношения с лошадьми… Впрочем - прочитав, вы удостоверитесь в этом сами.
Начало было прелестным… В общем-то, только двум барышням, скуки ради заехавшим в подмосковный пансионат на зимние каникулы в начале тысячелетия, могла прийти в голову фантазия поучиться верховой езде на зимнем плацу. Зима была, не чета нынешним, морозы доходили до двадцати градусов, забытые в багажнике машины бутылки с шампанским просто разорвало на части. В бассейне длинной 25 метров через час бултыханья туда - обратно стены начинали сливаться в один бесконечный пейзаж. Полтора часа ковыляний на допотопных лыжах по зимней неукатанной целине показали предел наших возможностей в этом виде спорта. Тут-то и была замечена конюшня.
Надо сказать, что у меня имелись самые романтические представления о лошадях и передвижении на оных. Большие, изящные животные с мягкими губами и ласковыми глазами внушали мне благоговейный трепет и нежное желание кормить вкусненьким. Из фильмов и книг я почерпнула, что лошадь может вынести всадника из-под обстрела и быть верным другом, что век гусар и кавалергардов был недолог, а наездницам очень шли их амазонки - кажется, так называлось специальное платье. Платья у меня не было, был свежеприобретенный горнолыжный костюм с солидным утеплением, опробованный на беговых лыжах и признанный годным к употреблению в общеспортивных целях.
Было решено рискнуть. Приятельница моя уже имела некий опыт - то есть сидела на лошади более одного раза. Я даже рядом никогда не стояла.
Мы записались в группу новичков и в назначенный час подошли к конюшне. Всех распределили по лошадям, я трусливо попросила самого спокойного, самых спокойных, естественно, отдали детям, но мне достался очень флегматичный мерин, по кличке Робин, благодаря которому я оказалась способна ко всем дальнейшим приключениям.
Все залезли, сели, взгромоздились на лошадей. Все, кроме меня. Для тех, кто не в курсе, напоминаю, что мой вес изрядно превышает рекомендуемый, и назвать меня человеком спортивным язык ни у кого не повернется. Так что возможности «вскочить» в седло, или даже закинуть ногу (облаченную в горнолыжные штаны) в стремя, а потом подтянуться на руках и всползти в седло, - такой возможности у меня не было. Я была твердо уверена, что, если я всерьез повисну на лошадиной амуниции, то это самое седло вместе со мной плавно переедет на брюхо коню, чем он будет, справедливо, недоволен. Начинать знакомство с Робином при таких осложнениях не хотелось, так что я твердо сказала: «Нет!», на бодрое предложение девочек-подростков из конюшни меня подсадить, чтобы я дальше сама залезла, (еще не хватало мне человеческих жертв на моей совести). Однако выход нашелся. Было обнаружено бревнышко, на которое я радостно взобралась, Робин немного поупирался, но соизволил к бревну подойти, и далее я благополучно перебралась в седло.
«Лед тронулся, господа присяжные заседатели», - вспомнилось мне. Но не тут-то было. Вся кавалькада действительно потихоньку тронулась с места и стала плавно удаляться по заснеженной аллее. А мы с Робином остались. «Ну, вы его толкайте, ногами толкайте, а то он ленивый» - посоветовала мне отроковица и пошла в конюшню - холодно же. Я неопределенно пошевелила ботинками. Толкать животное, являвшееся на данный момент моей единственной опорой (в прямом смысле слова), не очень-то хотелось. Когда Робин переминался на месте, я всеми частями тела чувствовала, что он много больше, много сильнее, может делать, что ему заблагорассудится, а ежели я с него сверзнусь, то мало мне не покажется.
Приятельница, ловко гарцевавшая рядом, пыталась давать какие-то советы, но ее лошадь, повинуясь силе привычке, норовила идти вслед за всеми, а я по-прежнему оставалась возле конюшни.
Однако сдаваться в мои планы вовсе не входило, все смогли поехать, включая детей, а я что же? Мне припомнились всякие литературные образы, связанные с обучением езде на лошадях, и нечто, смутно соотносимое с идеей доминирования в паре человек-животное. И я не нашла ничего лучше, как выпрямившись и, поерзав каблуками где-то в районе ребер Робина, заявить: «В конце концов, я - директор института! Меня люди слушаются! И ты должен! Поехали! Вперед!». Более абсурдный довод сложно себе представить, но это сработало. Видимо, в моем голосе что-то зазвенело, а может, Робину надоело стоять и смотреть, как удаляются остальные, но он шумно вздохнул и ровно потрусил за всеми вслед.
Так начались наши занятия на плацу. Я довольно быстро выяснила, что единственный ритм движения лошади, который меня устраивает, это шаг. При движении шагом я вполне успешно могла поворачивать Робина направо или налево, и делать всякие переходы, однако при попытке перейти на рысь, даже медленную, я впадала в паническую прострацию. Лошадь подо мной колыхалась и стремилась куда-то, а я бултыхалась не в такт, сама себе напоминая «всадника без головы», и размышляя, могут ли желудок, попа и легкие скакать в три разные стороны и как бы их собрать воедино. Слава Богу, пытка быстро прекращалась, благо плац был небольшим.
Так прошло пять или шесть занятий, по колено в снегу, с морозами от десяти до пятнадцати градусов. Но я втянулась, и мне нравилось, всерьез нас никто ничему научить не пытался, но я благополучно доезжала от конюшни до плаца по территории пансионата, могла заставить лошадь повернуть влево или вправо, начать двигаться или остановиться - и мои достижения меня вполне радовали.
Накануне отъезда предполагалось последнее занятие, однако случился мороз -22 градуса по Цельсию и желающих, кроме меня, не нашлось. Проводить занятие тренеру ради меня одной было не рентабельно, так что мне предложили этот час покататься самой, по парку, в одиночестве. Оглядываясь назад, полагаю, что предложение было мало продуманным, а мое согласие - несколько опрометчивым. Все-таки, катание по аллеям парка санатория, где, в отличие от плаца, ходили люди, некоторые - с маленькими детьми, требовало либо больших навыков, нежели у меня имелось, либо внешнего присмотра. Если бы лошадь встала на дыбы или понесла - а я читала в книжках, что такое бывает, - я бы вряд ли справилась. Но мы с Робином были удивительно спокойной парой, желающих гулять в такой мороз не нашлось, парк был пуст, и нам никто не мешал. Мы медленным шагом проплывали между заснеженных деревьев, я крепко держалась за поводья, иногда доносился легкий порыв ветра и тогда на нас неторопливо, кружась, будто в танце, слетали поблескивавшие снежинки.
Час пролетел незаметно, в сказочной тишине и красоте, так что я уверилась в своих силах и решила, что туристическая прогулка на лошадях мне уже по плечу.
* * * * * *
Шанс удостовериться в правильности своей оценки выпал мне через год-другой, и опять в зимнюю пору. Все с той же приятельницей мы поехали осваивать знаменитый горнолыжный курорт Домбай. Однако по прилету обнаружилось, что в горах идет снег и ближайшие пару дней подъемники будут отключены. Слоняясь вдоль поселочка в поисках занятий на освободившиеся дни, я и обнаружила поляну с двумя десятками лошадей под присмотром местных джигитов. Рядом висело объявление о возможности групповых верховых экскурсий, рассчитанных на полтора и три часа соответственно. Я очень обрадовалась, прикинув, что полтора часа я вполне на лошади просижу, сопоставимый опыт имеется. Однако оказалось, что полуторочасовая экскурсия уже ушла, набиралась следующая, трехчасовая, а дальше уже темнело и все откладывалось на завтра.
Ждать не хотелось, и, хотя здравый смысл подсказывал, что излишняя самоуверенность до добра не доводит, я решила поехать. Приятельница осталась отсыпаться.
История повторялась. Я трусливо попросила лошадку поспокойней и попослушней, на что получила ответ, что лошадки все смирные и дрессированные, идут друг за другом цепочкой. В общем, так и оказалось, моя лошадка явно была смирной и терпеливой, иначе не знаю, чем бы дело кончилось.
Двое джигитов на редкость ловко забросили меня в седло, так что даже бревнышко для подсаживания не понадобилось. Лошади явно знали путь лучше своих седоков, так что вся процессия неторопливо поползла по тропинке вверх.
Надо сказать, что путь наш проходил по все тем же Домбайским горам, не по заснеженным склонам, конечно, а по заснеженной дороге, но горной. Дело было в марте месяце, так что сугробы еще лежали двухметровые. Однако утрамбованный снег на дороге перемежался веселенькими ручейками, пересекавшими путь и подтаивавшими пласты снега, так что иногда лошадь оступалась и проваливалась передними ногами куда-то вниз. Сердце ёкало, желудок трепыхался, хуже, чем в самолете при воздушной яме, я всерьез пугалась на мгновенье - а вот упадет лошадь вместе со мной - и что? Но все обходилось.
Отдельную пикантность путешествию придавал тот факт, что по одному краю дороги проходила каменная стена, густо поросшая елями, вздымавшимися вверх, а другой край дороги образовывал крутой обрыв. По дну ущелья летом, должно быть, протекала горная речка. При взгляде вниз сердце замирало, падать и калечиться не хотелось категорически. Я решила, что пока можно смело прижиматься вправо, к стене, а до обратного пути еще слишком далеко и заранее лучше не тревожиться.
Кавалькада наша изрядно растянулась. На обозримом участке пути я видела только одного - двух человек. Где-то в начале и где-то в конце должны были находиться проводники, но мною они на пути следования ни разу замечены не были.
Мы вполне благополучно добрались до цели маршрута - приюта неких альпинистов, где всем выдали горячий чай, явившийся заслуженной наградой, и, после получасовой передышки, двинулись обратно.
Мерно покачиваясь в такт неспешного движения лошади, я размышляла о том, что дорога, по которой мы едем, образована явно не гужевым транспортом, были видны протекторы от колес автомобилей. И мне предстояло в этом удостовериться.
Где-то ближе к середине пути, когда из всей группы метрах в пятидесяти был виден всего один ездок, стал сначала слышен шум, а потом, из-за плавного поворота, навстречу мне появился грузовик. И не какая-нибудь «Газель». Это был настоящий «КамАЗ». (Или «КрАЗ», или «БелАЗ», я не очень-то разбираюсь в автомобилях). Дорога резко стала однополосной, и я принялась судорожно соображать, хватит ли нам с конем места рядом с автомобилем.
Дорога моя шла под уклон, и я быстро прикинула, что грузовик едет в горку. И что, ежели он встанет на этой мокрой снежной каше, то дальше забуксует и не сможет сдвинуться с места. Так что особых надежд на то, что грузовик остановится, а мы тихо протрусим рядом, у меня не было. Откуда-то в моем сознании автомобилиста всплыли смутные сведения о правиле, обязывающем пропускать встречный транспорт, начавший путь следования в гору.
Слезть с лошади я не могла. То есть я не была уверена, что успею, и что сумею - без посторонней помощи. Но зато я была твердо уверена, что обратно на лошадь я без внешней поддержки не залезу ни при каких условиях. Мало того, я не имела ни малейшего представления, как поведет себя лошадь без всадника при виде этой махины, ползущей навстречу. А вдруг рванет куда-нибудь? Так что покинуть седло я не могла. Оставалось разъезжаться. В довершении всего справа от меня был обрыв.
Выбор был между движением навстречу друг другу и ожиданием проезда грузовика мимо замерших нас, причем вплотную. Мне были одинаково несимпатичны оба варианта. Лошадке моей, кажется, тоже. Она принялась пританцовывать подо мной. Впрочем - пританцовывать, это громко сказано, скорее нервно переминаться. Если бы она всерьез затанцевала - не уверена, что мне удалось бы ее утихомирить. А так - я взяла поводья в руки - в прямом и переносном смысле и сказала: «Тпрууу! Стоять!». Я припомнила все имеющиеся навыки управления лошадью и все литературно-психологические знания о важности спокойствия и твердости руки у всадника. Видимо в этом был свой резон, поскольку лошадь присмирела.
Грузовик между тем приближался. Не быстро. Водитель сбавил таки ход. Кажется, мы ему не внушали доверия. А я, со своим ненадежным глазомером все пыталась прикинуть - расходимся ли мы. Хватает ли нам места на одной дороге. Пододвигаться мне было некуда, обрыв справа не предрасполагал к экспериментам.
Когда между нами и машиной оставалось порядка двух метров, лошадь снова занервничала, и я поняла, что заставить ее стоять совсем смирно не удастся, лучше понемногу двигаться вперед, авось получится ровнее.
Я скомандовала: «Вперед», держа поводья натянутыми - не знаю, как уж там полагается по канонам верховой езды, - и мы начали сближаться. Нам хватило места на дороге, хотя между моей левой ногой в стремени и грузовиком оставалось сантиметров двадцать, так что опасения, что лошадь меня к автомобилю прижмет, были очень обоснованными. Голова моя была почти вровень с шофером, я злобно гаркнула ему: «Проезжай уже!». Эти несколько мгновений действительно тянулись как замедленная киносъемка, но впереди была видна уже свободная дорога, не обремененная никакими автомобилями, и мы вместе с лошадью стремились туда всей душой и всем телом.
Разъехались! Фуф! Остаток дороги уже проходил, как сон… Мы благополучно добрались до места сбора. И я, по сей день, благодарна своей лошадке за выдержку и спокойствие, а так же за то, что я продолжаю доверять лошадям и готова отправляться с ними в новые путешествия.
* * * * * *
В следующий раз я уже решила опробовать свои навыки в отсутствии снега. Хотя меня по-прежнему тянуло на экзотику.
Ради очередной конференции меня занесло в Мексику, чудесное место под названием Пуэрто-Валарте, на побережье Тихого океана. Решив совместить приятное с полезным, мы с коллегой устроили себе небольшой отпуск в отеле на побережье. Через пару дней, благополучно обгорев на страстном майском солнышке, я поняла, что нужно хотя бы на денек спрятаться в тень. Тут-то и была обнаружена верховая экскурсия на мексиканское ранчо с посещением некоего неудобопроизносимого водопада, являвшегося местной достопримечательностью.
Коллега предпочла размеренное существование в тени кактусов у бассейна, так что мне предстояло знакомиться с местными лошадьми в обществе преимущественно испано-говорящих мексиканцев, но я самонадеянно решила, что после Домбая мне уже ничто не грозит. Мнение оказалось несколько опрометчивым, хотя действительно, от заснеженных гор Домбая поездка отличалась сильно.
Мексиканских проводников, в соотношении с туристами, было раза в три больше, чем на Домбае, они были чрезвычайно заботливы и приветливы, но лингвистический барьер был непроходим. Большинство не говорило ни по-русски, о чем я изначально догадывалась, ни по-английски, что явилось для меня полной неожиданностью. Часто помогал язык жестов, они что-то предлагали: шлем, воду, фотографии, лепешки, текилу, а я мотала головой, изображая одобрение или несогласие. К счастью, руководитель группы проводников был в состоянии изъясняться на некоей смеси английского с американским, которая оказалась пригодна для нашего взаимопонимания.
Я, по сложившейся традиции, попросила лошадку с тихим нравом. По моему представлению, этот доступный мне словесный оборот отражал понятия «смирная» и «послушная», коих в моем английском лексиконе не водилось. Ковбой посмотрел на меня с сомнением.
В группе туристов оказалось несколько человек, в том числе вполне респектабельного возраста, отродясь на лошадях не сидевших. Кроме того, с нами была вполне умалишенная, по моим меркам, супружеская пара, взявшая с собой на верховую экскурсию сына в возрасте пяти с половиной лет и дочку в возрасте пятнадцати месяцев. Особую пикантность ситуации предавал тот факт, что сами родители на лошадях никогда в жизни не сидели, и куда они, будучи в седле, собираются пристроить детей, до непосредственной встречи с лошадьми не задумывались. Таким образом, среди туристов было довольно много людей, нуждавшихся в смирных и послушных лошадках значительно больше меня.
Руководитель мексиканских ковбоев, именовавший себя Педро, оглядел доставшееся ему сообщество и распределил ездоков, опираясь, я полагаю, на представления о человечестве сообразно с особенностями характеров имевшихся лошадей.
Мне достался конь по имени Альмейда или что-то вроде. Вопрос о его половой принадлежности остался для меня загадкой. Ни по имени, ни из поведения сделать заключение я не смогла, посмотреть не удосужилась, а Педро использовал английские обороты «она» и «он» попеременно. Поначалу лошадка вела себя как вполне капризная «она» - не очень то слушалась поводьев, норовила сжевать что-нибудь на ходу или отстать от общей компании, задумчиво глядя вдаль. Жевать, правда, было почти нечего - в мексиканском лесу на исходе был сезон засухи, дождей не было уже несколько месяцев, так что кроме кактусов и зеленевших крон пальм вся растительность была высохшей, а земля покрыта ровным слоем желтоватой пыли.
Водопад, бывший конечной целью нашего путешествия, в эту пору представлял собой тоненькую струйку воды, стекавшую по иссеченной трещинами черной скале в небольшую лужицу, глубиной по колено, носившую красивое имя горного озера. Некоторым участникам кавалькады, особенно взопревшим в пути, удалось окунуться в воду, улегшись плашмя на дно озерца.
Максимум туристических впечатлений был получен, и мы отправились в обратный путь, но не по ложбине, представлявшей собой русло почти пересохшей горной речки, освоенной нами по пути к водопаду. Педро решил, для полноты впечатлений, провезти нас по пересеченной местности. Ощущения резко усилились. Лошади спускались между деревьями под углом в 10-15 градусов, что у автомобилистов считается серьезным креном. (Лично мне, сидя на лошади, казалось, что уклон составляет все 30 градусов, но я понимала, что это невозможно).
Голова лошади оказывалась где-то ниже моих коленей, сидеть в седле перпендикулярно спине животного представлялось немыслимым - сразу начинало казаться, что я сейчас сползу ей на шею, а дальше мы обе кувыркнемся вниз и покатимся кубарем, стукаясь по пути о стволы деревьев.
Педро и прочие мексиканцы демонстрировали посадку с легким отклонением назад, для большинства седоков недостижимую. При моей попытке отклониться немного назад обнаруживалось, что недостаточно сидеть в седле в качестве мешка с картошкой, нужно упираться в стремена и вообще что-то делать телом, к тому же поводья отпускались совсем длинно, после чего лошадь задумчиво приостанавливалась прямо посреди склона.
Каким-то чудом всем, включая мамашу, с притороченной к ней пятнадцатимесячной дочерью, и пятилетнему сыну мамаши, сидевшему на лошади самостоятельно, удалось спуститься на широкую проселочную дорогу в долине.
Здесь уже можно было бы расслабиться, если бы не одно обстоятельство. До того все лошади послушно двигались по тропинкам в один ряд. А на широкой дороге оказалось достаточно места, чтобы обгонять друг друга, проявляя лидерские задатки и стремление к первенству. Обгоняли друг друга лошади совершенно самостоятельно, ни у кого из всадников и мысли не было о конкуренции, нам бы в седлах удержаться.
Тут-то и обнаружились вполне мужские черты моего коня. Как оказалось, среди лошадей в группе находился весьма нелюбезный ему соперник, с которым они норовили ехать бок о бок, да еще кусаться, впридачу. Наездник соперника, пожилой норвежец или датчанин, с отчаянием взирал попеременно то на меня, то на своего коня, вынуждавшего своего хозяина ежеминутно стукаться своим коленом о мое бедро.
Увидав эту картину, Педро решил развести озорников подальше, и крикнув что-то специфически мексиканское, вынудил норвежско\датского коня перейти на рысь и переместиться куда-то вперед кавалькады, одновременно придержав моего за повод. Едучи возле меня пару минут, Педро посвятил меня в тонкости взаимоотношений ревнивых скакунов и отправился куда-то в хвост нашего отряда.
Именно в этот момент конь подо мной решил, что наступил его звездный час. Хозяина рядом нет, я ему явно не помеха, можно и догнать соперника!.. и возглавить всю процессию!.. и… Не знаю, впрочем, что он там еще замышлял, но стартовал он резво. По крайней мере, на сколько-то знакомую мне езду медленной рысцой было совершенно не похоже! Была ли то быстрая рысь или галоп - узнать не представляется возможным.
Я немедленно осознала со всей отчетливостью, как именно люди падают с лошадей. Меня мотала из стороны в сторону и вверх-вниз одновременно, ноги растопырились где-то в стременах, руки держали поводья и переднюю луку седла одновременно, - надо же за что-нибудь держаться! а все тело болталось где-то между землей и небом, обдуваемое ветром от скорости и ежесекундно подбрасываемое чем-то жестким снизу. Седлом, видимо.
«Караул!», «Мамочки», - пронеслось у меня в голове… «Тпру! Стой!» - верещала я, продолжая цепляться за седло. «Было же какое-то волшебное слово на «а», нам говорили в начале поездки, что лошади тренированы останавливаться…», - крутилось в моем сознании… «Аста! Альсейда! Альмейдо! Алястро! Черт, не помню»…. В этот момент подскакал Педро, крикнул нечто на «а», напоминавшее все перебираемое мною сразу и ни на что не похожее в отдельности… Конь мой притормозил…, а потом и вовсе остановился.
«Вы сильно испугались?» - разобрала я вопрос Педро. «Нет!» - бодро ответила я. Слезать с лошади и вести ее на- поводу до ранчо и места дислокации автобуса я вовсе не намеревалась, а что еще хорошего он мог мне предложить, даже если я и напугалась? К тому же… Сердце билось где-то в горле, и уровень адреналина у меня явно подскочил, но перепуганной я себя явно не чувствовала. Скорее взбудораженной. Ведь не упала же! Значит, не все так плохо и контакт с лошадьми явно нужно продолжать. Но уже в России, и, хорошо бы, все-таки, потренироваться, как положено.