Запись опубликована
Из жизни доктора. Пожалуйста, оставляйте
комментарии там.
Никак не все этот майдан,
пока все деньги не пропьют -
не будет миру в этом Киеве, а
как будет покой так до того
только, как деньги новые
появятся, и запоет, заиграет
новый майдан, на стрый, да на
новый лад, завлекая и старого,
и младого Украинца в гущу
веселья, да кулачной забавы…
Путники выехали на
обширную площадь, где
обыкновенно собиралась
рада. На большой
опрокинутой бочке сидел
запорожец без рубашки: он
держал в руках ее и медленно
зашивал на ней дыры. Им
опять перегородила дорогу
целая толпа музыкантов, в
средине которых отплясывал
молодой запорожец,
заломивши шапку чертом и
вскинувши руками. Он кричал
только: “Живее играйте,
музыканты! Не жалей, Фома,
горелки православным
христианам!” И Фома, с
подбитым глазом, мерял без
счету каждому пристававшему
по огромнейшей кружке.
Около молодого запорожца
четверо старых выработывали
довольно мелко ногами,
вскидывались, как вихорь, на
сторону, почти на голову
музыкантам, и, вдруг
опустившись, неслись
вприсядку и били круто и
крепко своими серебряными
подковами плотно убитую
землю. Земля глухо гудела на
всю округу, и в воздухе далече
отдавались гопаки и тропаки,
выбиваемые звонкими
подковами сапогов. Но один
всех живее вскрикивал и летел
вслед за другими в танце.
Чуприна развевалась по ветру,
вся открыта была сильная
грудь; теплый зимний кожух
был надет в рукава, и пот
градом лил с него, как из
ведра. “Да сними хоть кожух! -
сказал наконец Тарас. -
Видишь, как парит!” - “Не
можно!” - кричал
запорожец. “Отчего?” - “Не
можно; у меня уж такой
нрав: что скину, то пропью”.
А шапки уж давно не было на
молодце, ни пояса на
кафтане, ни шитого платка;
все пошло куда следует. Толпа
росла; к танцующим
приставали другие, и нельзя
было видеть без внутреннего
движенья, как все отдирало
танец самый вольный, самый
бешеный, какой только видел
когда-либо свет и который, по
своим мощным
изобретателям, назван
козачком.
- Эх, если бы не конь! -
вскрикнул Тарас, - пустился
бы, право, пустился бы сам в
танец!
А между тем в народе стали
попадаться и степенные,
уваженные по заслугам всею
Сечью, седые, старые чубы,
бывавшие не раз старшинами.
Тарас скоро встретил
множество знакомых лиц.
Остап и Андрий слышали
только приветствия: “А, это
ты, Печерица! Здравствуй,
Козолуп!” - “Откуда бог несет
тебя, Тарас?” - “Ты как сюда
зашел, Долото?” - “Здорово,
Кирдяга! Здорово, Густый!
Думал ли я видеть тебя,
Ремень?” И витязи,
собравшиеся со всего
разгульного мира восточной
России, целовались взаимно; и
тут понеслись вопросы: “А что
Касьян? Что Бородавка? Что
Колопер? Что Пидсышок?” И
слышал только в ответ Тарас
Бульба, что Бородавка
повешен в Толопане, что с
Колопера содрали кожу под
Кизикирменом, что
Пидсышкова голова посолена
в бочке и отправлена в самый
Царьград. Понурил голову
старый Бульба и раздумчиво
говорил: “Добрые были
козаки!”